Меньше русалки. Больше морской ведьмы.

Ариэль, наконец, приоткрывает губы, хотя ей требуется несколько секунд, чтобы произнести хоть какие-то слова.

— Я не доверяю лжецам. Я не люблю их. Клейтон. Ты. Вы созданы друг для друга, парочка лжецов.

— Мы все лжецы, — говорит Виктория, закатив глаза. — Или ты не слышала песню Деззи? Я лгунья. Ты лгунья. Да, давай устроим большую вечеринку лжецов и, черт возьми, покончим с этим. — Она делает два шага к Ариэль. — Это гримерная комната. Которая принадлежит актерскому составу. Учитывая, что ты не являешься его частью, я предлагаю тебе пойти на собственную не-для-актерского-состава вечеринку и… покончить… с этим.

Ариэль вздергивает подбородок, слишком гордая, чтобы показать, насколько глубоко ее ранят слова Виктории, и выходит из гримерки. Остальные начинают перешептываться, где-то даже слышны смешки.

Я поднимаюсь со стула и даже не замечаю этого. Оказываюсь прижатой спиной к стойке с косметикой, и чувствую на себе десятки глаз. Понятия не имею, как должна относиться к происходящему.

Затем Марси, которая играет роль Ребекки Гиббс, наклоняет голову и с любопытством спрашивает:

— Так кто твои родители?

Я сглатываю, глядя на нее. Остальные в гримерке, кажется, тоже ждут моего ответа. Ну что ж, покончим с этим.

— Моя мать — Вайнона Лебо.

Я даже не успеваю произнести имя отца, как три девочки ахают от удивления.

— Ты имеешь в виду Вайнону Лебо, которая была первой, кто сыграл «Явных» за пределами Бродвея?

— О, Боже мой. Она играла в мюзикле «Волосы» на Бродвее. И в «Лаке для волос» тоже.

— «Чикаго», — выкрикивает кто-то другой.

— Она дважды подряд выигрывала премию Тони! (Примеч.: Премия Антуанетты Перри за заслуги в театральной сфере, аналог кинематографического «Оскара»).

— Подожди, подожди. Эта Лебо?

— Срань господня. Ты же театральная особа.

— Она театральная особа.

— Могу я с ней встретиться? О, пожалуйста, помоги мне получить ее автограф!

Скандал быстро перерастает в волну радостного смеха и возбуждения, когда мои коллеги начинают делиться между собой какими-то историями, подкрепленными новостями.

И над всем этим шумом и весельем я пытаюсь взглядом отыскать Викторию.

Я отхожу от стойки с косметикой, двигаясь в ее сторону. Она понимающе ухмыляется мне, пока я гадаю, как, черт возьми, произошел этот внезапный поворот.

Так, у меня есть рот, который я могу использовать.

— Почему ты заступилась за меня? — спрашиваю я.

Вся злость, которая жила в глазах Виктории, исчезает, и внезапно она становится тем забавным человеком, которого я встретила в коридоре общежития месяц назад.

— Я была несправедлива к тебе, — тихо бормочет она, но я слышу ее сквозь шум. — Ты хотела жить здесь, среди простых людей. Я поняла. Полностью поняла. И я была ужасна, используя это против тебя. — Она вздыхает. — У нас лучше получалось быть друзьями, чем врагами. Читать сценарии до трех часов утра с Хлоей не так весело.

Я чувствую, как мое сердце переполняется радостью. Думаю, после всего, что произошло в последнее время, мне было необходимо услышать эти слова.

— Ты просто хочешь получить автограф моей мамы, не так ли?

Виктория смотрит налево, направо, затем наклоняется и шепчет:

— Я чертовски хочу этого.

Глава 24

Клейтон


Щурясь сквозь стекло осветительной кабины, я пытаюсь разглядеть, что за чертовщина происходит в первых рядах. Я ничего не могу разобрать, поэтому решаю забить на это. На самом деле, мне плевать на все до того момента, когда Деззи выйдет на сцену и осветит мой гребаный мир.

Мне плевать, что не могу получить ее. Меня не волнует, что все пошло не по плану. Просто она сосредоточена на своей мечте, счастлива и живет так, как хочет.

Независимо от того, включает ли эта мечта меня или нет.

Похлопывание по плечу почти до смерти пугает меня. Я поворачиваюсь на стуле и вижу Дика, который стоит с возбужденным выражением на лице. Он быстро говорит несколько слов, которые я не успеваю уловить. Я приподнимаю подбородок и хмурю брови.

— Вай-но-на Ле-бо, — произносит он, чеканя каждый слог. — Она… здесь. Вестибюль… превратился… в гребаный… сумасшедший… дом.

Я моргаю. Родители Деззи?

Дик внезапно хлопает меня по спине, потом что-то печатает на своем телефоне и показывает мне экран:


Ты же понимаешь, кем является отец Деззи, не так ли?


Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Конечно, я понимаю.

Отвечаю на его энтузиазм медленным и сдержанным кивком. Дик говорит мне что-то еще и снова хлопает меня по спине, а потом взволнованно выскакивает за дверь и по лестнице спускается в вестибюль. Я снова наклоняюсь вперед, смотрю сквозь стекло и сосредотачиваюсь на передних рядах. Все это безумие из-за родителей Деззи — знаменитостей, которые, по-видимому, решили прийти и оказать поддержку своей дочери.

Я чувствую укол обиды. Деззи больше не моя. Неважно, чья она дочь. Как только ее отец узнает, какой я темный и неуравновешенный парень, он не захочет, чтобы его дочь была рядом со мной.

Разве я не говорил это с самого первого дня? Она заслуживает лучшего. Я ей не подхожу.

Я стискиваю зубы и безучастно смотрю в окно, ожидая возможности затемнить один мир и осветить другой.

Спустя двадцать минут я получаю сообщение от постановщика сцены за кулисами — от настоящего постановщика сцены, не актера, и жду, когда зажжется лампочка. В момент, когда это происходит, я медленно гашу свет в зале, заливая аудиторию темнотой, а после включаю свет для первого акта.

Актер-постановщик сцены, который выступает в качестве рассказчика спектакля, выходит на сцену, приветствует зрителей, а затем представляет им сцену, рассказывая, где находится дом Гиббса, дом Уэбба и так далее. Вслед за ним я читаю свой размеченный сценарий, угадывая строки по происходящему на сцене.

Весь этот опыт мог быть лучше, если бы я не вышел из себя и не сбил очки с лица Келлена. Конечно, это чувствовалось хорошо, и я обрел покой, но вместе с тем что-то потерял. Я уверен, знание того, что я мог бы отправиться сегодня вечером домой с Деззи, помогло бы мне чувствовать себя лучше, чем в тот момент после удара.

Это моя вина. Гнев постоянно со мной. И так будет всегда.

Наконец, наступает время для той самой сцены. Дездемона Лебо, с распущенными волосами, струящимися по ее спине, выходит на сцену в образе молодой Эмили Уэбб, одетая в милое платье начала 1900-х годов.

Я так чертовски горжусь тем, что направляю на нее свет.

Закрываю рукой рот и глубоко вздыхаю, глядя на Деззи.

Это ранит, просто смотреть на нее.

На этой неделе я видел ее каждый день во время репетиций, и каждый день был ножом в моем животе, который не приносил крови. Рана была слишком глубокой, чтобы увидеть ее, и каждый вечер я возвращался домой с сильной болью. Никакое количество сжимания гребаной подушки не могло уменьшить боль.

В сравнении с любым криком в мире, эмоциональная боль громче.

Первый антракт почти застает меня врасплох, поскольку я так заворожен и истерзан, наблюдая за Деззи на сцене, что теряю счет времени. Вздохнув, я кусаю губы и беру в руки телефон.


Я: Брант все еще ведет себя странно?


Не проходит и десяти секунд, как я получаю ответ.


Дмитрий: Все не так плохо. Ты же его знаешь. Думаю, он играет в боулинг. Эй, ты же понимаешь, что я сегодня в зале, верно?


Я фыркаю. Я был настолько поглощен своими переживаниями по поводу Деззи, что совершенно забыл о присутствии в зале Дмитрия для поддержки Эрика. Надо заметить, Эрик очень убедительно играет пьяного директора хора Саймона.


Я: Да, конечно. Надеюсь, тебе понравился первый акт. Впереди еще два. Приготовься к некоторым #ощущениям.

Дмитрий: Тебе следует поговорить с ней. После спектакля.


Я вздыхаю, отталкивая телефон после этого сообщения. Неужели Дмитрий не понимает, что в этом нет никакого гребаного смысла? Ее родители здесь. Они в значительной степени служат защитной стеной между нами. Я уже достаточно расстроил ее.

Это забавно, что Келлен проиграл кулачный бой, но выиграл битву.

Я делаю глубокий вздох, считаю минуты и готовлюсь ко второму акту.

Выключить свет в зале. Включить свет на сцене. Мы перемещаемся во второй акт, который происходит спустя три года — как объяснил услужливый актер-постановщик. Я наблюдаю за воспоминаниями о влюбленности Джорджа и Эмили, затем как они женятся в настоящем, несмотря на все опасения.

На сцене Деззи целует чьи-то губы, и я чувствую, как мой член дергается. Я знаю, какая сила живет в этих скромных губах. Сила, с которой я имел удовольствие познакомиться очень близко.

Черт. У меня встает. И это не та реакция, на которую я рассчитывал.

Второй акт плавно перетекает во второй антракт, во время которого мне необходимо сделать свои темные делишки. Осветительная кабина разумно выходит в вестибюль, а не за кулисы, и спустя десять минут после объявления перерыва (я даю зрителям достаточно времени на удовлетворение своей нужды), проскальзываю в туалет главного холла.

Спустив буквально полноводный Нил, в самый дальний писсуар, я смываю за собой и подношу руки под работающий кран, намыливая их сильнее, чем нужно, выпуская наружу свое разочарование. Я брызгаю водой на свое лицо, чувствуя, как капли стекают по подбородку.