Николай Семченко - Что движет солнце и светила

— Ну что? — Цыган, молодецки поигрывая плечами, подошёл к ней. Видишь, для меня преград не существует.

Она попятилась от него и, наткнувшись на край кровати, села на неё.

— Уже готова? — Цыган осклабился. — Нет, милая, ты сначала скажи, как сильно ты меня любишь. И не хочешь базар на стену мазать…

— Не пойму, что ты говоришь, — сказала Люба, стараясь сохранить внешнее спокойствие. Пусть думает, что не шибко-то она его испугалась.

— Ссориться, значит, со мной не хочешь — вот что говорю, — объяснил Цыган. — Не хочешь, да?

— Давай по-человечески поговорим, — сказала Люба. — Только не сегодня, а завтра…

— Да что я, доёный бык, что ли? — рассмеялся он. — Не корми меня завтраками! Я хочу сейчас.

Люба и опомниться не успела, как он навалился на неё и жарко задышал в лицо. Понимая, что лучше не злить его, она не сопротивлялась, и Цыган истолковал это в свою пользу.

— Ну, что ты своему Санечке говорила? — спросил он и больно надавил ей на грудь. — Скажи, быстро говори!

— Ничего я ему не говорила, — шепнула Люба. — Он не любит, когда много говорят…

— Неужели всё молча делали?

Люба не ответила.

— А мне скажи, — снова потребовал он. — Повтори: я тебя люблю…

Одними словами он не ограничивался, стараясь раздвинуть её плотно сжатые ноги. Люба, однако, не отталкивала его и даже одной рукой погладила его по щеке, чтобы отвлечь вниманье: она попыталась вытащить баллончик дихлофоса.

— Так, умница, так, — он блаженно зажмурил глаза. — И зачем кочевряжилась, сука? Чуть руку мне не сломала!

Он стал говорить такие гадости, что Любу чуть не стошнило — и от грубых слов, и от запаха перегара, и от того, что он взял её руку и заставил ласкать себя.

— Я жду, — пробормотал он. — Говори: я тебя хочу!

— Я… тебя…, — сказала Люба и, наконец, справившись с баллончиком, выпалила: — Ненавижу!

И прыснула дихлофос ему прямо в глаза. Он схватился за лицо, закричал, а она давила и давила на головку, изрыгающую едкую вонючую струю.

— Сука! Ты меня ослепила! Ничего не вижу!

Цыган катался по полу, не отнимая рук от лица.

— Говорила тебе: уходи по-хорошему, — сказала Люба. — Не захотел. Теперь на себя пеняй.

— За что ты меня так? Что я тебе сделал? — орал Цыган. — Ничего я тебе не сделал!

— Ага, — согласилась Люба. — Не успел.

Разговаривая с ним, она осторожно продвигалась к двери. Пока Цыган ничего не видит, надо успеть выскочить на улицу, позвать соседей — пусть увидят, что этот гад натворил, полдома, считай, перевернул, да ещё и хозяйку пытался обесчестить.

Цыган, однако, уловил её осторожное движенье, и когда она почти подкралась к двери, ухватил её за ногу. Люба упала на пол рядом с ним.

— Убью! — Цыган почти визжал. — Стерва! Ты меня глаз лишила!

Он навалился на Любу и вцепился ей в горло. И тут снизу, из подполья, кто-то застучал по половицам. А Мейсон, которого весь этот тарарам окончательно вывел из себя, снова завыл — дико, протяжно и тоскливо.

Опьянение, конечно же, достойно всяческого осуждения. Кто будет спорить, как человеку важно хранить трезвый ум! Но, с другой стороны, Россия без пьянства — это уже не Россия, а чёрт знает что. И надоумился же Веничка Ерофеев сочинить свои «трагические листы», названные им «Москва — Петушки», которые поддержали, так сказать, чаяния, переживания и надежды всех тех, кто, страдая по утрам от дурноты жизни, бормочет себе под нос: «О, тщета! О, нравы! О, позорнейшее из времён — время от рассвета до открытия магазина!» Не чуждые взлётам в самые высшие сферы бытия и падениям в пучины и бездны духа, они дождались-таки перемен: круглосуточные магазины, киоски, ночные забегаловки переполнены чудными бутылками, обклеенными роскошными этикетками с пальмами, кипарисами, замками, античными арками и нестерпимо яркими звездами, обещающими поистине райские наслаждения. Что, впрочем, чаще всего оборачивается обманом высшей марки, но так ли это важно, когда ты и сам, поминая классика, обманываться рад?

И Олег, и Александр не испытывали от выпивки ничего из того, что обещали яркие этикетки, но зато окружающий мир внезапно изменялся. Он казался далеко не таким плохим и ужасным, как это представлялось часом раньше, и душа достигала некоего блаженного зенита, откуда всё виделось ей в розовом, благостном свете. Одно плохо, что груз привычных мыслей всё-таки тянул назад, в реальность, и приходилось наполнять рюмочку снова и снова…

«Переполнившийся» Олег мирно посапывал, прикорнув головой на прилавок. Александр задумчиво выдергивал из банки маленьких копченых шпротов, отрывал им хвостики и отправлял в рот. В отличие от Олега он, выпив, всегда хотел есть, даже если перед этим хорошо закусил.

Когда он, отщипнув микроскопический хвостик очередной рыбки, уже поднёс её к губам, в дверь забарабанили.

— Учёт! — гаркнул Александр.

Олег, потревоженный шумом, тяжко вздохнул и перевалился на другую щеку.

— Хозяин, открой! Человеку плохо.

— Тут не больница, — снова гаркнул Александр, но на всякий случай подошёл к двери и посмотрел в глазок. Перед ним стоял молоденький парнишка, на которого грузно облокачивался мужчина в распахнутой дублёнке. Дорогая норковая шапка сползла на его лицо, а пушистый мохеровый шарф закрывал подбородок.

— Езжай прямо, до первого поворота, там свернёшь налево и снова прямо, — сказал Александр. — В больнице помогут!

— Его нельзя везти, — жалобно заканючил парень. — У него больное сердце. Ему нужно полежать…

— Езжай на пост ГАИ, — не отступал Александр, памятуя о запрете Алисы пускать кого бы то ни было. — Это рядом, три минуты езды…

— Ага! — сказал парень. — Там сразу трубку сунут в рот, а я сегодня чуть-чуть пива выпил. Прав лишат!

— Нет, ко мне никак нельзя, — вздохнул Александр. — Не положено.

— Да больной он, честно! — отчаянно крикнул парень. — Мы что, на бандитов похожи? Вот помрёт человек на твоих глазах — тебя совесть потом замучит! Ему полежать надо, понимаешь?

— Негде тут лежать, — ответил Александр. — Езжай дальше, вон хоть до заправки…

В глазок он видел, как мужчина, странно дёрнувшись, прижал ладонь к сердцу и застонал. Он, наверное, упал бы в снег, если бы парень не перехватил его.

Александр решил, что и в самом деле не простит сам себя, если этого человека хватит сердечный удар. Что-то, правда, в поведении этой пары его настораживало. Может быть, то, что парень слишком старался показать своё отчаяние, а его напарник преувеличенно громко стонал, скорбно опустив голову.

Его сомнения развеял Олег. Он оторвал взлохмаченную голову от стола и спросил:

— Старик, ты чего межуешься? Нас двое, их тоже двое. Если что справимся с ними…

Александр в очередной раз удивился способности своего бывшего одноклассника быстро трезветь, и к тому же, хоть и кемарил, но каким-то образом уловил суть ситуации. Надо же!

— Ты как стёклышко, — только и сказал Александр. — Феномен!

— Это водку такую стали делать, — поскромничал Олег. — Пьёшь — и никакого толку! Не то что раньше, задвинул стакан — и с копыт долой, до утра дрыхнешь. Во, была водка!

Парень снова заканючил:

— Помогите!

— Пристал как банный лист к заднице, — сплюнул Александр. — Что-то у меня душа неспокойная: неспроста привязались…

— Да брось ты! — сказал Олег. — У тебя, наверное, ружьё есть. Охраннику положено иметь какое-нибудь оружие. Чего боишься?

Александру было неловко признаваться, что хозяин обеспечил его всего лишь газовым пистолетом. Какое-то слишком несолидное оружие, чтобы принимать его всерьёз. И потому он соврал:

— Да какое там ружьё? Нам оружие не положено. Вся надежда — на крепость кулака…

— Пусти ты этого сердечника, — сказал Олег. — Его, может, нельзя на машине везти. Сам знаешь, какие тут дороги…

Александр послушался-таки Олега и отодвинул дверной засов. Парень затащил своего спутника внутрь киоска и усадил на стул. Мужик перестал стонать, быстро сорвал с себя шарф и, смачно сплюнув на пол, пророкотал:

— Во, сука! Столько продержал нас на морозе! А ну, накапай-ка мне лекарства, — кивнул он Олегу. Тот неожиданно прытко подскочил к бутылке и плеснул водку в стакан. — Уф! Хорошо пошла! — крякнул мужик, утирая рукой свои подковообразные усищи. — Что, сука, зеньки пялишь?

— Как бы ему самому кардиолога не пришлось вызывать, — сощурился парень. — Ишь, как побледнел.

— Лаврентий Палыч его вылечит, — пробасил мужик.

Александр ничего не понимал. Кто эти люди? Почему Олег так залебезил перед ними? И вообще, что, чёрт возьми, происходит?

— Думаешь, мы грабить пришли? — спросил мужик и критически оглядел полки. — Было б что — ограбили, не сомневайся. А, может, в кассе что-нибудь завалялось? Где хозяин деньги держит?

— Он мне не докладывает, — нахально сказал Александр. Парень тут же довольно ощутимо двинул его кулаком под дых. Александр хотел ответить тем же, но Олег вдруг схватил его правую руку и завернул за спину.

— Ты что? — удивился Александр и застонал от боли: Олег резко тряхнул и чуть не вывихнул его руку. — Ты — с ними?

— Соображалка у тебя медленно работает, — констатировал мужик. — Ну, сам подумай: с какой бы радости он тебя поил за просто так?

Олег чуть ослабил хватку, и Александр смог повернуть голову так, чтобы увидеть лицо своего недавнего задушевного собеседника. Может, от того, что он смотрел на него сверху вниз, в его взгляде ощущалось превосходство. Но Олег, видимо, испытывал и некоторое смятение, это выдавали его брови: они приподнялись над глазами наподобие «домиков», будто от ноющей зубной боли. Он чувствовал себя неловко, но в то же время пытался выглядеть уверенно и даже нахально.