– Моя госпожа, вы видение, о котором я молился.

При виде его Маргарита бледнеет – так висят на нем грязные отрепья; он настолько изможден, что лицо напоминает череп, – но ее глаза смотрят на него с любовью. Опасаясь, что Карл заметит это, Беатриса, задержав дыхание, целует мужа в губы.

– Сестра договорилась с египетской царицей, – говорит она Карлу. Возможно, теперь он будет более расположен к Маргарите и не станет противиться передаче ей Тараскона. – Сегодня мы возвращаемся в Дамьетту за деньгами на ваш выкуп.

– Поторопитесь, – шепчет он. – Все вокруг отчаялись, как бы и я не стал таким.

* * *

Две недели спустя Беатриса и Маргарита садятся в лодку, которая доставит их всех в Палестину. Весь флот будет эскортировать их – кроме потерявшихся в прошлом году, прибыли корабли, вызванные из Акры. Здесь Карл, Людовик и Альфонс, а также мессир Жуанвиль, граф Бретани Пьер и выжившие бароны из мансурской тюрьмы. Людовик снова мучается кишечником, и два матроса помогают ему пересесть из египетской лодки в его собственную.

На корабле тягостные настроения, как при подготовке к похоронам, – все совсем не так празднично, как на душе у Беатрисы и Карла, которые рады, что вот-вот уберутся из Египта. Карл берет ребенка на руки, и малышка размахивает кулачками.

– Боец, – улыбается он, – как ее отец.

В Беатрисе словно что-то оттаивает, когда она смотрит на них. Конечно, так начиналась любовь между ней и папой. Много раз она слышала, как он всюду носил ее с собой, перекинув через плечо, как мешок зерна: в большой зал выслушивать петиции, наверх по лестнице к себе в покои спать, на охоту – невзирая на ахи и охи Маделины, уверенной, что он ее уронит, и на товарищей по охоте, посмеивающихся, что возится с ребенком.

– Тебя что-то забавляет? – спрашивает Карл.

– Я подумала, что фортуна улыбнулась нашей дочурке, дав ей такого любящего папу.

Он смотрит на нее лазурными от любви глазами и свободной рукой прижимает, чтобы поцеловать. Фортуна улыбнулась и маме, думает она, но не успевает сказать этого, потому что он передает девочку няне, и его руки уже свободны, а ее рот уже нет, и она забывает обо всем, кроме Карла.

Потом, когда они лежат в постели, переплетя ноги и обхватив друг друга руками, он рассказывает ей о битвах и об ошибках, ставших причиной поражения.

– Людовик всегда следовал советам брата. Роберт храбрый боец и ловко орудует мечом. Но одного мужества мало, чтобы стать стратегом.

– Как теперь, несомненно, понял Людовик.

– Кто знает, что он понял? Он ничего не говорит о Роберте, только хвалит его за доброту – как будто, чтобы победить турок, нужна доброта. И неумолчно стонет, что подвел Господа, как будто крестовые походы как-то касаются Господа.

Беатрисе вспоминается оценка султанши: «Вы здесь потому, что позарились на наши богатства».

– Конечно, он уже планирует возвращение сюда.

Беатриса смеется:

– Мало ему досталось в Утремере? Чего Людовику не хватило? Наверное, воды.

– Вот ты смеешься, а ничего не знаешь. Он не хочет уходить отсюда.

– Теперь ты сходишь с ума.

– Он говорит, что хочет выполнить свою миссию.

– Взять Иерусалим? Но его скоро займут турки.

Едва закончив фразу, она тут же поняла, что это правда. Дни Шаджар ад-Дурр на египетском троне сочтены. Беатрису передергивает при мысли об этой красивой длинной шее.

* * *

Голос Беатрисы как у лягушки – сотрясение воздуха без мелодии, вот почему другие редко слышали ее пение. Но сегодня она поет, пока Амелия одевает ее для поездки домой, – а по пути будет остановка на Кипре, чтобы забрать ее малыша, которого Беатриса оставила год назад, когда он присосался к груди кормилицы.

Они едут домой, и как раз вовремя, чтобы избежать еще одного палящего лета в этом богом забытом месте.

Когда в воздухе пахнет весенней травой,

Когда птицы поют где-то над головой,

Снова чувствую прежнее счастье.

Почему кому-то хочется сражаться в этой голой пыльной пустыне – выше ее понимания. Иисус бы предпочел Прованс.

Целуя толстые щечки Бланки – малышка спит с безмятежностью, незнакомой ее тезке, – она танцует в прохладном домике из необожженного кирпича с высокими узкими окнами, пока не входит Маргарита с лицом, как зима, и не охлаждает ее пыл. Или, по крайней мере, пытается.

– Ты, кажется, счастлива, – говорит сестра, скрестив на груди руки и строго глядя на Беатрису. – Предательство тебе вполне по душе.

Беатриса бросает петь. Она с трудом подбирает слова:

– Я рада, что еду домой. Соскучилась по моему сыну.

– Я тоже соскучилась по своим детям. – Лицо Маргариты на мгновение смягчается, но потом опять твердеет. – Но я не собираюсь домой.

– Лучше бы собиралась. – Беатриса подходит к сестре и касается ее руки, но та ее отталкивает. – Маргарита, почему ты не едешь с нами? Оставь Людовика его бредовым идеям.

– Бредовым идеям?

– Ты не хуже меня знаешь: эти люди пропали. Людовик никогда их не вернет. Он даже не знает, где их искать.

Хотя египетская царица освободила двенадцать тысяч пленников – многие были в плену с прошлых походов, – еще нескольких тысяч не хватало. Шаджар ад-Дурр, чей корабль возглавлял великую флотилию, как будто удивилась, когда Маргарита спросила о них. «Еще пленные?» – переспросила она. Ее сын, наверное, перевел их куда-то из переполненной Мансуры. Она их разыщет и велит освободить.

Это было больше месяца назад. Теперь остаток выкупа уплачен благодаря надоедливым обращениям Маргариты к тамплиерам, госпитальерам, римскому папе, императору Священной Римской империи и Белой Королеве. И столько денег было собрано, что они могли бы оставаться здесь еще несколько лет – от такой мысли Беатриса содрогнулась. Она чувствует себя набитой турецким горошком. Запах кардамона, некогда казавшийся приятным ароматом, теперь вызывает тошноту. Сарацинский язык, сначала музыкальный, теперь звучит гортанно и грубо. Она бы пырнула кинжалом очередного турка, который с вожделением посмотрит на ее тело, как на выставленного на продажу верблюда. О чем думал Людовик, взяв с собой Маргариту? Отчего не посоветовался с кузеном Тибо или бретонским графом Пьером, которые воевали здесь десять лет назад?

– Без меня Людовик никогда не вернется, – говорит Маргарита. – Он умрет, сражаясь за Иерусалим, даже если у него в войске останется лишь один рыцарь. – Она смотрит на Беатрису. – Как вполне может случиться после сегодняшних событий.

На плечи Беатрисы наваливается чувство вины, но она его стряхивает:

– Чего ты от нас хочешь? Чтобы мы остались и продолжали бесполезную войну за чужие земли, когда в Провансе зреет бунт? Мы должны оставить нашего малолетнего сына на Кипре ради мятущейся души короля?

– Вы бросаете нас на гибель! – У Маргариты опускаются руки. – Мы же сестры. Я думала, это что-то значит для тебя.

– Значит – и больше, чем ты можешь вообразить. Но не все.

– Дело в Карле.

Беатриса смотрит в сторону. На самом деле она бы здесь ненадолго задержалась в надежде уговорить сестру отправиться вместе с ними, но Карл отказался. «Иерусалим потерян, – сказал он. – Нам нужно возвращаться домой, а то останемся и без Прованса. А Прованс я терять не хочу».

– Черт бы побрал его эгоизм! – Беатриса вздрагивает, удивленная внезапным криком Маргариты. – Карлу наплевать на всех, и на тебя тоже, а на меня и подавно. Мне жаль тебя: вышла замуж за такое чудовище.

– Как ты смеешь так говорить о моем муже? Придираешься к Карлу, а могла бы те же самые претензии предъявить себе.

– Например?

Спровоцировав сестру на спор, Маргарита успокаивается, к ней возвращается ее практицизм. А Беатриса хочет причинить ей боль и кричит:

– Ты когда-нибудь думала обо мне? Ты и Элеонора – как две жемчужины в устрице! Все говорите о семье, а сами набрасываетесь на меня, потому что папа любил меня больше.

– Он не любил тебя больше. Ты была его забавой, когда я и Элеонора покинули дом.

– Он говорил не так. – Беатриса подавляет слезы. – Он много раз мне повторял, что я его любимая дочь. Он говорил: Бог приберег лучшее напоследок. Потому папа и оставил Прованс мне.

– Он оставил Прованс тебе, так как знал, что иначе никто не возьмет тебя замуж.

– Что ты хочешь сказать?

Маргарита пожимает плечами:

– Бог столько красоты вложил в Санчу, что тебе осталось немного.

– Ах, ты была когда-то красивее меня? – смеется Беатриса. – Судя по всему, горькие годы при французском дворе сделали свое дело.

– Зато ты ничего не знаешь о трудностях, тебя баловали всю жизнь.

– Это меня баловали? А кто самая могущественная королева в мире, поднявшая шум, потому что, видите ли, не получила по папиному завещанию того, что хотела? – Она вдруг поняла, что Карл никогда не отдаст Тараскон Маргарите. Боже, как она могла обещать ей такое? – Как же тебя избаловали, что ты требуешь отдать тебе Тараскон, когда, кроме Прованса, у меня ничего нет?

Страх, как ковш холодной воды, обдал лицо Маргариты. Ее сестра хочет снова над ней посмеяться. Чтобы знала, как нападать на Беатрису Прованскую.

– Мы все уже решили, – говорит Маргарита. – Не будем больше обсуждать Тараскон.

– Решили? Думаешь поймать меня на слове?

Маргарита округляет глаза:

– Конечно, ты уже подарила мне Тараскон.

– Что? – Беатриса делает удивленный вид. – Извини, не понимаю, о чем это ты.

– Когда ты родила Бланку, то сказала, что я могу получить Тараскон.

– Вот как? Наверное, я бредила. Как же я могу отдать Тараскон, не посоветовавшись с Карлом?

– Ты дала обещание! – Исступленные глаза Маргариты наполняются слезами. – Ты не можешь взять свое слово обратно!

Беатриса пожимает плечами. После всего сказанного сестрой ее уже ни капли не волнует, что о ней подумают.

– Не требуй от меня соблюдать обещание, данное под давлением.