- Так, значит? Муж?

- Тебя что-то не устраивает?

- Представь себе, не устраивает. Я понимаю, ему нужно было семью заводить. Но почему обязательно надо на моей подруге жениться? И ты хороша. Молодец, ничего не скажешь. Как тебе только в голову пришло?

- Ты стала злой, Натка.

- Разозлишься тут. Стоило мне за порог шагнуть, вы меня моментально забыли.

- Не передёргивай. Мы по тебе очень долго скучали. Мы с Дроном всего пять лет как поженились.

- Скучали они. Что-то не заметно.

- Ну, знаешь, голубушка, не тебе претензии предъявлять. Ты хоть раз за эти годы появилась? Ты хоть одно письмо Юре или мне написала? С концами уехала, о нас не думала.

- Тебе я открытки посылала.

- На каждую твою открытку я вот такенное письмо отправляла. И ни разу ты не ответила. Ни разу не позвонила. Ни ему, ни мне. Какие теперь претензии? Ты там хорошо жила? Сытно? Спокойно?

- Смотря с какой стороны подходить. Если с психологической…

- К нам тоже можно с психологической. У него после института нормальной работы не было. Он тучу профессий поменял. Ты его морально поддерживала? Когда они с Лёхой свою фирму организовали, сами по крышам ползали, провода тянули, тебя от страха за его жизнь колотило? Когда он с очередной бабой сходился, ты его от пьянок спасти пыталась? Был один случай, умирал Юра, не чаяли его с того света вытащить. Ты холодным потом возле реанимации обливалась? Может это ты ему врачей-специалистов добывала, у кровати с Лёхой попеременно дежурила? Тебя он гнал из палаты, а потом звал обратно, прощения просил? Ты где тогда была, а? Ты вообще до сей минуты ни о чём понятия не имела, мужей меняла, устраивалась получше. Не тебе сейчас в позу становиться.

- …Извини, не знала. Но и ты меня пойми… Он - единственный, кого я в жизни любила.

- Меня не любила, да?

- Тебя любила, сама знаешь. Только любовь к мужчине - совсем иное. Тебе этого не понять.

- Почему же? Как раз мне и понять.

- Да? Ты можешь себе представить, когда лежишь в постели с одним, а мерещится другой? Когда ежедневно по утрам настроение дурное, потому что он опять снился? Когда каждый час о нём думаешь, из года в год?

Мелькнули в памяти тускло освещённая тренерская, искажённое лицо Павла Николаевича, морок, преследовавший по пятам. Не годами, нет, но сколько-то она на своей шкуре попробовала.

- Кое-что вполне могу себе представить. И, между прочим, ты сама такую жизнь выбрала.

- Если бы Дрон тогда мог обеспечить нам достаток, не уехала…

- Любовь с предоплатой, Нат? Ну, ты и завернула…

- Выражаешься, как Дрон. Зачем с предоплатой? Я на пятом курсе предложила ему пожениться. Он не захотел. Ты забыла?

- Нет, отчего же, помню. И помню, что ты сама потом передумала. Хоть себе-то не ври. Передумала и Мюллера себе нашла.

- Ты стала нетерпимой?

- Жизнь кое-чему научила. Немного совсем, не переживай.

Не кое-чему, жизнь многому научила. Например, сдачи агрессору давать. Чуть-чуть, не наотмашь. Рушанка, которая сразу после окончания школы побежала замуж, и с удовольствием тут же начала командовать мужем, своей новой семьёй, до сих пор ругала Светлану за мягкотелость, за неумение дать по мозгам обидчику. Рябцев с Ковалёвым её поддерживали. В письмах, правда. Оба поступили в военное училище и добросовестно писали Светлане, Павлику Вишневецкому, некоторым бывшим одноклассникам. На каникулах заявлялись в гости. Оба красивые, в форме. Витька приходил и с Шуриком, и один. У него с бывшей классной сложились особые отношения. И он не собирался полностью посвящать в них Ковалёва. Рушанка иногда в своих полуграмотных цидульках, - русский письменный так и не осилила, - кляузничала им на Светлану Аркадьевну с целью воспитательного воздействия. Воспитывала Светлану, считая своим долгом учить её правильно вести себя в этой жизни с людьми. “Жизнь вам не школа, нечего с каждым, как с учениками, валандаться” - говаривала она.

- Хорошо, я поняла. Я виновата. Бросила его. Но могу я всё-таки с ним увидеться? Ты не возражаешь?

- Встречайся, не возражаю.

- Ошиблась я в оценке. Ты как была размазнёй, так размазнёй и осталась. А если я его у тебя уведу?

- Если… хм. Если он тебя всё ещё любит и решит меня бросить, значит, так тому и быть. Кричать “Юра, не бросай меня!”, волосы на голове рвать - не буду, не жди.

- Ветка корявая! Ну нельзя же настолько амёбой быть!

- Я не амёба. Просто кое-что с недавних пор про любовь понимаю. Нельзя человеку без любви жить. Если ты нужна Юре, то пусть ему будет хорошо.

- Но тебе же тогда будет плохо?

Да, ей будет плохо. Ей будет невозможно плохо. Нестерпимо больно и обидно. Далеко Юрка не ускачет. Начнёт появляться ради детей, усугубляя боль, горечь, обиду. Она вытерпит. Ради тех же детей. И это лучше, чем жить с человеком, постоянно думающим о другой женщине, сравнивающим вас, раздражающимся от твоей неспособности стать хоть немного похожей на соперницу. Но… Бабушка ведь надвое сказала. Неизвестно, получится ли у Мальковой воздействовать на Дрона. Он же не всколыхнулся, не помчался к ней на встречу. Он вообще её видеть не захотел, говорить о ней, скучливо морщился. Скворцову посоветовал митинговать подальше, не утомлять воспоминаниями о давно прошедшем. Приезд Мальковой не стал для него событием вселенского масштаба. Он мог притвориться равнодушным, не желая обижать Светлану. Мог. Светлана его хорошо знала. Слишком хорошо. Потому видела - не притворяется. Досадует немного, раздражён слегка. Чем раздражён? Она бы решила: переполохом, произведённым явлением Мальковой. Ну, приехала, ну, свидеться хочет. Подумаешь, чудо из чудес. С какого перепуга раскудахтались все? Радующий сердце Светланы вариант. Однако, торопиться с выводами не стоило. Жизнь отучила её думать и решать за других. Попытайся другая женщина претендовать на Юрку, Светлана не колыхнулась бы, не столь в себе уверенная, сколь в нём, в его любви. Малькова же… Это Малькова. Нержавеющее первое чувство. Откуда она свалилась? Для чего? Испытание на прочность? Светлану лихорадило целую неделю, руки не слушались, ноги подгибались, лоб горел. Сейчас снизошло спокойствие. Что должно случиться, того не миновать. Оставалось потерпеть несколько часов.

- Да, мне будет плохо. Но тебя, кажется, моё состояние мало заботит. И хорошо. Намного поганей исподтишка сознательно уничтожать, одновременно громко выражая сочувствие. Ты решила встретиться с Дроном? Решила. Так вставай и иди, не теряй времени.

- Пожелание клиента - закон. Ты очень на меня обиделась?

- Совсем не обиделась.

- Как так?

- Нельзя обижаться на человека, не ведающего, что он творит. На обиженных богом не обижаются.

- Это я богом обижена?

- Ты, Натка, ты. Ни родины у тебя, ни друзей, ни любви. Полнейшее одиночество, бесприютность.

- Про любовь помолчала бы… Не знаешь ведь ничего.

- Это ты, Натка, про любовь ничего не знаешь. Не понимаешь элементарного.

- Чего же?

- Настоящая любовь прежде всего даёт, не берёт.

- Жертвует, да?

- Разве доставить любимому человеку радость, сделать полезное для него, хорошее - это жертва? Это счастьем должно быть.

- Должно, но не обязано.

- Согласна. Но чувство, которое говорит “хочу, дай!” - это, скорее, эгоизм, собственничество, не любовь. Впрочем, вряд ли мы с тобой сумеем договориться. Ты меня всё равно не поймёшь.

- Как и ты меня.

- Возможно.

Разговор наконец завершился. Наталья ушла, нет, убежала, забыв о достоинстве европейского человека. Торопилась к Дрону. Светлана тяжело перевела дух. Аж вспотела от разговора. Кто бы знал, чего ей стоило казаться спокойной, уверенной, держаться с достоинством. Решалась судьба стольких людей разом. А она ощущала себя выжатым лимоном, треской мороженой, по выражению Люли. Панкратова потом ругаться будет, настаивать, что Светлана должна была активно действовать, бороться. За своё надо бороться. Вот только никто не знает, как это правильно делать. Обычно активно борющиеся за свою любовь персоны получают предмет борьбы и одновременно теряют его. Достаточно вспомнить Дубова. Оно Светлане надо? Оставить возле себя Юру, лишив любви его? Во взаимности счастье, не в факте обладания. Во всём, во всём была права Ольга Александровна.

Светлане нужно было отправиться домой и там ожидать возвращения Дрона с детьми. Не смогла. Не сумела. Побрела по неостывшим следам Мальковой к метро, собираясь честно ехать до “Спортивной”. На “Фрунзенской” вдруг, не размышляя, вышла из вагона, словно неведомый кукольник дёргал за верёвочки, прикреплённые к её рукам, ногам, голове. Поднялась наверх, прошла мимо дворца молодёжи, застыла перед входом в садик Мандельштама. Спасая от унижения, нахлынули студенческие воспоминания.

Почему они раньше не тревожили её? В этом садике, где теперь Юра любит гулять с детьми, он же раскручивал свою компанию на оголтелое весёлое пьянство, на шальные студенческие выходки. Вдруг вспомнилось, как Гордеев, всегда с трудом переносивший алкоголь, один раз вылил почти полную бутылку вина. Бутылка дешёвого, по определению Дрона, “мурмулина” по-цыгански гуляла в компании, совершая круговое путешествие. Делаешь глоток и передаёшь товарищу. Даже Светлана глотнула, сколько могла. Гордеев же, не успев нормально отпить, выплюнул жидкость. Со словами “фу, какую гадость мы пьём” перевернул бутылку и вылил её содержимое на снег. Точно, тогда зима была. Рубиновые пятна на снегу красиво смотрелись. Никто не помешал Гордееву, растерялись сперва. Дрон молчал, бледнея, не веря своим глазам. На этот “мурмулин” все свои последние деньжата скинули. Все, кроме Гордеева. Он, по обыкновению, халявно “на хвоста сел”. Скворцов, придя в себя, орал. Малькова крутила пальцем у виска. Сёстры Корнеевы истерически хихикали. Два Димы и Петя Шаламов взяли Гордеева за ворот куртки и за штаны, отнесли подальше, сунули головой в сугроб. Сугроб оказался глубоким. Из него торчала лишь нижняя часть Гордеева - обтянутый голубой джинсой тощий зад и дрыгающиеся ноги. Поглядывая на барахтающегося преступника, компания подвергла его настоящему остракизму. Вместо острак использовали крепкие снежки. Изгнали его тогда из своих рядов и закидали снежками. Изгнание длилось месяца два, не больше. Надо бы Юрке напомнить ту историю, посмеяться добро, взгрустнуть светло. Сейчас разные воспоминания не ко времени. Светлана зашагала по дорожке.