«Уйди от меня поближе», — повторила про себя Джулия.

— Похоже, твоя бабушка была интересной женщиной.

— Это точно. У нее был ворох таких фразочек. Еще одну я всегда вспоминаю, хотя она несколько более прямолинейна. — Он неожиданно поднялся, напомнив Джулии, какой он высокий, даже выше Роба, и серьезно посмотрел на нее. У нее возникло неопределенное предчувствие, что сейчас, похоже, ей начнут что-нибудь советовать. Она отвернулась, чтобы заняться чайником.

— Ну, и какая?

— «Только прошлый успех может быть гарантированным».

Его слова застыли в воздухе. Она было протянула руку за чайником, но совершенно забыла о нем, глядя в глаза Мака. Они обладали какой-то странной притягательной силой. Нет, дело было даже не в глазах, а в его странной способности выдавать комментарии, как нельзя более подходящие к ее собственной жизни. Она нащупала ручку чайника и рассмеялась.

— О, да она была философом! — Мак согласно кивнул. — Ты… м-м-м… ты, наверное, считаешь, что это подходит к моей ситуации с курсами?

— Думаю, что это подходит ко всему, — к работе, к учебе, стремлениям. — Помолчав, он добавил: — Отношениям.

Джулия еще секунду смотрела ему в глаза, потом отвела взгляд. Она сосредоточилась на приготовлении чая, вспомнив, что он пьет его с молоком, но без сахара, и протянула ему чашку. В этот момент Мак перекинул Блошкин-Дома через плечо, как миниатюрный мешок с углем. Кот громко мурлыкал, разбросав лапы в разные стороны, полностью расслабившись на широком плече Мака. «Какое сильное плечо, — подумала Джулия, оно способно вынести многое и не согнуться.

— Ну так, э-э-э, пойдем посмотрим на стены?

— Ах, да, стены, — согласился он.

Джулия провела его в комнату. Она очень старалась навести здесь порядок к его приходу. Лучшей особенностью комнаты было окно-фонарь, которое делало ее светлой. И, в отличие от комнат наверху, здесь были высокие потолки, создававшие ощущение простора. По стенам было развешано несколько старых репродукций, которые она когда-то собирала. Она не подумала о том, что их нужно снять, так как, по всей вероятности, сегодня Мак собирался только определить фронт работ, тем более что держались они на простых кнопках, заколоченных в стену при помощи банки от мармелада, и их можно было легко извлечь. В комнате стояла одинокая кровать в углу, которую днем Джулия накрывала покрывалом и клала сверху подушки, маленький диванчик, гардероб, комод с ящиками, кособокий книжный шкаф и задвинутый в другой угол телевизор.

— Конечно, не Бленхейм-палац, — пренебрежительно заметила она.

— Нормально. — Он приблизился к одной из стен и внимательно пригляделся к репродукции. Она поместила ее в дешевую рамку и собиралась позже, когда будут деньги, купить более достойную.

— Это… — начала она.

— Эдмунд Дюлак[21]. Из «Арабских ночей», — закончил он. — Ты любишь Дюлака? — Он заметил еще одну похожую картинку дальше на стене и подошел к ней поближе. — Да, я вижу. У тебя две его вещи, а это уже не похоже на случайность.

— На самом деле — три, сказала она, когда к ней вернулся голос. — Еще одна в кухне. Я нашла ее пару лет назад, но так и не собралась купить рамку.

Он взглянул на нее, как ей показалось, со сдержанным одобрением.

— Правда, он замечательный?

— О, да. Я его очень люблю.

— Очень романтично, правда? В этом его магия. Эти крохотные лица так детально прорисованы, и они все разные.

Она молча глядела, как он всматривается в детали картин, которые она повесила. Он кивал своим мыслям, как будто вновь убеждался в чем-то. Ее так и подмывало задать вопрос, начинающийся с «Откуда ты знаешь?..», но она вовремя одернула себя, пытаясь скрыть свое неуместное удивление. Он смотрел на репродукции точно такими же глазами, как она сама, когда впервые увидела их и решила купить — с детским восхищением.

— Ну, так что ты думаешь о стенах? — быстро проговорила она.

Он отошел от картинок, секунду глядел на ковер, словно собираясь с мыслями, и вновь взглянул на стены.

— Ты права. Их стоит подновить, — ответил он.

— О’кей, так что нам нужно сделать?

— Ну, мы можем опять покрасить их поверх обоев. Это твое дело. Обдирать их — нелегкая работа, но, с другой стороны, это не займет много времени. Я могу взять напрокат обдиратель и заняться этим сегодня днем.

— Взять напрокат обдиратель? — саркастически повторила Джулия.

Он посмотрел на нее с подчеркнутой укоризной в глазах, и она, устыдившись, вспомнила, насколько это любезно с его стороны. В конце концов они не в школе, а у нее дома. Надо быть осторожнее со словами. Она постаралась придать лицу обычное выражение.

— Хорошо. А потом?

— Ну а потом я покрашу стены. Я думаю… — Он снова оценивающе оглядел четыре стены. — Да, вот эту. Вот эту я сделаю поинтересней.

— Поинтересней?

— Конечно, если ты не станешь возражать. Я не буду делать ничего, что может тебе не понравиться.

Она присела на край кровати и нахмурилась.

— Что значит — «поинтереснее»?

Он повернулся к ней, держа руки на бедрах, и посмотрел на нее изучающе, словно хотел прочитать ее мысли.

— Ты не доверяешь мне? — наконец спросил он.

— В каком смысле? — спросила она, в свою очередь, ее ресницы против ее воли задрожали.

— Если ты доверяешь мне, эту стену я сделаю необычной, а остальные покрашу магнолией, как ты хотела. Наверное, стоило тебе об этом сказать… — Он остановился, изучающе глядя на нее. Она почувствовала, как по ногам поднимается тепло. — Понимаешь, я сейчас не занимаюсь малярными работами. Я с этого когда-то начинал, но теперь я делаю немножко другие вещи. Более смелые, я бы сказал.

Она задержала дыхание, не желая высказывать никаких предположений. «Смелые» — могло означать все что угодно.

— Поясни, — коротко попросила она.

— Ну, например, я сделал подземный переход в одном предместье. И стены в молодежном клубе. А Общественный центр попросил меня сделать им наружные стены. Ну и еще кое-что, но переход, мне кажется, оказался самым лучшим. Вряд ли ты видела его, да?

Она смотрела на него в изумлении.

— Ты имеешь в виду стенопись?

— Одним словом — да.

— О. Теперь понимаю.

— Нет, — добродушно возразил он. — Тебе надо увидеть мои работы, тогда ты поймешь. Я делаю то, что от меня требуют. Здесь я не собираюсь делать ничего похожего на Общественный центр или переход. Это частное жилище, и оно твое. Я нарисую что-нибудь из твоей жизни.

— Подожди секундочку. — Джулия встала и отбросила волосы за плечи. — Я не хочу, чтобы моя жизнь была отражена на этих дурацких стенах. Мне хватает ее в реальности. Ну и вообще, что ты собираешься нарисовать? Ты же совсем меня не знаешь!

— Немного знаю, — мягко возразил он. — Но я не стал бы рисовать ничего, что было бы тебе неприятно. Только то, что ты любишь, то, что тебе хотелось бы видеть вокруг себя. Какое-то отражение твоей личности.

Она, подперев руками бедра, сердито смотрела на него.

— Ну, например?

Он вздохнул, прежде чем ответить, и посмотрел в сторону, словно прямой взгляд в глаза смущал его.

— Например, твоего кота. Но это очевидно. Ты же любишь поэзию. И для тебя важна честность. Честность и доброта. У тебя есть собственные проблемы, но ты всегда находишь время помочь другим в их несчастьях.

Она опустилась на кровать. Звуки его голоса теплыми волнами накатывались на нее.

— Ты думаешь, что не делаешь ничего важного, но ты сама не сознаешь, насколько важна ты для людей, тебя окружающих. Ты думаешь, что если тебе не везет, то в этом виновата только ты сама, но ты не права. Ты — сильная личность, но не признаешь этого. В тебе много любви, но кто-то когда-то заставил тебя перестать чувствовать это.

Джулия уставилась на свои руки, чтобы скрыть затуманивающиеся глаза. Она усмехнулась:

— Ты уже говоришь не о росписях.

— Возможно.

— Мак. — Она перевела дух. — Я не знаю, откуда ты взял все это, но могу сказать тебе только то, что я действительно откровенна. Все остальное — твои домыслы.

— Угу. Это мои домыслы.

— Я, м-м-м… — Собираясь с мыслями, она посмотрела на него. Мак стоял к ней спиной и, казалось, был полностью поглощен состоянием обоев. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты расписал мне стены, если это не слишком по-идиотски звучит. Одному Богу известно, что подумает доктор Гимбл, но я полагаю, что, если мне это не понравится, ты сможешь закрасить все?

— Конечно, — ответил он, не оборачиваясь. — Я уже сказал, что не стану делать ничего, что бы тебе не понравилось. Если ты не останешься довольна, мы просто от этого избавимся.

— Уверен?

Он обернулся к ней и протянул вперед руки, весело улыбаясь.

— Эй! Доверься мне!

Она ответно улыбнулась, почувствовав странную смесь сожаления и радости. Потом вновь опустила взгляд, стараясь взять себя в руки.

— О’кей, значит…

— Значит, я привезу обдиратель и первым делом мы избавимся от этой бумаги. Тебя это устроит?

— Да. Почему нет?

— И если это не слишком неудобно, я сделаю это сегодня же.

— Ну… — Джулия лихорадочно соображала. У нее не было никаких планов (а когда они у нее были?), но она предполагала, что сегодня он только посмотрит, а примется в следующие выходные. Но, с другой стороны, не было никаких причин не начать работу прямо сейчас, за исключением того, что она не собиралась сегодня двигать мебель. В некотором роде она ожидала, что жизнь будет продолжать идти своим чередом, с ободранными кофейными обоями и всем прочим. — Ну да, я полагаю, что мы вполне можем начать сегодня. Почему бы и нет?

Она уверенно кивнула, резко поднялась и отправилась на кухню за своей чашкой чая. Чай может выручить. Он даст ей время хоть немножко поразмыслить, перед тем как все завертится. Когда она взяла чашку, ей послышался телефонный звонок. Она прислушалась. Да, точно.