Никогда не слышал об этом придурке.

Неотрывно слежу за губами дока, когда он продолжает:

— …может принести театральному факультету хорошую рекламу…

Мое сердце замирает.

— …поскольку ты знаешь факультет лучше, чем большинство, и можешь все показать ему…

Кровь приливает к щекам и в каждый палец.

— …и сделать его переход сюда таким комфортным, насколько это возможно...

Комфортным, насколько это возможно. Его переход сюда.

Собираю вместе всё, что он хотел сказать. Уверен, что на моем лице отражается весь беспорядок, что творится внутри. Не то чтобы доктора Твейта вообще заботит это, поскольку он известен тем, что избегает конфронтации и притворяется, что не происходит ничего плохого. Глотаю эту горькую пилюлю, которую он засунул мне в рот, и киваю.

Когда он заканчивает свою речь и улыбается, я оставляю его просьбу без внимания. Уверен, что пальцами оставил вмятины на подлокотниках его любимого офисного кресла.

Вернувшись в зал, игнорирую пытливые взгляды людей и возвращаюсь к работе. Мое лицо пылает от гнева. Иногда у глухоты есть свои преимущества, например, есть оправдание для игнорирования всего мира, когда хочешь, чтобы все заткнулись и отстали от тебя.

Нет, он не хотел, чтобы я занимался дизайном освещения постановки «Нашего города». Нет, я не какой-то особенный цветок. Нет, в итоге мою усердную работу никто не признал. Вместо этого, какая-то знакомая большая шишка доктора Твейта прилетает из Нью-Йорка, чтобы оформить для нас постановку, и он хочет, чтобы я показал этому парню, что к чему.

Я, из всех остальных людей. О чем, черт возьми, думает док?

Меня и так уже не замечают. Теперь, будто чтобы подсыпать мне соль на рану, я буду получать удовольствие от наблюдения за тем, как кто-то другой — кто даже не является частью чертового факультета — делает работу, которую должен делать я. У меня так много идей для «Нашего города». Я читал пьесу десять раз. У меня было видение сцены похорон, разных домов, церкви…

Черт! И нет ни одного другого человека на всем факультете, кто так заинтересован в дизайне освещения, и док знает это. Это моя мечта.

Когда прихожу домой через час, дверь позади меня захлопывается с такой силой, что чувствую, как вибрирует пол. Игнорирую беспорядок на кухне и закрываю дверь в свою спальню, не обращая внимания на косые взгляды от Бранта и Дмитрия, сидящих на диване, которых я, кажется, отвлек от очередной игры.

Бросив сумку на подоконник, ложусь на кровать и закрываю глаза. Кондиционер включается через мгновение. Чувствую, как воздух щекочет мою кожу. Это ощущение пробуждает меня, и я осознаю, что смотрю на голый потолок, пока мой разум блуждает в совсем другом месте.

Деззи. Интересно, какая у нее история. В этом году она появилась из ниоткуда. Она из Нью-Йорка, если эта информация, которую я узнал от знакомого из команды осветителей, верна. Знает ли она придурка, который хочет украсть мою славу? Никто ничего не знает о ней, но она на всеобщем радаре. А теперь она еще и получила главную роль в первой пьесе семестра.

И она выучила пару жестов, чтобы сказать мне свое имя с помощью своих сексуальных рук. Деззи…

Чувствую, что кто-то сел на мою кровать, поворачиваю голову и вижу Дмитрия. Он показывает мне:

— Что случилось? Ты в порядке?

Я пожимаю плечами и лениво поднимаю руки.

— Дерьмовый день.

Он сидит на краю кровати, из-за чего я почти не вижу его, поэтому сажусь и оборачиваюсь. Он показывает мне:

— Мы собираемся перекусить. Хочешь с нами?

Я качаю головой.

— Не в настроении.

Дмитрий ухмыляется.

— Что происходит? Дело в той девчонке?

В это мгновение я понимаю, что не хочу говорить о высокомерном дизайнере освещения из Нью-Йорка. Деззи… Вот на кого я предпочитаю тратить время и силы, чтобы двигать руками для обсуждения.

Я пожимаю плечами, изображая безразличие.

— Новенькая в театре. Да.

Дмитрий смеется, потом отвечает:

— Девушка хочет твои орешки? — и вместо реального жеста «орехи» он просто хватает свои причиндалы и ухмыляется мне с намеком.

Я качаю головой и слишком сильно фыркаю, вибрация проходит через мой череп, затем «говорю»:

— Приговор пока таков.

У него странно длинные руки, что позволяет ему быть особенно выразительным во время общения жестами. Это, своего рода, эквивалент крика в языке жестов. Но это единственная часть тела, которая у него длинная. Дмитрий — невысокий парень, ростом где-то метр шестьдесят, с мальчишеским лицом, румяными щеками и черными волосами. У него есть красно-синяя татуировка на предплечье, тату солнечных лучей на задней стороне шеи и бриллиантовый стержень в каждом ухе. Он бисексуал, но никого никогда не приводит домой, и кажется вообще не заинтересованным в сексе, кроме тех случаев, когда мы с Брантом зацениваем девушек. Это очень приятно, когда рядом есть кто-то, с кем можно свободно общаться, даже если я отказываюсь от использования жестов на публике, я ненавижу внимание.

Он показывает мне:

— Не позволяй девчонке разрушить твой день. Она не стоит того, какой бы красивой ни была.

Это гораздо больше, чем то, насколько она красива. Черт, я бы хотел услышать ее пение.

Я отвечаю:

— Она певица и актриса из Нью-Йорка. И она общалась со мной жестами.

Глаза Дмитрия округляются.

— О, тебе пиздец.

— Да, — соглашаюсь я.

Он хлопает меня по плечу, а затем двигает руками.

— Пошли с нами. Закажем тако. Брант угощает.

Я ухмыляюсь.

— А он знает, что угощает нас?

Дмитрий усмехается.

— Узнает, когда получит чек.

Думаю, компания приятелей — это как раз то, что мне нужно. Всю дорогу туда я рассказываю Дмитрию о Деззи, как она пела мне, как столкнулась со мной на фуд-корте и как общалась со мной с помощью жестов. Дмитрий переводит Бранту и всё время повторяет: «Тебе пиздец». Брант соглашается, подражая его знакам.

Когда мы втроем ходим ужинать в кафе, то занимаем нашу обычную кабинку в конце зала. Брант рассказывает нам о новой девушке, которую он встретил на занятии по психологии, что у него есть фантазия о том, как она гипнотизирует его, чтобы делать различные вещи. Когда он делает такое выражение лица, которое имитирует, как она будет выглядеть, когда нырнет между его ног, я смеюсь так сильно, что разливаю чай по столу, который попадает на штаны Дмитрия, из-за чего тот громко ругается и привлекает внимание соседних столиков. В разгар его истерики, я показываю ему:

— Не мог бы ты показать это все с помощью жестов? Я не могу разобрать, какие ругательные слова ты выкрикиваешь.

Дмитрий очень четко произносит:

— Иди на хер, — и начинает смеяться и бросает в Бранта пачку салфеток, пропитанных чаем.

Когда Дмитрий уходит в туалет, чтобы высушить штаны, Брант наклоняется над столом и расспрашивает меня о девушке. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь. Он стучит по моей руке, привлекая мое внимание, а затем спрашивает, что я собираюсь делать с этим.

Я хмурюсь. Что, черт возьми, он ждет от меня?

Его взгляд становится серьезным — то, что я нечасто вижу в Бранте. Его губы двигаются медленно:

— Я не хочу, чтобы ты всегда был один. Я переживаю за тебя. Тебе нужно сделать что-нибудь по отношению к этой девушке.

Я качаю головой, снова игнорируя его. Нет смысла преследовать ее, неважно, знает ли она язык жестов. Она не сможет справиться со мной. Они все разбегаются.

Брант бьет меня по голове. Я ловлю его руку, угрожая раздавить ее, если он попробует сделать это снова, но он просто отвечает мне своей ухмылкой победителя и наклоняется над столом. Он напоминает мне, что она общалась со мной жестами, а затем имитирует ее, делая движения руками, случайным образом заканчивая своим любимым жестом «пердеть».

Я фыркаю и качаю головой. Чем больше я думаю о ней, тем больше расстраиваюсь. Тыкаю пальцами по экрану телефона, и затем показываю его:


На что ты намекаешь?

Я слишком много работаю.

Я облажался, чувак.

Она убежит сразу же, как только приблизится.


Брант кивает.

— Да, — говорит он медленно, — она убежит, потому что ты сдашься.

Пристально смотрю на него. Начинаю печатать снова, но Брант накрывает мою руку своей. Он говорит что-то еще.

Но я настолько сыт по горло, что делаю то, что не делал никогда прежде:

— Это не сработает, — говорю я ему.

Звук моего голоса застает его врасплох.

Мое лицо вспыхивает от злости. Я не могу больше разговаривать. Не знаю, как звучит мой голос. Чувствую себя чертовски неуверенным из-за этого. Помню, как в детстве слышал и веселился над невнятными звуками «с» и странными гласными звуками, которые издавали другие глухие люди, и вот он я, стал мишенью своих детских шуток. Я был маленьким говнюком, когда был ребенком… когда мог слышать…

Иногда мне кажется, что это мое наказание.

Брант берет меня за подбородок, возвращая мое внимание, и говорит:

— Ты никогда не узнаешь, пока не… — Он задумывается, наморщив лоб. Затем сжимает кулаки, большие пальцы торчат между пальцами, и крутит ими в воздухе.

Это жест «попробуй».

Глава 9

Деззи


— Я хочу, чтобы ты трахнул меня. Вытрахай из меня все сомнения. Вытрахай бывшего парня из моей головы. Трахай меня до тех пор, пока твое имя не станет единственным, что я смогу кричать.