— Я не могу перестать восхищаться твоей невероятной памятью, — сказала она, обводя глазами картины.

— Да ну? — Он опустился рядом с ней, почесывая голову Элизабет, которая терлась об его колени. — Не забывай, мне всю жизнь приходилось полагаться только на нее.

— Конечно, — задумчиво проговорила она. Несколько секунд она изучала его лицо. — Тогда, у Мэгги, во время этого претенциозного разговора об искусстве, ты сказал нечто такое, что, мне показалось, было искренним.

— Это о чем же? — улыбнулся он. — О L’Oreal?

— Нет, об обмане. Ты сказал, что именно эта способность отличает нас от животных. Ты действительно в это веришь?

Он долгим взглядом посмотрел на нее и улегся на пол, опершись на один локоть.

— А ты?

— Я первая спросила.

Он уставился в пол, задумчиво прищурившись.

— Я усвоил, что такое обман. Всю жизнь обводил людей вокруг пальца. Мне так удавалось выживать. Конечно, в основном по мелочам, но порой и по-крупному. — Он поднял на нее свои голубые глаза. — Останавливал людей на улицах и спрашивал у них время, делая вид, что у меня нет часов. Спрашивал у людей их мнение об инструкциях, расписаниях, используя символические изображения. Просил друзей читать мне письма, делая вид, что у меня плохое зрение, а я не могу купить себе новые очки. Я даже всю Францию объехал хитростью.

— Да, я помню. Ты говорил, что был во Франции.

— Я уехал туда, когда слишком устал. Ты же понимаешь, я не говорю по-французски. Так что это было идеально.

— Да, наверное, я понимаю.

— Никому не казалось странным, что я спрашиваю всех обо всем: об автобусах, поездах, гостиницах, меню. Я же англичанин, а французы привыкли, что англичане всегда задают глупые вопросы. Я думаю, они бы расстроились, если бы мы перестали так себя вести. Это лишило бы их любимой темы для пересудов. Я нахватался немножко французского на виноградниках, но писать так и не научился. Для меня это было не важно.

— Ты работал на винограднике?

— На двух. Летом. В районе Божоле. Чудесные места. Иногда мне очень хочется, чтобы у меня была возможность показать их тебе. — Он посмотрел на нее так, словно эти слова вырвались у него случайно, против его воли. — Она кивнула и улыбнулась. — Потом я какое-то время оставался в Лионе. Именно там я стал размышлять о своей жизни. И решил, что пришло время честности. Настало время вернуться и попытаться достичь чего-то. И я действительно вернулся, осел здесь, в Оксфорде, и решил заняться художеством.

— И сделать что-то с письмом и чтением?

— Это было уже гораздо позже. — Он расслабленно улыбнулся ей. — Честность достигается постепенно, правда ведь? Одно дело — принять решение жить честно и совсем другое — действительно поступать так. Здесь я стал много работать, выполнил несколько росписей бесплатно — для молодежного клуба и одного из спортивных центров, а после этого мне заказали переход. Тогда это и случилось в первый раз — я стоял там, глядя на нарисованное на стене лицо бабушки, и впервые услышал ее голос у себя в голове.

— Постой, не говори. «Уйди-от-меня-поближе»?

Он засмеялся, и смех прозвучал удивительно радостно.

— He-а. Нечто про прошлый успех. — Он, вздохнув, покачал головой. — Моя старенькая бабуля никогда не болтала попусту.

Джулия поглаживала головки котят, устроившихся у нее на коленях, с умилением глядя, как они жмутся поближе друг к дружке.

— Я тоже достаточно притворялась, — тихо сказала она.

— Я знаю.

Она виновато взглянула на него:

— Откуда ты знаешь?

— Потому, что ты несчастлива. Люди всегда несчастливы, если они притворяются. Ты должна была заметить это.

— Притворяются в чем? В чем я притворялась, по твоему мнению?

— Ты сама знаешь. Притворяешься, что то, что ты делаешь, действительно кажется тебе правильным, когда в глубине души уверена, что это не так. Ну, я не знаю, например, в работе, в отношениях. В том, где ты живешь. И все такое.

— Во всякой ерунде, — иронично заметила она.

— Ага. Но эта ерунда очень изнурительна. Не делать что-то, а притворяться. — Он замолчал и перевел взгляд на котят, которых она продолжала нежно поглаживать. Джулия изучала его лицо — такое умиротворенное! Такое честное!

— Я хочу кое-что рассказать тебе, — сказала она. Он кивнул. — Об отношениях, которые были у меня в прошлом.

— Если хочешь. Я никуда не тороплюсь.

— Это… Я никогда никому не рассказывала правды об этом. С тех самых пор, как все случилось. Я скрывала это, чтобы не выглядеть дурно ни в чьих глазах. В основном. — Она усмехнулась над своим обобщением. — Но это продолжало преследовать меня, и теперь я думаю, что пришло время во всем признаться.

Он молчал, просто продолжая смотреть на нее. Она перевела дух.

— Я встречалась с парнем по имени Билл. На самом деле, конечно, не важно, как его звали, ну, в общем, мы жили вместе, и мне казалось, что я люблю его. Я… Меня всегда приводила в ужас мысль о том, что я буду делать, если он передумает и бросит меня. Я боялась этого потому, что он был настолько лучше меня, ну, понимаешь, более образованным, более привлекательным, более честолюбивым и удачливым. И моя мать считала, что он для меня — идеальная пара. А я хотела, чтобы она была довольна. — Во рту у Джулии пересохло. — Однажды он сказал, что уходит от меня к другой. Я позволила ему уйти, хотя чувствовала, что моя жизнь разбита… А моя мать позвонила ему и сказала… она сказала ему, что я беременна.

Она замолчала, пытаясь разгадать по глазам Мака его реакцию. Он продолжал смотреть на нее без всякого выражения.

— Я… Когда она рассказала мне об этом, я была в ужасе. Понимаешь, она солгала Биллу. Это было неправдой. — Она откашлялась. Воспоминания заставили ее щеки пылать. — Я… Почему-то я позволила себе поддаться иллюзиям. Понимаешь, я так его любила. По крайней мере мне так казалось тогда. Я не мыслила жизни без него. Я… Я подумала, что, если он вернется, возможно, судьба вмешается и поможет мне и я действительно забеременею. И он… ну… он вернулся ко мне.

В глазах Джулии стояли слезы. Она снова заставила себя посмотреть Маку в глаза.

— Он… Кажется, он смирился с тем, что останется со мной. Я думала, что мы сможем с этим справиться. Я старалась делать все, чтобы он был счастлив… Но, понимаешь, у нас были друзья. Общие друзья, сослуживцы. Он… Он рассказал им, что я жду ребенка. Паутина лжи разрасталась помимо моей воли, помимо нашей воли. Я оказалась в ловушке. Я сама загнала себя в нее. — У нее перехватило дыхание, в висках стучала кровь. Она вновь ощутила, как ее охватывает стыд. — Я… Знаешь, я представить себе не могла, что окажусь способной на такую низость. Что я прибегну к банальной дежурной уловке. Это было так унизительно, так… так ужасно. — Она вытерла глаза. Слеза сползла у нее по щеке. Она раздраженно смахнула ее. — Шли недели. Я… Наверное, нет смысла говорить тебе, что природа отказалась меня спасать. — Джулия подняла глаза к потолку. Ей казалось, что со всех сторон звучат голоса. — Наши друзья задавали мне вопросы. Они все знали, они все ждали каких-нибудь событий, ждали, чтобы я делала что-то, что обычно делают женщины в таком положении. У меня был выбор. Я могла, как в пошлой мелодраме, притвориться, что потеряла ребенка, или… или признаться во всем. И показать всем, кем я была. — Она снова замолчала, вытирая глаза рукавом. Мак протянул к ней руку. Она покачала головой. — Нет, дай мне закончить. Я… Я призналась Биллу и всем остальным. Я была отвратительна самой себе. Я пыталась объяснить, но… — Она вновь болезненно сглотнула. — Мой позор был полным. Билл ушел. Я потеряла своих друзей. Я… Я знала, что никогда сама не изобрела бы такую ложь, но, когда она уже возникла, я подчинилась ей. Я оказалась слабой и даже думаю, что это было настоящее расстройство рассудка. После этого я возненавидела себя. Я поверить не могла, что упаду так низко. Я не могла жить с таким унижением в душе. Все вокруг меня знали.

Джулия пыталась разглядеть отвращение в глазах Мака, но он просто деликатно ждал, когда она закончит, видимо, чтобы лишь потом отвернуться от нее. Его глаза оставались бесстрастными.

— Это было пять лет назад. После этого… после того как Билл ушел, я была не в состоянии справиться с тем, что сделала. Мне нужно было уехать, чтобы начать все заново. Именно поэтому я покинула Лондон, чтобы поселиться здесь и попытаться вернуться к жизни.

— Черт побери! У меня в квартире зомби! — с улыбкой сказал Мак. — Это все?

— Нет. Я пыталась справиться с этим, никому не рассказывая о Билле. Старалась представлять это так, будто он просто бросил меня и от этого все беды. Но ничего не получалось. Это была моя личная боль, которая довлела над всем, что я делала. И я пыталась обвинить во всем мою мать. Но я сама пошла у нее на поводу и все испортила, вместо того чтобы сразу опровергнуть то, что она сказала. Я вычеркнула ее из своей жизни, потому что не могла честно взглянуть на то, что мы сделали. Что я сделала.

— А она знает о том, что ты испытываешь?

— Нет. Но я собираюсь поговорить с ней об этом. У меня, кажется, наконец хватит смелости попросить у нее прощения. — Джулия закусила губу. — Она, конечно, была не права, но она столько страдала. Мне надо было поговорить с ней обо всем, вместо того чтобы убегать. Может быть, тогда все сложилось бы иначе.

Мак какое-то время продолжал изучать выражение ее лица. Она почувствовала его взгляд и печально посмотрела на него.

— Джулия, я прекрасно знаю, что такое стыд, — сказал он. — Я жил с этим чувством долгие годы.

— Может, это еще одна вещь, которая отличает нас от животных? — Она слабо усмехнулась.

— Я только что придумал еще одну, — сказал Мак с абсолютно серьезным лицом.

— И что же это?

— Мы не боимся пылесосов.