Вечером в четверг начался праздник Хануки. Олимпия зажгла свечи, а Фрида прочла вслух молитвы. Они обменялись подарками – так надо будет делать на протяжении всех восьми дней праздника. Олимпия была рада, что в эти дни Фрида была с ними, ее присутствие словно сплачивало семью. К тому же этот светлый и добрый религиозный праздник отвлекал всех от темы уже близкого бала.

Джинни с волнением ожидала приезда Стива, он должен был появиться в пятницу вечером. Вероника по-прежнему обнадеживала, что Джеф ее не подведет и будет выглядеть и вести себя пристойно. Его ждали только в субботу утром – в пятницу у Джефа были неотложные дала в Провиденсе, и Вероника сказала, что раньше вырваться ему никак не удастся. Олимпию это тревожило, но спорить с дочерью было бесполезно. Сейчас, когда до бала оставались считаные дни, настроение у нее было хуже некуда.

Вечером в четверг Олимпия вспомнила, что она так и не видела белые атласные туфли Вероники, хоть та и божилась, что они у нее есть. Она решила сама поискать их в шкафу. В противном случае придется срочно покупать новую пару, не то дочь выкинет какой-нибудь фортель – наденет кроссовки или лодочки красного цвета.

Она вошла в комнату дочери в тот момент, когда та, с полотенцем на голове, выходила из ванной.

Увидев обнаженную спину дочери, Олимпия ахнула: на обеих лопатках красовалась огромная татуировка – гигантская цветная бабочка размером с большую тарелку. Олимпия, сама того не желая, громко ахнула. Вероника подскочила – она не слышала, как вошла мать, и не увидела ее из-за полотенца, съехавшего на глаза.

– Господи! Это еще что такое?

Олимпия поверить не могла, что Вероника сделала такую безобразно огромную татуировку. Олимпия расплакалась.

– Мам, перестань… Ну, пожалуйста… Прости меня… Я сама хотела сказать… Я давно хотела сделать такую. Она мне так нравится! Ты привыкнешь…

Вероника была в панике. Если мама им когда-нибудь что и запрещала, то именно пирсинг и татуировку. Только уши проколоть позволила. А татуировка… – это вообще было что-то немыслимое.

– Глазам своим не верю! Как ты могла?!

Олимпия опустилась на кровать. У нее кружилась голова. Тело ее ребенка осквернено! Она представить себе не могла, как Вероника теперь будет жить с этим до конца своих дней. Это же неприлично! Надо немедленно свести рисунок, но Олимпия понимала, что дочь откажется.

– Выглядишь так, будто только что вышла из тюрьмы!

– Да у нас в колледже все в татушках! Мам, мне уже восемнадцать. Имею право делать со своим телом, что хочу!

– Ты хоть представляешь себе, как это выглядит? А когда тебе стукнет пятьдесят? Ты что, спятила? – Она запаниковала еще больше. – У Джинни тоже есть?

Вероника со смущенным видом присела рядом с матерью и обхватила ее руками.

– Мам, прости. Я не хотела тебя расстраивать. Я о такой татуировке, знаешь, сколько лет мечтала?!

Олимпия знала, что это правда. Но тогда ей казалось, что она сумела отговорить дочь. Ей и в голову не могло прийти, что Вероника ослушается и сделает себе татуировку, как только уедет из дома.

– Почему ты ее на попке не сделала? Там хоть видеть никто не будет! Неужели не понимаешь, как это смотрится?

– Мам, она мне жутко нравится… Правда…

И тут Олимпию как обухом ударило. Платье-то у Вероники с открытой спиной – вырез чуть не до талии!

– Надо срочно искать тебе другое платье!

– Ничего не надо! – возразила дочь. – Мне мое платье нравится.

Вероника впервые призналась, что ей по нраву бальный наряд, но Олимпия и думать не могла пустить ее на бал с открытой татуированной спиной на всеобщее обозрение. Она скорее умрет!

– Я не пущу тебя на Аркады с этой штукой на спине!

В этот момент в комнату вошла Джинни. Она пришла за лаком для волос, но увидела заплаканную мать и озабоченно посмотрела на сестру.

– Мама увидела мою татуировку, – призналась Вероника.

Джинни поспешила к выходу, понимая, что и ей сейчас придется отвечать на неприятные вопросы.

– Ну-ка, Джинни, останься! – остановила ее мать. – Слушайте меня внимательно! Если из вас кто-нибудь посмеет сделать себе еще одну наколку – убью, так и знайте! К Чарли это тоже относится.

– Ему это не грозит, – усмехнулась Вероника. – Разве он посмеет тебя ослушаться? Да и Джинни вряд ли.

– А ты с чего это у нас такая храбрая? – спросила Олимпия дочь убитым голосом. Она чувствовала себя, как на похоронах, хотя речь шла всего-то о татуировке.

– Я знала, что ты меня простишь, – робко улыбнулась Вероника и обняла мать за плечи.

– Напрасно ты в этом так уверена. И надо что-то делать с платьем! Я, кстати, пришла взглянуть на твои туфли.

Всего пару часов назад они с таким наслаждением праздновали Хануку – и вот, пожалуйста… Надо же так все испортить!

– Знаешь, я их найти не могу, – призналась дочь. – Наверное, отдала кому-то.

– Чудесно! – Но это было ничто в сравнении с тем, что она сделала со спиной. – Завтра же купим новые.

На следующий день Олимпия взяла отгул – как всегда по пятницам. Дел было выше крыши. Надо привезти инвалидное кресло для Фриды, съездить к ней на квартиру и забрать платье. А теперь еще и туфли дочери искать.

Однако ее мысли то и дело возвращались к злополучной татуировке.

– И как прикажешь в один день найти тебе платье?

– А я надену поверх него свитер, – нахально ответила Вероника.

Олимпия разрыдалась с новой силой. Нервы и так были напряжены до предела, так что эта бабочка явилась последней каплей. Фрида с переломом, Макс с ветрянкой, Гарри с его упрямством, собственная простуда, которая только-только начала отступать, а теперь еще и этот срам…

– Поверх вечернего платья свитер не носят! Нечего остроумничать! Нашла время шутить! Может, атласный палантин подойдет? Иначе мы пропали!

– Перестань, мам! Нашла, из-за чего расстраиваться!

– Представь себе! Могла бы хоть раз в жизни пойти матери навстречу! – Олимпия еле сдерживалась, чтобы не накричать на дочь.

– Я и так иду тебе навстречу, – напомнила Вероника. – Я же согласилась участвовать, разве нет? Ты же знаешь, я не хотела. Так что не приставай!

– Да я не пристаю. Только не думала, что ты так со мной обойдешься. Это что, месть за участие в бале, эта твоя бабочка?

– Да нет, мам, – расстроилась Вероника. – Я ее сделала в первую неделю учебного года. Это символ моей независимости и свободы, понимаешь? Моего превращения в самостоятельного человека – как бабочка из куколки.

– Великолепно! Может, мне еще порадоваться, что ты рядом с ней гусеницу не изобразила – для полноты картины?!

Олимпия шумно поднялась и, не говоря ни слова, вышла. На лестнице она так же молча прошла мимо мужа, спустилась на кухню и заварила себе чаю. Гарри видел, что жена чем-то расстроена, но подумал, что это из-за него.

Фрида заметила, что мимо ее двери прошмыгнула, понуря голову, невестка, поняла, что что-то не так, и приковыляла на костылях на кухню. Олимпия сидела за столом и роняла слезы в чашку с чаем. Она думала о платье Вероники. Что же теперь делать? Но главной причиной ее отчаяния было то, что Вероника на всю жизнь изуродовала свое прекрасное тело. И, наверное, ничего уже нельзя изменить.

– Что случилось? – спросила Фрида, увидев слезы невестки. Сразу было ясно, что случилась какая-то неприятность. Фрида уже привыкла к тому, что Олимпия, проходя мимо гостиной, всякий раз справляется, как у нее дела. – Что стряслось? – Фрида осторожно опустилась на стул напротив невестки. – Надеюсь, ничего серьезного? – сочувственно спросила она.

В душе Фрида надеялась, что дело не в Гарри. В последнее время он слишком суров. Она знала, что он всю неделю лишь добавлял жене проблем, упорствуя в своем нежелании ехать на бал. Но Фрида еще ни разу не видела Олимпию в слезах и не на шутку встревожилась. Вечер прошел так славно, и вдруг слезы…

– Хотела перед самоубийством заглянуть и попрощаться, но решила сперва чаю попить, – сквозь слезы улыбнулась Олимпия.

– Что, так плохо? Кто тебя обидел? Только скажи, я им задам!

Олимпия была тронута до глубины души, у нее будто снова появилась мама. Она наклонилась и поцеловала свекровь. Эта дурацкая татуировка Вероники добила ее. Глупо, конечно, но она ужасно расстроилась. Надо же было такое отчебучить! И самое ужасное – это теперь навсегда. Олимпия не сомневалась, что через несколько лет дочь сама будет клясть себя за эту глупость, но теперь уж ничего не поделаешь. Придется так и жить. Такую, и захочешь, не сведешь…

– Если тебя Гарри до слез довел, я его убью! – решительно пригрозила Фрида, но Олимпия покачала головой.

– Вероника, – пояснила она, хлюпая носом. Он у нее и так был красный из-за бесконечного насморка. Хорошо, хоть Джинни не разболелась – антибиотики помогли, домой она приехала почти выздоровевшая. Олимпия посмотрела на свекровь, слова застревали в горле. – Татуировку сделала.

– Что?! – опешила Фрида. Ей такое и в голову не могло прийти. В ее списке возможных неприятностей татуировка занимала бы последнюю строчку. – И на каком месте?

– Во всю спину, – всхлипнула Олимпия. – Вот такущую! – Она показала руками.

– О боже, – вздохнула Фрида, переваривая информацию. – Какая глупость! Я знаю, это сейчас в моде, но когда-нибудь сама ведь жалеть будет!

– Пока что она в восторге, – покачала головой Олимпия. – Завтра придется искать ей новое платье, в этом ведь она теперь идти не может. Надо будет найти что-то закрытое. Или палантин. Не представляю себе, как можно что-то успеть в один день! – Сил у нее не было никаких. Больше всего Олимпии сейчас хотелось накрыться с головой одеялом и чтобы никто ни под каким видом не смел к ней приближаться.

Фрида мгновение помолчала, пошевелила губами, что-то прикидывая в уме, после чего сказала:

– Купи завтра четыре ярда белого атласа. Натурального, без синтетики. Я ей сошью палантин. Хотя бы на выход прикроется. А там… – сами смотрите. Наденет она палантин-то? – забеспокоилась Фрида. – Если нет, что тогда делать будем, ведь до бала осталось всего два дня.