- Кто? Орлов? - изумилась Панкратова. Изумилась совершенно искренне. - Да Сашка скорей мотоцикл угонит или киоск ограбит.

- Он ещё и киоск ограбить может? - едко усмехнулся Лев Яковлевич. Опять наклонил голову, показав присутствующим намечающуюся лысину, шмыгнул своим выдающимся носом. - Давайте, зовите сюда своего маленького.

Светлана вертела головой из стороны в сторону, впитывая информацию. И знала, что сейчас учится. Учится работать, понимать людей, видеть скрытые пружины их действий.

Вошёл Орлов. Тихий, вежливый, приличный. Сама скромность и благовоспитанность. На лице маска скорби. Начал рассказывать о случившемся. Врал безбожно, не моргнув глазом. Светлана то и дело порывалась воскликнуть “он лжёт”. Каждый раз Лев Яковлевич останавливал её то предостерегающим взглядом, то резким жестом. Организатор и социальный педагог хихикали, любуясь Сашенькой, который безуспешно пытался выглядеть благопристойным. Завуч начальных классов поджимала губы в скептической ухмылке. Она много лет проработала в этой школе. Орлова знала лучше всех. Галина Ивановна безразлично смотрела в угол, как будто происходящее её вовсе не касалось. Одна Людмила Семёновна поддерживала Орлова репликами, задавала ему наводящие вопросы.

- Видите, - сказала торжествующе, когда Сашеньку попросили подождать в коридоре, и он величаво удалился из директорского кабинета. - Светлана Аркадьевна не расслышала. Саша сказал “давайте пообщаемся”. Вам к “ухо, горло, носу” надо, госпожа Кравцова, уши прочистить.

- Люська, - пристукнула кулачком по столешнице Галина Ивановна, переставая изображать скуку. - Совесть имей! За что девчонку под монастырь подвела? Носишься со своими трудными и носись на здоровье. Но только меру знай. Я так понимаю, что лично тебе Светлана Аркадьевна не нравится, и ты её выжить собралась. Тебе не приходит в голову, что девочка всего второй год работает? Ещё ничего не знает, не умеет.

Светлана слушала, и напряжение, сковывающее её последние несколько часов, начало отпускать, разжимать свои когти. Она вдруг заметила, что у неё затекли ноги. Принялась осторожно шевелить ступнями. В мышцах словно мелкими иголочками покалывало.

Казалось, неприятный инцидент исчерпан. Не тут-то было. Приговор трибунала ошеломил несправедливостью. Выговор за рукоприкладство. Ладно, хоть без занесения в личное дело и трудовую книжку. На первый раз. Постановили так же Светлане и Орлову извиниться друг перед другом. Сперва решили, только Светлана должна. Но…

- Пусть тогда и он извинения принесёт, - только и смогла выдавить униженная Светлана. - А то совсем несправедливо выходит.

- Пусть и Орлов извинится, - согласился Лев Яковлевич, рассмотрев её побледневшее до снежной белизны лицо.

Позвали Орлова. Вытерпели фарс обоюдного расшаркивания между учеником и учителем. И разошлись по своим делам. Цирковое представление окончилось. Директор задержал одну Светлану. Битый час наедине разжёвывал ей ситуацию. По-человечески он реакцию на оскорбление понимал, сочувствовал. Женщина и должна дать пощёчину подлецу. Это её святое право. Но не право учителя. Учитель на некоторые естественные реакции права не имеет. Он имеет власть. Власть - сила. Значит, он сильнее ученика. Сильный не должен обижать слабого. Даже если слабый подобен басенной Моське. Очень хорошо Лев Яковлевич все нюансы очертил. Просто и доходчиво. Светлана отправилась домой с тяжким грузом на душе и томиком Макаренко в сумке. Директор подарил ей “Педагогическую поэму” с наказом прочитать не меньше двадцати раз.

Читать Макаренко Светлана тогда не стала. Слишком тошно было. Она никак не могла простить себе, что ударила человека. И как смогла? Непонятно. Сроду букашки не обидела, комара не прихлопнула. Что уж о человеке говорить? Удивлялась на себя. Искала оправданий. Оправдания не находились. Использование служебного положения. Гадость какая. Разве можно после этого в школе оставаться? Надо заявление подавать. Уходить.

Ругая себя, Светлана, однако, испытывала сильную неприязнь к Панкратовой, организовавшей разбирательство у директора, пытавшейся защитить своего ученика, пакостника бессовестного. Нечестным путём защитить. К Орлову добрых чувств испытывать совсем не могла. Он представлялся ей намного противнее, чем раньше. Выходит, её раскаяние не было полным, до конца искренним. Она вдруг заметила, что Людмила Семёновна и Сашенька Орлов чем-то неуловимо похожи. Оба кудреватые, оба нагловатые. Уж не родственники ли случаем? Ловя себя на некрасивых мыслях, Светлана ужасалась. Правда ли, она стала такой злой? Куда делись привычные, свойственные ей доброжелательность, отзывчивость? Светлана не давала себе отчёта в том, что страдала. Но она по-настоящему страдала всем существом от возникшей раздвоенности, от гадких проявлений собственной натуры, от неспособности до конца принять точку зрения директора, которую понимала умом, зато непонятная субстанция внутри бунтовала против этого понимания. Кто-то ведь был неправ в случившемся. Разобраться - кто? - не получалось. Теоретические построения толкали к странному выводу - все. Все были неправы. С подобным Светлана сталкивалась впервые. Раньше получалось по-другому. Раньше вообще жизненные явления были для неё просты и понятны. Книги, которые читала, фильмы, которые смотрела, истории, которые выслушивала, житейские ситуации, свидетельницей которых оказывалась сама, обычно высвечивали правого и виноватого. Высвечивали ясно, отчётливо. А тут…

От бесконечных тяжёлых раздумий между бровей залегла скорбная складка. Старею, - думала про себя Светлана, разглядывая складочку в зеркале. Она теперь дольше прежнего стояла по утрам перед трельяжем. Боязнь опоздать на работу исчезла. Ходить в школу стало тяжело. Общественное мнение, ранее пребывавшее в относительном равновесии, качнулось в отрицательную для Светланы сторону. Её начали побаиваться и откровенно недолюбливать. Прежде всего ученики. Светлана видела эти перемены по отношению к себе. И страдала ещё больше. Опять никому не нужна, всеми нелюбима. Из принципа она старалась вести себя, как и прежде. Пыталась имитировать лёгкие доброжелательные нотки, когда-то, в доорловский период, ей свойственные. Впрочем, имитация и есть имитация. Школьников не обманешь. Нужно было тем или иным способом переламывать ситуацию. Для начала хотя бы обсудить. Только не с родителями. Родителям про историю с Орловым рассказывать стыдно. Дрон недавно женился. Как-то неудобно его сейчас беспокоить. Светлана сунулась было к Галине Ивановне - поговорить, обсудить возникшую проблему. Напоролась на жёсткое:

- Учитесь властвовать собою, Светлана Аркадьевна.

Второго урока не потребовалось. Со своими проблемами разбирайся сама, не грузи окружающих, бери пример с завуча. Действительно, Галина Ивановна, по наблюдениям Светланы, отличалась редкой самодостаточностью. Её раздражали обсуждения различных проблем, неурядиц между коллегами. Её приводила в открытое негодование манера той же Панкратовой каждому второму повествовать о своих житейских обстоятельствах, рассуждать на тему житейских перипетий учеников. Она с трудом переносила стенания Танечки Шергуновой. Душа Галины Ивановны была наглухо застёгнута, отгорожена от окружающего мира. И прежняя симпатия к ней начала потихоньку, незаметно оставлять Светлану.

Учебный год тем временем набирал обороты. Уже к концу второй четверти Светлана казалась себе выжатым лимоном. Может, потому что радости работа не приносила. Удовлетворения от хорошо выполняемого дела не было. Наоборот, изрядный дискомфорт ощущался. Как бы в противовес данному обстоятельству возникла новая тенденция в повседневности. Бывшие одноклассники. С ними Светлана пересекалась всё чаще. То на улице, то в магазине. И теперь она не пробегала мимо, торопливо кивнув вместо приветствия. Останавливалась и приветливо болтала с четверть часа, выслушивая разные новости и соображения фактически малознакомых людей. Оттягивалась, как сказала бы Малькова. Вот странно, пустая болтовня эта, ранее вызывавшая раздражение, теперь помогала чувствовать себя не хуже других.

- А ты, Светка, ничего, - сказал как-то Рома Павлов, чеша в затылке. - И почему мы тебя в классе не любили?

- Потому, что не знали и знать не хотели, - легко, без обиды откликнулась Светлана. Перевела разговор на более приятную тему. Роме её маневр понравился. Он добродушно ухмыльнулся. С тех пор сам непременно окликал её при встрече. Общие темы для интересной беседы находились часто. Павлов работал в районном отделении милиции. Тоже искал себе место поприличнее, поспокойнее. Иногда звал:

- Переходи к нам в ИДН. У нас всегда инспекторов дефицит.

- Ага! Я в школе-то с некоторыми педагогически запущенными справиться не могу, а у вас со всего района шпана. Да ещё какая! Сливки! Наши трудные ей в подмётки не годятся. Каторжный труд за ту же зарплату.

- Ну, как знаешь, - вздыхал Павлов. Потом оживлялся:

- У нас зато перспектива роста есть.

- То-то ты растёшь, - смеялась Светлана. - И потом, менять школу на милицию всё равно, что шило на мыло.

Павлов не спорил. Угощал очередной байкой из своих милицейских будней и бежал дальше по неотложным делам. Светлана же отправлялась домой с немного оттаявшим сердцем. Ещё задерживалась во дворе, недалеко от своего подъезда. Там почти всегда кто-нибудь из бывших одноклассниц гулял с коляской или с начинающим ходить малышом. Здесь разговоры велись другие. Девчонки говорили только о детях, иногда для разнообразия о мужьях. Светлана внимательно выслушивала сообщения о появившемся зубе, о запорчике, о капризах, упрямстве. Сама отвечала на вопросы. Педагог вроде как. Даже стала специально почитывать необходимую литературу, чтобы вовремя дать дельный совет. Через некоторое время заметила: её появлению во дворе начали радоваться, подзывать, угощать сигареткой или какой-нибудь сладостью, прихваченной на улицу для собственного чада. Светлана не курила, потому сигареты не брала. А сладости… Она же не маленькая. Пусть ребёнок сам ест.