Но тогда почему Деззи согласилась прийти ко мне?

Дверь в комнату Бранта открывается, он выглядывает наружу и ищет меня взглядом.

Оказывается, мы не одни дома, как я думал.

Поскольку глаза Деззи закрыты, и она свернулась калачиком на одной из моих подушек, я позволяю ей отдохнуть. Тихо закрываю дверь и подхожу к кухонному столу, за которым сидит Брант, перекусывая хлопьями прямо из коробки. Он спрашивает, все ли в порядке — предполагаю, что он имеет в виду нас с Деззи, судя по его кивку головы в сторону моей комнаты. Я пожимаю плечами, прижимая ладони к глазам и глубоко вздыхая.

Брант похлопывает меня по руке и подносит экран телефона к моему лицу, отчего я щурюсь:


Она же не злится на тебя из-за Хлои, да?


Я несколько раз читаю этот текст. Потом ко мне приходит озарение, я складываю дважды два, и в груди расползается новая волна гнева, отчего мое лицо вспыхивает.

— Какого хрена ты сделал Хлое? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

— Чувак, это было несерьезно с самого начала, — говорит Брант, поднимая руки в свою защиту. — Но потом она сказала, что любит меня, и…

— У тебя есть сотни других девушек в кампусе, — бросаю я ему в ответ, мой гнев мгновенно усиливается, — и ты выбрал одну из подруг Деззи?

— Я ее не выбирал. Она выбрала меня.

— Какого хрена ты сделал это? — парирую я и толкаю его в грудь. Брант натыкается на стену, и все следы веселья исчезают с его лица. — Я ведь научил тебя, как разговаривать с девушками. Помнишь, ублюдок? Ты, кажется, забыл, что раньше боялся их, как жалкий, испуганный кусок дерьма. Тогда ты даже не мог подойти к девушке, не обоссав свои штанишки.

Разозлившись, Брант пытается показать мне жестами, что это я испуганный кусок дерьма, но вместо слова «испуганный» он просто шевелит руками и воздухе, но зато он не может забыть свой любимый знак «пердеть».

— Я научил тебя разговаривать с девушками, чтобы придать уверенности, — говорю я. — Не для того, чтобы ты превратился в бабника. Если бы девушки, с которыми ты встречаешься, были умными, они бы держались от тебя подальше.

Он что-то говорит мне, но я не в настроении, чтобы читать по губам, теперь его очередь слушать.

— А уважение? — продолжаю я. — Где, блядь, твое уважение, Брант? Ты можешь вытаскивать свой член, когда угодно, ставить свою метку на каждом дереве, но держи его подальше от моей девушки и ее друзей. Это называется чертовым уважением.

Брант приподнимает подбородок и начинает кричать на меня. Я понятия не имею, что он говорит.

— Очень умно, — говорю я сквозь его крики. — Продолжай в том же духе, Брант. Продолжай кричать на своего глухого друга. Кричи немного громче, помоги своему приятелю, я все еще не слышу тебя.

Брант упирается руками мне в грудь, все еще крича. Я не сдвигаюсь с места.

— Это все, на что ты способен?

Он снова пихает меня. Я кладу руку ему на грудь и толкаю его, он снова влетает в стену. Я вижу его ошеломленный взгляд, когда его шапочка срывается с головы от удара, падая на пол.

Я подхожу к Бранту нос к носу и прижимаю его к стене одним своим присутствием. С рычанием, вырвавшимся откуда-то из темноты, я говорю:

— Ты не заслуживаешь времени ни одной приличной женщины.

Его взгляд встречается с моим. Я ожидал, что он хорошенько врежет мне по лицу. Может быть, я даже хотел этого, мне нужно, чтобы меня вырубили, и я больше не чувствовал ту ярость внутри меня, которой некуда выйти. Эта ярость живет во мне слишком долго, подчиняясь безмолвному миру. Она делает намного легче время, проведенное в одиночестве. Так гораздо легче ненавидеть людей. Ярость была моим другом с самого первого дня, защищая от придурков, которые пытались сломать меня.

Вся ярость медленно уходит из глаз Бранта. И я стою так близко, что вижу, как гнев сменяется болью.

Я с трудом сглатываю. Не знаю, что делать: сожалеть о своих словах, извиняться или пробить дыру в стене рядом с его головой.

Затем его взгляд перемещается. Я оборачиваюсь. В коридоре стоит Деззи.

Как много она слышала?

Она показывает:

— Это и есть тот самый «ты», которого ты прятал? У тебя проблемы с гневом?

Все ее жесты неверные, но я понял суть.

Я сжимаю кулаки так сильно, что могу выдавить кровь из ладоней.

— У меня нет проблем с гневом, — рычу я сквозь жгучую тишину, а затем саркастически добавляю, — у меня проблемы с глухотой.

— Он написал мне, — показывает она, а затем произносит имя по буквам: — К-Е-Л-Л-Е-Н.

Мой кулак, разбивающий его очки, проносится в памяти. Понимаю, что мои зубы стучат друг о друга.

— Он велел мне остерегаться тебя, — говорит Деззи и одновременно переводит на язык жестов. Однако вместо «остерегаться» она показывает «бояться», что не меняет сути. Я смотрю на ее губы, каждое ее слово причиняет боль. — Он не сказал мне почему, но я знаю, что он уехал преждевременно. Эрик сказал мне на репетиции. Что случилось? Келлен уехал из-за тебя?

Все, что я могу сделать, это смотреть на нее. Что было бы проще всего сказать? Что я ударил его из-за слов о ней, из-за чего она может подумать, что я просто собственник? Или, что я мог бы бить Келлена до тех пор, пока от его гребаного лица ничего не останется?

Почему мне кажется, что я в любом случае проиграю?

— Он просто… Он просто должен был уйти.

Мои слова звучат на последнем вздохе легких.

Сумка Деззи висит у нее на плече, я только сейчас это замечаю. Она перекидывает ремешок через плечо, говоря, что она должна уйти.

— Деззи, — умоляю я.

Я следую за ней, крича вслед. Только оказавшись за дверью, она оглядывается. Но не ее уход причиняет мне боль.

А страх в ее глазах.

Глава 23

Деззи


Дождь не прекращался всю неделю. Говорят, если так и продолжится дальше, количество людей на нашем представлении может резко сократиться.

На это я говорю: пусть сокращается.

Я не могла мечтать о лучшем исходе: выступать перед аудиторией из трех человек.

Или двух.

Или вообще ни перед кем.

Не желая засыпать, я слушаю шум дождя, который стучит в окно моей комнаты в общежитии. Потому что иначе пятница наступит слишком быстро, а вместе с ней — страшный вечер премьеры.

Я глубоко дышу, стараясь успокоиться.

Я потратила много дней, пытаясь усмирить свои чувства по отношению к Клейтону, к осуждающим взглядам Хлои и Виктории, а также к загадочному предостережению Келлена — или к загадочному объяснению этого предостережения Клейтоном. Перед моими глазами вновь всплывает ярость в глазах Клейтона, когда он закончил кричать на Бранта. И я снова напугана этой яростью.

Знаю, каково это — сблизиться с человеком, когда потом оказывается, что он на самом деле другой. Я знаю, насколько далеко мужчина готов зайти, чтобы убедить женщину в своей неотразимости, тогда как сам ненадежен как Луна, каждую ночь меняющая фазу.

И я так боюсь испытать это снова.

Неважно, насколько крепко Клейтон обнимает меня.

Или как целует меня.

Или как его…

Я провожу рукой по своему телу, крепко зажмурившись и представив лицо Клейтона в тот момент, как он впервые посмотрел на меня своим голодным взглядом. Рукой, холодной как лед, касаюсь себя между ног. Дыхание перехватывает, когда пальцем ласкаю себя. Клейтон Уоттс.

Он не подходит тебе, Дез.

Я фыркаю, раздражаясь от предостережений в своей голове. Пытаюсь вновь представить его лицо, пальцем ища удовольствие. И стону, находя его. Глубоко дышу.

Все новенькие хотят его. Держись от него подальше.

Не стоит связываться с ним.

Никто не приближается к мальчику Уоттсу.

Я снова фыркаю, отталкивая глупые предупреждения своих тупых друзей.

Своими шипами мужчины будут доставлять боль снова и снова. Это в их природе.

Я трогаю себя. Чувствую, как ускоряется биение моего сердца. Облизываю губы и провожу пальцами вверх-вниз по другим губам. Инстинктивно сжимаю ноги вместе, затем раскрываю, отчаянно желая получить освобождение.

Он не слышал твою песню. Ни одной ноты.

Он глухой.

Распахиваю глаза. Внезапно вижу лицо Клейтона, но не сексуальное, а тот безразличный профиль на театральной вечеринке. В тот первый раз, когда увидела его. Я слышу, как снова пытаюсь прилечь его внимание.

Затем вспоминаю, как Клейтон уходит, словно я не стою даже его дыхания.

Я вижу его таким, каким он был, после того как поймал меня поющей в аудитории. Угрожающий изгиб губ в хмурой гримасе… татуировка на шее… тяжелый взгляд глаз, осматривающих меня сверху вниз.

У меня нет проблем с гневом.

У меня проблемы с глухотой.

По какой-то причине эти слова поражают меня настолько сильно, что моя фантазия разбивается вдребезги так же быстро, как и появилась. Вдруг я становлюсь просто девушкой, лежащей на кровати с рукой между ног.

Глаза наполняются слезами. Я прикусываю губу, не позволяя им пролиться, но, когда поворачиваюсь на бок, чтобы попытаться заснуть, они стекают на мою подушку.

Не знаю, удалось ли мне в итоге поспать. Кажется, что я моргнула, и наступило утро. Магическим образом Сэм, и ее тихое посапывание, возвращаются в общежитие, где бы они до этого ни были. На моем телефоне отражается дата — та самая пятница, наступления которой я больше всего боялась.

У меня словно боязнь сцены, и я никогда не была даже рядом с ней.

Меня тошнит, но желудок пуст, поскольку я не ела со вчерашнего завтрака.