- Ну хоть кофе-то у тебя есть?

- Кофе есть.

- Значит, ты будешь делать нам кофе, а я покурю за двоих. За себя и за того парня. В смысле, за ту девчонку.

Светлана пошла к двери с ключом в руках, запираться, и налетела на Галину Ивановну.

Сухое лицо завуча, как и всегда, было невыразительно. Коротко стриженые светло-русые волосы торчали в стороны, словно наэлектризованные. На линзах очков прыгали блики, за которыми с трудом угадывалось выражение глаз. Впрочем, Светлана и так помнила: глаза у Галины Ивановны почти всегда холодные, северные.

- Можно поинтересоваться, чем вы тут занимаетесь? - Галина Ивановна прошла к столу.

- У нас будет заседание методобъединения, - с весёлым вызовом просветила Люля. Вскинула голову, смотрела нахально. Знала, ничего ей завуч не сделает, ни к чему придраться не сможет. Давно, ещё при советской власти, когда Люля была совсем молодой и неопытной, она сцепилась в неравной борьбе с третьим секретарём райкома партии. Неожиданно для всех, прежде всего для себя, драчку выиграла. У секретаря начались неслабые проблемы, а за Люлей закрепилась репутация бронебойной женщины, с которой лучше не связываться. Себе дороже. Несмотря на то, что впоследствии Люля ничем и никогда не подкрепила свою грозную репутацию, общественное мнение сохранялось в прежнем виде. Правда, Галина Ивановна не связывалась с Люлей по другой причине. Они вместе, в один год пришли после института на работу в эту школу. И поначалу крепко дружили. Галина Ивановна лучше всех знала “безбашенность” бывшей подруги. Предпочитала не вязаться с Панкратовой, не трепать нервы.

- Люська, - замораживающим голосом заметила Хмура, - лапшу вешай на уши кому-нибудь другому. Тебе разрешили курить в подвале, там и кури. Нечего учебное помещение табаком прованивать.

- А кто курил? Кто курил? - взвилась Люля. Она и впрямь покурить не успела. Даже сигарету не успела из косметички извлечь. - Ты понюхай!

- Я не за тем пришла, - скривилась Галина Ивановна. Крыть ей было нечем.

- А зачем? - пошла в новую атаку Люля, свято исповедовавшая принцип “лучшая защита - это нападение”. - Зачем? Настроение людям портить? Ты на это только и способна, ни на что больше!

- Я к Светлане Аркадьевне, по делу.

Светлана с любопытством наблюдала за их перепалкой. Раньше при ней перепалки они себе позволяли редко. В последнее время всё чаще и чаще. Может, уже за свою приняли? Пора бы. Восьмой год Светлана с ними работала. Скоро ветераном станет.

- Светлана Аркадьевна, я, собственно, к вам. Вы что это мою протеже забыли? Ольга Александровна про вас спрашивает. Павлику так нужен английский! Будьте столь любезны, определитесь, продолжите ли вы заниматься с мальчиком или нам другого преподавателя искать? Ответ, хотите, мне дайте, хотите, сами позвоните Ольге Александровне.

- Ой, Галина Ивановна, - всполошилась Светлана. - Ей-богу, забыла совсем. У меня такое лето муторное было. Осень не лучше. Такие проблемы! Я буду заниматься, буду, честное слово.

- Ну, вы сами тогда позвоните и с ней договоритесь, - уронила Галина Ивановна и величаво выплыла из кабинета.

Светлана вздохнула с облегчением. Немного подождала. Едва шаги на лестнице стали затихать, удаляясь, закрыла дверь на ключ. Люля уже вовсю дымила сигаретой и кипятила в литровой банке воду для кофе, бормоча о необходимости купить нормальный электрочайник. Первое, о чём она спросила у Светланы:

- Кто такая Ольга Александровна?

- А-а-а, - отмахнулась Светлана. - Она какая-то знакомая Галины Ивановны, или дальняя родственница. Я не уточняла.

- И почему ты должна с ней заниматься?

- Не с ней, - Светлана посмотрела в окно, вздохнула. - Понимаешь, это очень хорошая женщина. Замечательная. Нет, удивительная. Но у неё такая жизнь тяжёлая. Муж - инвалид, сын - больной мальчик, на домашнем обучении. Она бьётся, как рыба об лёд. Ей посоветовали дать сыну английский на хорошем уроне. Когда вырастет, сможет работать на дому. Переводы там всякие… Чепуха, разумеется, но… Сама знаешь, сколько стоит один час. Ольге Александровне не по карману. Вот Галина Ивановна и попросила меня помочь. Я весь позапрошлый год ходила, прошлый год. Два раза в неделю.

- Бесплатно? - съехидничала Люля.

Светлана кивнула. Неожиданно осознала себя круглой дурой. Действительно, кто даёт элитные уроки бесплатно? Одни круглые дуры.

- Ну и сволочь же Галька, - покрутила головой Люля. - Нашла безответную. Да ты знаешь, сколько в этом году один час стоит? На “пятёрку” больше, чем в прошлом. Причём некачественный. И всё “убитыми енотами”.

- Какие “еноты”? - возмутилась Светлана. - Там такая бедность! Матери-одиночки с учительской зарплатой отдыхают. А люди, между тем, очень хорошие. Мужа я, правда, не видела. Он лечится постоянно. Но жена просто прелесть. И мальчик славный. Способный. Тихий, конечно, не то, что наши оглоеды. Да откуда же резвости взяться? Веселится - и то тихо. И ты меня не отговаривай. Я всё равно буду им помогать.

- Ага, - усмехнулась Люля, заваривая растворимый кофе. - Муж-инвалид, только дома его никогда нет. Тебе врут, а ты веришь.

- Прекрати, Люля! - Светлана рассердилась на подругу. - Во-первых, ты совершенно не знаешь этих людей, следовательно, не можешь о них судить. Во-вторых, ты совсем не такая, какой хочешь казаться. А в-третьих…

- Что в-третьих? - перебила Люля. Она шумно прихлёбывала кофе, дымила очередной сигаретой. В глазах её прыгали бесенята.

- В-третьих, ты очень много куришь. Муж-инвалид пытается встать на ноги, усиленно лечится. Ещё пытается подзаработать. Заработки, конечно, надомные и случайные. Но свет не без добрых людей. Старые друзья помогают, сколько могут. Представь, на лечение подкидывают. Обещали постоянную работу найти, посильную. Может, уже нашли.

- Неправильно отвечаешь. В-третьих, двух часов “языка” в неделю мало. Нужно как минимум шесть. И ты наверняка не используешь метод погружения. Ещё ребёнку необходим “деловой английский”, “технический”. Короче, Склифосовский, в-третьих, я иду к ним с тобой.

Светлана буквально онемела.

- Что ты уставилась на меня, как баран на новые ворота? - загремела Люля. - Я иду туда с тобой. И нечего катить баллоны на матерей-одиночек с учительской зарплатой. Они тоже люди. Вполне нормальные, между прочим. Задушишь, дура! Лучше кофе пей, он остыл.


*


Светлана думала о Люле весь оставшийся день и никак не могла отделаться от назойливых этих мыслей.

За прошедшую четверть и каникулы она оказалась допущена подругой в святая святых. Люля познакомила её с дочкой, с родителями, с младшей сестрой, с бывшими мужьями, бывшими любовями и с самой последней любовью. Светлана увидела так много, так много успела понять.

С дочерью Люля была нежнейшим существом. С родителями - дочерью почтительной, но уверенной в себе, самостоятельной, существующей отдельно территориально, материально и морально. С мужчинами, или по выражению самой Люли, мужиками - вздорной и по-бабьи глупой. Выяснилось, что хозяйка из Люли никакая. Супы выкипали, картошка пригорала, молоко при кипячении норовило убежать из кастрюли целиком и подальше. Вещи не желали лежать на предназначенных им местах, стираться, гладиться. Холодильник прямо-таки обожал стоять пустым. Веник и совок прятались в самых неожиданных уголках. Пылесоса не было. Пылесос - вещь не самая дешёвая для матери-одиночки с учительской зарплатой. А именно ею Люля и была. Она не хотела обременять родителей своими проблемами. Мать с отцом зачастую не догадывались о бедственном положении дочери. Она не хотела никакой помощи и от своих мужиков. Зарплата плюс алименты на дочь. Про алименты и упоминать бы не стоило. Плюс деньги за репетиторство. Которого почти не было. Люля прекрасно владела “языком” и в классическом варианте, и в американизированном. Вплоть до синхронного перевода. По-настоящему профессионально преподавала. Именно профессионализм заставлял её предупреждать нанимателей, что она не гарантирует отличных результатов, потому плата за уроки будет невысокой. Парадокс мышления русского человека: если за услуги просят мало, значит, услуги некачественные. И наниматели, сперва умолявшие позаниматься с оболтусом за любые деньги, отказывались от уроков, услышав цену. Люля фыркала, пожимала плечами и почти сразу забывала об упущенной возможности немного поправить своё материальное положение.

- Без этих денег как-то жили и дальше без них проживём, - смеялась она. Природная жизнерадостность не давала ей впадать в уныние. Она могла злиться, кричать, швырять вещи, но не придаваться отчаянию. Только не это.

С ней иногда было тяжеловато находиться рядом. Слишком много шума, треска, болтовни, опрокинутые предметы, испорченная благодаря ей одежда, бесконечный разливаемый на всё подряд кофе, густые облака табачного дыма. Но и доброта её казалась бесконечной. Причём, без всяких ограничений, без деления людей на своих и чужих, плохих и хороших. Так, она не принимала никаких мер по поиску личных воришек. У неё регулярно, буквально через раз, крали на работе зарплату. Люля злилась, плакала, занимала деньги, медленно выплачивая долги. В милицию, как ей неоднократно предлагал директор, не обращалась.

- А если они не того, кто воровал, обвинят? Знаете, сколько случаев было? Знаете, скольким людям судьбы покалечили? Нет уж, - упиралась она. А когда любившие её беспримерной любовью старшеклассники попытались мерзкого воришку отыскать своими силами, испугалась, что ученики в праведном гневе попросту забьют поганца, испугалась самосуда и накричала на них, категорически запрещая самодеятельность.

- Нам ещё суда Линча здесь не хватало! - возмущённо бухтела она Светлане.