- Ага, - ухмылялась Наталья. - К высокому и чистому.

- Ну, да, - краснела Светлана. Краснела и ненавидела себя за это.

- Да пойми ты, чудо в перьях, - искренно, но гораздо спокойнее, чем раньше, возмущалась Наталья, - нельзя сейчас так. Во всяком случае, в Москве. На периферии, наверное, пока можно. А в Москве нельзя. Здесь джунгли. Не ешь ты - едят тебя. Не вписываешься в определённые понятия - остаёшься за бортом большой жизни.

Слово “понятия” с некоторого времени вызывало у Светланы отторжение, поскольку прочно ассоциировалось с людьми в малиновых клубных пиджаках, живущих по каким-то там понятиям и без базара.

- Не хочу я никого есть, никуда вписываться, - вспыхивала она, ошибочно полагая, будто у Мальковой на подругу имеются очередные безумные планы. Она подозревала, что сама Наталья уже протаптывала свои тропинки в “джунглях большой жизни”. Малькова теперь часто пропускала занятия. Причём, исчезала одна, без Дрона, без какой-либо компании вообще. И больше не рассказывала подруге, где пропадала и чем занималась. Светлану беспокоило, не связалась ли Малькова с бандюками при деньгах.

- А как ты жить собираешься? После института? - всплёскивала руками Наталья. - Компьютер почти не освоила. Нужных знакомств не завела. Лечь под необходимого человека не можешь. Ты у нас вообще ещё девственница. Артефакт. Восьмое чудо света. Соврать! - и то не способна. Кому ты нужна такая? Тебе прямая дорога на рынок - шмотками торговать. Хотя, нет, проторгуешься. Подумай своей головой, кому ты нужна?

Действительно, кому? Светлана хорошо понимала, о чём ей толкует Малькова, и огорчалась. За Наталью, что та, замечательный, в принципе, человек, но вот погрязла в житейской слякоти. За себя огорчалась, что не может быть иной, как ни старается. За жизнь, которую люди, в погоне за деньгами, благами и положением, превращают в джунгли для себя и других. Это только в дикой природе сильнейший и значит лучший. А среди людей совсем не так. На то они и люди. Иначе зачем человечество трепетно сберегает творчество Петрарки и Шекспира, Моцарта и Бетховена, Рафаэля и Врубеля? Что же теперь, всем в зверей превращаться? Ничего не понимала Светлана. Опять путалась в размышлениях. А тут ещё этот… Которого выделила из группы новеньких сразу. Узколицый, худощавый, высокий. С пронзительно-насмешливыми глазами. Он не понравился ей больше всех. Оттого и выделила сразу. Не понравился за свободу поведения, свободу мысли, за небрежность, с какой относился к окружающему миру.

Светлана не баловалась сигаретами и потому в перерывах между парами не неслась на улицу вместе с другими покурить. Потому и не знала, как проходил процесс притирки новеньких. Заметила только - очень быстро они в коллектив вписались. Уже начали свои правила устанавливать, давно сложившиеся нормы корректировать. И народ вокруг них вился комариным роем, заглядывая в рот. Вот она за четыре с лишним года, как ни старалась, так и не стала своей. А эти за три недели управились. И теперь вообще лидировали. Светлана внимательно к ним присматривалась: что они делают, как, о чём говорят с окружающими. Ей хотелось понять секрет обаяния четвёрки новеньких. Особенно секрет узколицего, тянущего за собой остальную тройку.

- На перекуры ходи, - словно бы ненароком посоветовала однажды Малькова, проследив за направленностью взгляда подруги. Она давно заметила у Светланы растущий интерес к новеньким. Но поняла его по-другому. Может, из-за своеобразной трактовки и молчала раньше. Она, хоть и прогуливала часть занятий, осведомлена была о всех делах в институте лучше Светланы.

- Зачем на перекуры, если я не курю? - удивилась Светлана.

- Чтобы быть ближе к объекту твоего повышенного внимания, - хмыкнула Малькова, крутя головой. Она совершенно определённо выискивала глазами Дрона.

Светлана на несколько секунд отвлеклась от своих переживаний, в тот момент остро сочувствуя Наталье. По всему было видно, Малькова из последних сил борется с собой. Они с Дроном в начале учебного года расстались. По инициативе Натальи. Она вдруг предложила Юрке пожениться. Шутливо вроде бы предложила. Он весело отбрехался. Видно, за шутливой формой у Мальковой скрывалось серьёзное содержание, она оскорбилась уже не на шутку. Дело происходило в институтском дворе. При стечении множества разнообразного люда. Наталья не постеснялась скопления народа. Обложила Дрона виртуознейшим сорокаэтажным матом. Даже дворник, ковырявшийся неподалёку со сломанным мусорным совком на длинной ручке, бросил муторное занятие, оглядел Наталью и восхищённо присвистнул. Теперь оскорбился Дрон. Он месяц шипел и плевался при виде Натальи. Потом остыл-таки. Сделал несколько заходов, желая, наверное, помириться с Мальковой, восстановить отношения. Пару раз обращался за помощью к Светлане. Что ж, Светлана честно и неуклюже пыталась их помирить. Но натыкалась на непробиваемое мальковское “нет”. Пусть, дескать, без неё свою жизнь прожигает. Более никаких объяснений не давала. Однако Светлана замечала, Наталья всегда ищет Дрона глазами, а когда, наконец, находит, видит только его. Это любовь, - думала Светлана, наблюдая, как Натка меняется в лице при случайных столкновениях с Юркой и долго потом молчит с отсутствующим видом, прикусив мелкими зубками пухлую губу.

- Чудо в перьях! - Малькова вновь сосредоточилась на подруге. - А как иначе ты с ним познакомишься? Он же в другой группе.

- С кем? - не поняла Светлана. Не поняла, удивилась совершенно искренне. Но Малькова ей не поверила, фыркнула жалостливо:

- С Лешкой Овсянниковым.

Наталья втянула щёки, пальцами оттянула уголки глаз к вискам, сжала рот в ниточку. Очень похоже получилось. Только и без наглядной демонстрации Светлана догадалась, о ком речь. Как имя услышала, так сразу и догадалась. Алексей. Ну, конечно же. Удивительно подходящее имя. Не Лёша, не Лёха. Алексей. Вдруг перепугалась, что Наталья снова её неправильно поймёт. Начала путано объяснять, почему она излишне внимательно присматривается к новичкам. Наталья в один миг заскучала. Подобные разговоры её тяготили. Внезапно прервала поток её косноязычия.

- Вот и ходи на перекуры. Посмотри вблизи, как эти стервецы народ охмуряют. Умеют же, сволочи, лапшу людям на уши вешать.

Сделала резкий жест рукой, точно подводила черту под разговором. Не попрощавшись, пошла по коридору к лестнице, туда, где минуту назад промелькнул Дрон. Светлана смотрела ей вслед. Она уже начала потихоньку привыкать к новой, колючей, неласковой Мальковой. По крайней мере, не обижалась. Её только удивляла вездесущность Натки. Малькова в институте присутствовала в лучшем случае наполовину, не чаще двух раз в неделю. А информирована была значительно больше Светланы. Как ей это удавалось? Непонятно.

Поразмышляв над словами Натки, Светлана стала ходить на эти несчастные перекуры. Чем вызвала грандиозное недоумение. С её присутствием не сразу освоились. То недвусмысленно и грубо намекали, чтобы катилась колбаской по Малой Спасской. То ехидно интересовались, что забыла родовитая дворянская барышня среди хамов и быдла? Светлана терпела. И, кроме того, благодаря длительному общению с Мальковой, она научилась держать удар, иной раз довольно метко и хлёстко отвечать на оскорбительные выпады. Тонко улыбнувшись, замечала своим гонителям, что порядочным кисейным барышням рекомендуется ходить в народ. Не она первая в столь благом деле. Однокурсники, в конце концов, привыкли к её присутствию, оставили в покое. И она имела возможность наблюдать новеньких в полной их красе. Смотрела во все глаза. Слушала, распахнув уши настежь. И не понимала, не понимала. Да, есть лёгкость, непринуждённость в общении. Но ведь этого мало! А если внимательно вслушиваться в их речи? Вслушивалась. Не могла уловить ничего выдающегося, даже просто умного. Разве только Овсянников мог блеснуть оригинальностью суждений. Его изречения зачастую казались весьма спорными. Но над ними можно было подумать. А это его умение подсмеяться над собой раньше, чем начнут смеяться другие. А железобетонная уверенность в своей правоте, когда и совершенно не прав. А способность лёгкой пренебрежительностью во взоре и голосе поставить на место конкурента за внимание общества. Светлана сама не заметила, как её затянуло. Полетели в тартарары мечты о рыцаре без страха и упрёка. Если бы не Королёв, могла и не сообразить, что влюбилась.

Дон Алехандро отловил её на улице после занятий. Малькова в тот день отсутствовала. Светлана шла к метро в гордом одиночестве, наслаждаясь выпавшим накануне снегом, разом прикрывшим жестяные банки, пластиковые бутылки, бумаги, окурки, пакеты, валявшиеся там и сям по обочинам тротуаров. Улица выглядела чистой, прибранной к неведомому празднику. Чистым казался воздух. Хотелось дышать полной грудью. Воробьи, нахохлившись, серыми плодами усыпали припорошенные снегом кусты. Не чирикали, не ссорились. Грелись, очевидно. Тёмные, отсыревшие ветви деревьев так красиво были очерчены белой каймой снега. Не только улица, весь мир представлялся Светлане чистым, умытым, ясным. Ясно стало на душе. Так нет же, принесла нелёгкая Королёва.

Он дёрнул Светлану за рукав куртки и без какого-либо предисловия выдал:

- Поговорить надо.

Светлана сбилась с шага, обернулась, хотя по голосу узнала досадную помеху. Остановилась, вежливо улыбаясь, всем видом демонстрируя исключительное внимание. Невозмутимый обычно Королёв откровенно смущался. Не знал, с чего ему лучше начать.

- Ну! - поторопила Светлана. Ей хотелось побыстрее отделаться от дона Алехандро, остаться наедине со своим хорошим настроением, с ясностью в душе, пока Сашка не уничтожил их какой-нибудь чепухой.

- Ты что это? Курить стала? - неловко спросил Королёв.

У Светланы от изумления сами вздёрнулись брови. Он понял. Тут же задал ещё один вопрос:

- А чего ты теперь с курильщиками всегда болтаешься?