- Поздравьте меня. Я теперь совершенно свободный человек.

Родители, ожидавшие слёз или мрачной замкнутости, ну, хоть какого-то проявления чувств, встревожено переглянулись.

- А как Алексей? Не уговаривал тебя вернуться? - спросил Аркадий Сергеевич. Он был готов ретироваться в любую минуту. Но почему бы не сделать попытку поточнее узнать, что происходит в душе любимой дочки. Слишком уж замкнутой она становилась. Всё больше отмалчивалась. Это было непривычным. Раньше она делилась почти всем. Придя домой из школы, из института, пересказывала события, комментировала их. Теперь предпочитала коротко и неопределённо отговариваться, замолкать надолго.

- Алексей? - с искренним удивлением посмотрела на отца Светлана. - Почему он должен был меня уговаривать. Его на улице в машине другая женщина ждала.

- Уже? Так быстро? - растерялась Ангелина Петровна.

- Мамочка! Милая моя! - без всякого выражения проговорила Светлана. - Неужели ты ещё не поняла, что он женился на мне по недоразумению. Он ведь меня не любит. И никогда не любил.

- Как не любил?

- Ну, ошибся человек. С кем не бывает? - Светлана пожала плечами и отправилась к себе в комнату, уйдя, таким образом, от неприятного разговора.

Кое-чего её родители понять не могли. Разве можно было не любить добрую, славную, отзывчивую их девочку? Только плохому человеку не разглядеть чистоту её души. Светлана грустно усмехалась про себя. Не была она доброй, славной, чистой. Да и родители… Вот как можно прожить большую часть жизни и остаться столь слепыми, наивными? По-детски наивными. В большом мире любимыми, уважаемыми становились подчас не за чистоту, доброту, отзывчивость. За какие-то другие качества. За какие именно, Светлана пока не сумела понять. Сама потребность это понять исчезла куда-то.

Нужно было жить дальше. И она жила. Спала, ела, работала, книги читала, отстранённо мечтала потихоньку, мысленно представляя себе иное бытие, иных людей рядом с собой. Денег в семье не хватало. Она начала давать частные уроки. Это было полезно со всех сторон, не только с материальной. Дневное время расписано по минутам, некогда размышлять о несправедливостях судьбы, некогда биться головой о стену, сознавая себя неудачницей, некогда остановиться и поболтать то с одной, то с другой бывшей одноклассницей, гулявшими во дворе с колясками. Сил на зависть к другим, на жалость к себе не оставалось. К ночи наваливалась свинцовая усталость. Светлана падала в постель и засыпала. Спала, словно проваливаясь в глухую черноту, без сновидений, без существовавших ранее ночных страхов и радостей. Утром вставала по будильнику не совсем отдохнувшая, с мутной, тяжёлой головой. Бежала скорее в душ, после коего наконец чувствовала себя относительно проснувшейся, свежей, чистой и готовой прожить очередной день по жёстко составленному графику. Иногда мелькала мысль, что ровесники живут как-то иначе. Допустим, бегают друг к другу в гости, посещают дискотеки, веселятся в компаниях, влюбляются, сходятся и расходятся, рожают детей. В глубине души начинал точить червячок, дескать, бездарно проходят лучшие дни. Светлана мужественно отмахивалась от подобных мыслей, усилием воли давила сосущего душу червячка.

К началу мая она выдохлась. Начала считать оставшиеся до конца учебного года дни. И радовалась тому, что коллеги выдохлись значительно раньше. Даже завуч Галина Ивановна с середины третьей четверти изредка роняла: “Скорей бы каникулы”. Математичка Танечка Шергунова, любимица педколлектива, счастливая жена и мать, громко и жалобно стонала в учительской при случае: “Боже, когда этот год закончится? Я устала, устала…”. Её жалели, старались поддержать. С ней вместе иногда стонали в унисон. Одна Панкратова, слыша подобные разговоры, фыркала:

- Интересно знать, когда это вы успели перетрудиться?

Похоже, Людмила Семёновна считала, что по-настоящему в школе работают только она да ещё пара человек, остальные халтурят. Светлана не могла встать на её позицию. Но не могла и не признать - Панкратова действительно трудилась, аки каторжная, уходя с работы порой в десять часов вечера. Ещё Светлана боялась резких панкратовских высказываний и в свой адрес. Потому, даже просто согласиться с Шергуновой себе не позволяла. Делала вид, что всё в порядке. И как-то до конца года дотянула, ни разу не сорвавшись. Только тогда вспомнила нечто важное. За весь учебный год с её стороны была сделана всего одна попытка найти работу лучше. В самом начале. Потом о поисках нового места забылось напрочь. Уходя в отпуск, Светлана честно предупредила Льва Яковлевича, что ищет другую работу и, может статься, к сентябрю найдёт.


*


Человек предполагает, а судьба располагает. Эту истину Светлана начала постигать быстро. С поисками нового места дело шло туго. Никаких приличных вакансий. В некоторых местах ей прямо говорили:

- Лето - мёртвый сезон. Приходите осенью.

Настроение упало. Часто хотелось плакать от безысходности. Отпускные дни летели один за другим, унося надежды, не давая желанного отдыха.

На выходные родители уезжали. Фазенда, как теперь многие называли свои шесть дачных соток, требовала пристального внимания. Светлана туда ездить отказалась. Пять часов по жаре, в переполненном транспорте, на “перекладных”. В субботу туда, в воскресенье обратно. Итого - десять часов только на одну дорогу. Ну, какой это отдых? По прибытии беги сразу к грядкам. Нет уж, приятней дома одной побыть. Действительно отдохнуть удаётся. Однажды перед отбытием на дачу мать заметила:

- Ничего у тебя не получится с работой. Её не так искать надо.

- А как? - вскинулась Светлана.

- Мне соседка присоветовала.

- Ну? - Светлана моментально успокоилась, услышав всего лишь о соседке.

- Про Валентину Алексеевну с первого этажа ведь знаешь?

Светлана знала, разумеется. И на риторический вопрос не ответила. На то он и риторический, чтоб не отвечать. Головой вежливо качнула.

- Так Валентина Алексеевна говорит, что хорошее место сейчас исключительно по знакомству получить можно. Тебе нужно свои знакомства использовать.

- Мам! - дочь бессильно вздохнула. - Какие у меня знакомства? Хорошо устроенной родни у нас нет. Тебе ли этого не знать?

- А друзья? - Ангелина Петровна смотрела на дочь пристально, требовательно.

- Какие друзья?

- Ну, были же у тебя раньше друзья? Женя Катин, например. Этот, как его… Дрон, что ли? Наталья твоя ненаглядная. В крайнем случае, ты могла бы Алексея попросить.

- Алексея? - Светлана внутренне ощетинилась вся, услыхав имя бывшего мужа. - Вот кого никогда ни о чём просить не буду, так это его. Он ведь ждёт, что я приползу. Ждёт, что я его просить буду. Ты моего унижения хочешь? Чтоб я унижалась перед ним?

- Нет, что ты… - испугалась Ангелина Петровна. - Это я так просто про Алексея вспомнила. Случайно.

Отец пил на кухне чай. Разговор матери с дочерью слышал хорошо. Так устроены панельные дома - только шёпотом в квартире посекретничать можно. Если секрета из разговора не делаешь, то его слышно в любом уголке квартиры. Таким образом, у Аркадия Сергеевича получались достаточная информированность и некоторое участие в обсуждении вопроса. Он молчал, не встревал пока. Многозначительно покашливал. Услыхав имя бывшего зятя, счёл возможным и свои “пять копеек” вставить. Появился в дверях с бокалом горячего чая.

- Ты, Геля, - сказал жене, - Алексея и впрямь напрасно вспомнила. Поганый он человек. Светланке его забыть надо. Забыть и не вспоминать.

Ангелина Петровна виновато моргала.

- А ты, доча, - он повернулся к Светлане, - от материнских слов не отмахивайся. Она тебе дело говорит. Друзья, они потому и друзья, что помогают по жизни идти. Они тебе. Ты - им. Как же иначе?

Светлана смутилась. Отвела глаза в сторону. Не станешь же сообщать, что потеряла друзей. Не звонила, не интересовалась их жизнью. Может, её помощь была нужна. Два года она о друзьях не вспоминала. Больше. Почти три. Зачем она им теперь?

Отец понял: что-то не так. Не стал допытываться. Нужда придёт, дочь сама расскажет. А сейчас на электричку бы не опоздать. Заторопился.

Светлана вздохнула с облегчением, едва за родителями хлопнула дверь. Обдумывать их слова не собиралась. О чём было думать, если она растеряла своих друзей? Нет у неё никого. Зато впереди были целые сутки одиночества. Давно уже хотелось перечитать “Сагу о Форсайтах” Голсуорси. Не на русском языке. В первоисточнике. При переводе, пусть очень хорошем половина прелести теряется.

Голсуорси на английском у Светланы имелся. Два толстенных потрёпанных тома. Мальковское наследство. Дрон Наташке подарил, ещё курсе на третьем. Малькова тогда носилась с идеей читать английскую литературу в первоисточнике. Юрка, потакая мальковским капризам, раздобыл некоторые первоисточники. Наталья же одолеть их не смогла, скинула книги подруге со словами: “Сначала ты читай, потом я”. Сразу же заболела новой идеей, и забирать литературу у подруги не стала. Для чего, дескать, ей, Наталье? Светлана удивлялась, как можно от такого богатства добровольно отказаться? Она прочла книги от корки до корки. Особенно “Сагу”. Очень быстро прочла. Удовольствие получила огромное. Было с “Саге” что-то, сильно задевающее, тревожащее душу. Тянуло её перечитывать иногда. Обычно времени не хватало. Сейчас время появилось.

Светлана сняла с полки первый том, примостилась на софе. Раскрыла книгу и… Вспомнила друзей. Какой гадкий психологический эффект. Стоит сказать себе, что не будешь думать о некоем предмете, как тотчас начинаешь думать о нём. Подобно богачу, отдавшемуся на лечение в руки Ходже Насреддину. Богач так старался не воображать себе обезьяну, что она стояла у него перед глазами во всей обезьяньей красе. Вот и у Светланы перед мысленным взором встали бывшие друзья. Может, они действительно помогут с работой? Но к кому обратиться? Не к Наталье, само собой. С Натальей связь была тоненькой, слабой. Малькова несколько раз в год посылала поздравительные открытки, в которых вместе с традиционными пожеланиями чиркала пару фраз и о себе. На каждую открытку Светлана отвечала подробным письмом. И некоторое время ждала ответа, ждала нормального письма. Напрасно. Тем не менее, обиды на Наталью не возникало. Натка не изменяла себе, что в какой-то мере радовало. Нет, к Мальковой не обратишься. Куда, кстати, в Германию? Чем она сможет помочь подруге из своей Германии? Абсолютно ничем. Катин? Только не он. Женечка словно верхним чутьём уловил, что Светлана рассталась с мужем. Позвонил один раз родителям девушки с целью проверки. И теперь названивал регулярно, предварительно напившись для храбрости. Пьяный он был трудно выносим. То плакался на судьбу, которая увела у него Светлану, то намекал на свои катастрофические по масштабам чувства. Читал чужие стихи, выдавая за собственные, специально написанные для любимой женщины. По большей же части хвастался. Хвастался Джон с размахом. Из всего его вранья лишь одно казалось Светлане допустимой реальностью - работа Джона в районной многотиражке. Занятие. не бог весть, какое почётное и прибыльное. На взгляд Светланы, и без особых перспектив на будущее. Кроме того, с Катиным пришлось бы расплачиваться за помощь. Известно, чем. Светлане претила даже единственная встреча на нейтральной территории. Её передёргивало при одной мысли о необходимости увидеться с Катиным. Что, если к Королёву обратиться? Хм, просить Королёва не имело смысла. Он никогда никому не помогал. Всегда находил красивые предлоги для отказа. При этом нестерпимо важничал, ловко давая понять обратившемуся к нему за поддержкой бедолаге ничтожность его просьбы. Может, два Димы захотят оказать помощь? Были такие в прежней мальковской компании. Один Дима - высокий и плотный. Савичев, кажется. Другой - маленький, щупленький. Никитин. Или наоборот. Никитин - это который выше и толще? В институтские времена Светлана всегда путала их фамилии. Она мало общалась с ними. Кто бы откликнулся и помог при возможности, так это Дрон. Он всем помогал, никому не отказывал. Только… Дрону звонить стыдно. За три года Светлана ему ни разу не позвонила, не поинтересовалась его делами, как вообще там друг поживает. Словно не было Дрона в природе. Вспомнила, когда самой понадобилось? От стыда сгореть можно. В глаза человеку прямо не посмотришь. Скворцов? Он всегда Светлану терпеть не мог. Скажет ей очередную гадость и всё. Не скажет, буркнет в своей очаровательной женоненавистнической манере. Мол, ничего бабы сами в этой жизни не умеют. На работу приличную устроиться и то не способны. Для чего вообще природа-мать баб создала? И десять минут бубнёжки в том же духе. Есть, правда, ещё близняшки Корнеевы. Лена и Лариса. Попробовать им позвонить? Светлана никогда не была с ними особенно дружна. Так ведь и вражды не наблюдалось. Милые приятельские отношения. Близняшки Корнеевы помнились хохотушками. Пальчик покажи - зальются неудержимым смехом. Душевной глубины никакой. Умственных способностей тоже не велик запас. Но почему-то таким больше везёт в жизни. Они обязательно помогут, если помощь не составит для них особого труда. Решено. Надо звонить Корнеевым. Для очистки собственной совести. Чтоб родителям потом врать не пришлось, если спросят. А то папа скажет: “Под лежачий камень вода не течёт. Шевелиться необходимо”. Скажет, скажет. Мягко, но веско. Придётся краснеть, искать приемлемые объяснения. Почти врать. Врать Светлана не любила, не умела, не могла. Особенно родителям.