Когда я открываю глаза, вижу, как на меня, вопросительно приподняв брови, смотрит мужчина, стоящий у другой раковины.

Черт. Он говорил со мной?

— Извините, — говорю ему, — я глухой.

Мужчина на мгновение удивляется. У него добрые глаза, и, к моему удивлению, он поднимает руки и объясняет жестами:

— Ты в порядке?

Мой непредвиденный приятель использует язык жестов. Я этого не ожидал.

Я отвечаю:

— Да, хорошо.

Похоже, его это не убедило. Честно говоря, я был не очень убедительным. Он показывает:

— Тебе нравится пьеса?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, она хороша. — Чувствуя себя странно непринужденно с этим человеком, добавляю: — Я управляю светом на сцене. Я также автор одной трети освещения в постановке, хотя не прописан в программе. — С полуулыбкой я прикладываю палец к губам и говорю: — Только никому не говорите.

Он улыбается, впечатленный.

— Это здорово. Какую треть?

— Ту часть, которую вы сейчас увидите, — отвечаю жестами. — Но на самом деле, единственный актер, который заслуживает свет, — это Деззи. Она играет Эмили Уэбб.

Мужчина хмурит брови.

— Почему ты так говоришь?

Не знаю, что нашло на меня. Этот человек с добрыми глазами внезапно становится моим другом. Он «говорит» на моем языке. В груди все сжимается, когда я показываю:

— Она очень талантлива. Вы не знаете, но она также поет. А ее голос… Я не могу услышать его, но… — Я закрываю глаза. Чувства, которые я испытывал в «Толпе», накатывают на меня. — Но я могу «слышать» его. Я вижу, что ее песни делают с людьми. Она не понимает этого. — Открываю глаза и продолжаю: — Мне жаль, если я кажусь немного влюбленным. Мы… раньше встречались.

Теперь на лице мужчины появляется настоящая улыбка. Он прислоняется к раковине, изучая меня.

— Раньше?

Укол горечи снова дает о себе знать.

— Она бросила меня. Типа того. Наверное. Я не уверен, кто мы друг другу сейчас.

Он поднимает кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем.

— Почему?

Я пожимаю плечами.

— Потому что я… не понимал, насколько она удивительная.

Он ухмыляется, обдумывая мои слова, а затем показывает:

— На самом деле, звучит так, что понимал.

Я похлопываю себя по запястью — универсальный знак «время» — и говорю:

— Мне лучше вернуться, прежде чем кто-нибудь накричит на меня. Хотя я их и не услышу.

Мужчина хохочет так громко, что, клянусь, я чувствую вибрацию пола под своими ногами. Он коротко кивает, когда я открываю дверь, пропуская его вперед.

После короткого общения в туалете с капитаном Добрые Глаза, меня снова поглощает одиночество осветительной кабины. Я глубоко и уныло вздыхаю, прежде чем откинуться на спинку стула.

Маленькая красная лампочка мигает как раз вовремя.

Я включаю свет для третьего и заключительного акта — отрезвляющий финал предыдущих актов. Прошло девять лет, и горожане собираются на похороны.

Похороны Эмили.

Дездемона появляется на сцене рядом с разложенными стульями, на которых сидят другие персонажи пьесы, которые скончались, включая персонажа Эрика — Саймона Стимсона, который повесился. Я даже не могу уследить за ее репликами в сценарии, слишком заворожен видом Деззи на сцене, когда она наблюдает за собственными похоронами и Джорджем, плачущим над ее могилой.

Ее героиня не готова присоединиться к мертвым. Деззи, с надеждой в глазах, умоляет актера-постановщика сцены дать ей прожить еще один день. Когда ее желание исполняется, она быстро начинает сожалеть об этом, поскольку день проходит слишком быстро, ни один из его драгоценных моментов нельзя остановить. Несчастная, она спрашивает, понимает ли кто-нибудь из живых, каким подарком является каждый момент их жизни.

Я смотрю на Деззи, она стоит под синим холодным светом, задаваясь вопросом, знал ли я, каким подарком было каждое мгновение, проведенное с ней, прежде чем потерял все это.

Я не понимал, насколько она удивительная.

Затем Эмили сдается, занимая последнее свободное место среди мертвых — стул, который ждал ее все это время. Я убираю всю насыщенность освещения ее стороны сцены — мой блестящий вклад в освещение — и лица мертвых оказываются в тени.

Судорожно втягиваю воздух и кусаю кулак, наблюдая, как третий акт подходит к своему мрачному финалу.

Как Деззи может не видеть, насколько она прекрасна?

Зажигается лампочка.

Свет постепенно гаснет.

Глава 25

Деззи


Занавес опускается, и я чувствую себя невесомой.

Глубоко вздыхаю с облегчением.

Во время выхода на поклон с остальной частью актерского состава, Эрик нащупывает мою руку, и я сильно сжимаю его ладонь. Аплодисменты накатывают ударной волной, глаза наполняются слезами.

Не хочу показаться самодовольной, но я на самом деле горжусь собой. Я чертовски сильно горжусь собой.

Занавес снова опускается. Эрик поворачивается ко мне и обнимает до хруста костей, после чего визжит и говорит:

— Какая убийственная премьера! Деззи, это было просто великолепно!

— Ты был великолепен, — говорю я ему.

— Знаешь, ключ к тому, чтобы сыграть пьяного… — начинает он, когда мы идем в сторону гримерки.

— Да! Не вести себя как пьяный! И знаешь что? Я последовала твоему совету, так что мой секрет был в том, что я старалась лажать максимально плохо, — объясняю я ему, — только надеясь, что я не смогу облажаться и достойно сыграю роль Эмили.

Эрик останавливается возле женской гримерки.

— Думаю, ты сыграла более чем достойно. — Он легонько чмокает меня в щеку, затем хихикает. — Не могу дождаться встречи с Дмитрием! О, — говорит он внезапно, его улыбка исчезает, — я не имел в виду…

— Нет, нет, нет, — уверяю я его. — Не переживай. Они соседи по квартире. Это не…

— Я знаю, но все же, знаешь... — Он прикусывает губу, шаркая ногой.

— Вы вместе? — Я подталкиваю его локтем в бок. — Вы с Дмитрием?

Эрик пожимает плечами.

— Не совсем. Думаю, мы хорошие друзья. Он немного с приветом. Полагаю, я тоже с приветом, не знаю. Понимаешь, если бы он встретил девушку или другого парня, думаю, я бы был скорее счастлив за него, чем ощущал ревность.

Я ободряюще поглаживаю его по плечу.

— Понимаю. Ты хороший человек, Эрик. О, кстати, мы с Вики снова разговариваем друг с другом.

— Я слышал! Но не дай ей услышать, как ты ее называешь, иначе все повториться.

— Разумеется, Другой Эрик. — Я подмигиваю ему и забегаю в гримерку, чтобы избежать его шутливого пинка.

Смыв с лица всю косметику, я снимаю одежду Эмили и надеваю в свой наряд для пост-премьерной вечеринки: атласное черное платье без рукавов с разрезом чуть выше колена. Я сочетаю его с милыми балетками (потому что после спектакля каблуки могут идти к черту), а затем расчесываю волосы, пытаясь привести их в порядок перед столкновением со своей семьей и тем безумием, которым это будет сопровождаться.

Прогулка по коридорам от гримерки до вестибюля кажется длиннее, чем обычно, как будто коридоры сделаны из резины и стали в два раза больше своей обычной длины. В животе поселился комок нервов, как будто я все еще нахожусь в ожидании сегодняшнего представления.

Может быть, настоящее шоу еще не началось.

Когда открывается дверь в вестибюль, на меня обрушивается поток шума задолго до того, как я вижу лица. Я осторожно пробираюсь сквозь толпу, надеясь пробраться к своим родителям, где бы они ни были в этом безумном хаосе, — если они вообще здесь. Предполагаю, их могли вывести через боковую дверь или посоветовали остаться в зрительном зале, пока не схлынет большая часть толпы.

Потом море голов расступается, и я вижу своих родителей.

Мама как обычно выглядит потрясающе. Ее волосы идеально завиты и туго стянуты на голове, подчеркивая ее сверкающие серьги и длинную стройную шею. На ней надето платье глубокого синего цвета, украшенное блестящими драгоценными камнями по подолу. Рядом с ней — отец. Он достаточно благоразумен, и надел скромный свитер на рубашку, воротник которой виднеется в вырезе. Его песочного цвета волосы аккуратно разделены пробором, что приятно отличается от того беспорядка, который обычно творится на его голове. Он замечает меня первым, расплывается в широкой улыбке и распахивает объятия.

— Деззи, — зовет он сквозь шум толпы.

Я обнимаю его, сжимая так сильно, что становится больно.

— Спасибо, что пришел, папа.

— Я бы ни за что не пропустил это, милая. — Его голос звучит напряженно из-за наших объятий.

Мама увлечена разговором с профессором Твейтом, ее голос такой же звонкий и блестящий, как ее платье. Она прижимает одну руку к груди, пока второй активно жестикулирует в такт своей бесконечной речи.

По другую сторону от доктора я неожиданно замечаю сестру. Она ослепительно красива в блестящем облегающем платье, которое выглядит так, словно высечено из бриллиантовой глыбы.

— Сиси?

С натянутой улыбкой она подходит ко мне для самого крепкого объятия в мире.

— Молодец, — шепчет она в мое ухо с прекрасным английском акцентом. Она произносит это так, словно хвалит малыша за то, что он нарисовал круг с оранжевыми завитушками и назвал его львом.

— Спасибо, Сиси, — все равно говорю я. — Я и не думала, что вы все приедете.

— Ну разумеется. И, — приподняв брови, все еще с акцентом добавляет сестра, — я тоже жду, что ты сядешь в самолет и увидишь меня, когда начнется мое шоу.