Но Маргарита не собирается злословить на своего мужа, тем более Беатрисе, которая так скора на осуждение других и объявление их недоумками. Кроме того, среди сплотившихся перед врагом солдат на берегу королева пытается разглядеть Жуанвиля.

«Пречистая Дева, сохрани ему жизнь!»

Атакующие несутся вперед, их крики доносятся издалека. Маргарита слышит даже топот их коней – но нет, это стучит ее сердце. Сарацины нападают и быстро достигают берега, с которого французам отступать некуда: за спиной только море и огромные иззубренные скалы. Каждый мускул напрягается, словно тело само покрывает себя броней. Маргарита высматривает Жуанвиля, но он затерялся в скоплении солдат, стоящих наготове за ненадежным укрытием из щитов и копий, отделяющим их от смерти.

– Какое несчастье! – говорит Беатриса. – Эта экспедиция имела изъян с самого начала. Сначала Людовик стыдил своих баронов, не желающих присоединиться к нему, а надо было нанять солдат, желающих сражаться. Потом мы отплыли из Эгю-Морта, хотя Марсель гораздо ближе, и восемь месяцев валандались на Кипре, ожидая подкрепления, которое так и не пришло, и потеряли все шансы на внезапное нападение. Не понимаю, почему он не слушает советов Карла.

Для Маргариты эти жалобы подобны шуму ветра, треплющего паруса: слышанные уже много раз, они не требуют ответа. Беатриса отправилась в этот поход с хмурым видом, который с тех пор так и не покидал ее.

– Я поехала только из-за тебя, – сказала она сестре. – Поскольку ты сопровождаешь короля, теперь каждый хочет взять с собой жену.

Как будто у Маргариты был выбор, словно ей очень хотелось покинуть дом, оставить малых детей с Бланкой, а самой жить в пустыне среди язычников. Участие Жуанвиля сделало экспедицию более сносной – но теперь, глядя на неминуемую резню на берегу, она бы отдала все, даже жизнь, за то, чтобы он остался дома.

Маргарита хватается за борт: вот, момент настал! Арабы остановились. Их кони, смущенные стеной щитов и копий, поворачивают или встают на дыбы, сбрасывая всадников в песок. Французские рыцари бегут вперед, в атаку, и упавшие вскакивают на ноги. Маргарита прижимает руку ко рту, когда новая волна сарацин пересекает по мосту Нил, обрушивается на французов и рубит их, а затем град стрел из-за ограждения сбивает всадников на землю.

– Наши солдаты не должны высаживаться. Почему Людовик не разворачивает лодку? – спрашивает Беатриса. – Не слушает Карла, вот они все и сделаются мучениками.

– Успокойся, или я арестую тебя за измену, – обрывает ее Маргарита. – Думаешь, Людовик хотел, чтобы все вот так вышло?

Он представлял быструю победу: сарацины бухнутся на колени при виде неодолимой французской армады, бесчисленных кораблей. Они вышли в море прошлым августом в радужном настроении, которое развеялось, когда обещанному войску Альфонса не удалось добраться до Кипра. Споры о том, что делать дальше, резко обострились, как всегда, когда кто-то не соглашается с Карлом. «Если мы отправимся сейчас же, то налетим на сарацин, как ястребы, – настаивал он. – А если зазимуем здесь, то дадим им несколько месяцев на подготовку. Они не позволят нам даже высадиться».

Однако бароны поддержали Роберта – те самые, которых Людовик обманул своим подарком в прошлое Рождество, о чем Беатриса не устает повторять. Он возложил им на плечи мантии, а затем показал вышитые красные кресты в складках. И по-детски осклабился, увидев их ошеломленные лица. Теперь они обязаны принять участие в войне за Святую землю[45]. Но почему бы не задержаться на Кипре столько, сколько позволит Людовик?

– Новые войска сделают Францию неодолимой силой, – возражал Роберт. – Если сарацин не застанет врасплох наше прибытие, они будут ошеломлены нашим количеством.

Но чего стоит величайшее войско на земле, если ветер против тебя? Они потеряли столько кораблей и людей – от трех тысяч рыцарей осталось семь сотен, из которых меньше половины сейчас успели высадиться на берег. Маргарита думает о царе Давиде, как он сразил могучего Голиафа одним камнем из пращи, и молится о подобном чуде. Одна надежда на Господа. И снова ее молитва услышана. Сражение закончилось. Сарацины скачут прочь, кроме тех немногих, кто пешим сражается врукопашную и наверняка будет убит или взят в плен. К берегу пристает лодка с Орифламмой, красным знаменем Святого Дениса. Над водой раздаются крики «Vive la France!» вместе с радостными возгласами, когда двое рыцарей среди скал и песка устанавливают флаг. Он развевается на ветру, как пламя, объявляя, что сюда пришла Франция. Победоносные рыцари снимают шлемы и обнимаются, а солдаты собирают тела убитых в стычке. «Пожалуйста, Господи, пусть он останется невредим». Маргарита щурится на солнце, высматривая бело-голубые полосы с золотым кантом – герб Шампани.

Потом выкрики другого рода раздаются с королевской галеры, все еще остающейся на некотором отдалении от берега. Одо де Шатеру, папский легат, перегнулся через борт верхней палубы и машет руками и кричит, а по боковой лесенке в полном вооружении, со щитом на шее и в шлеме спускается вниз Людовик.

– Что делает этот сумасшедший? – восклицает Беатриса, когда он спрыгивает с лесенки в море.

Маргарита кричит, не веря глазам. Он не умеет плавать. Хуже того: боится воды.

И все же глубина по грудь не останавливает его, и он бредет по мели к берегу, держа над головой щит и копье. Следом, чуть отстав, идет Роберт с несколькими рыцарями, а потом Карл и остальные тоже спускаются по лесенке и идут за ним, так как король не должен высаживаться один, без охраны.

– Какое разочарование для Людовика! – усмехается Беатриса. – Сначала пропустил сражение, а теперь обнаружил, что идет по дну, а не по воде, как Иисус.

Однако Маргарита больше не слушает. Потому что, когда Людовик добирается до берега, она наконец видит то, что высматривала, – а точнее, того, кого высматривала. Жан, сняв шлем, с развевающимися на ветру волосами взбирается на камни и протягивает руку промокшему Людовику, помогая вылезти из воды.

Беатриса

Настоящие сестры

Дамьетта, 1249 год

Возраст – 18 лет

Она открывает дверь каюты с замиранием сердца, страшась дурной новости, – но капитан улыбается.

– Добрые известия от короля, госпожа. Мы взяли Дамьетту.

За ней и Маргаритой прислали лодку. Нужно отплывать немедленно, прежде чем поднимется послеполуденный ветер.

Потом со своими фрейлинами и пожитками она ждет посадки, глядя, как мессир Жан де Жуанвиль сгибает свое длинное туловище, чтобы поцеловать Маргаритин перстень. Он задерживается на один вздох дольше, чем подобает, его улыбающиеся глаза смотрят в ее глаза. Маргарита розовеет, и кто упрекнет ее в этом? Жуанвиль – красивый мужчина, и очень интересный, с быстрым умом, всегда готов посмеяться. А Людовик – зануда.

– Мы взяли Дамьетту всего за два дня? – спрашивает Беатриса мессира Жана, когда он помогает ей забраться в лодку. – Я удивлена.

– Почему, моя госпожа? – Его голос дразнит. – Вы ожидаете, что наша экспедиция потерпит неудачу?

– Три четверти нашего войска сбились с курса, а подкрепление не прибыло. Если мы добьемся успеха, я сочту это чудом.

– Значит, нам повезло иметь Чудотворца на своей стороне, non?

Непонятно, шутит он или нет. Восторг на лице Маргариты не дает ключа к загадке – по крайней мере, к состоянию души Жуанвиля.

– Но арабы поклоняются нашему Богу, не так ли? – наступает Беатриса. – Откуда вам знать, что Он не на их стороне?

– Они не верят в воскресение, – говорит Маргарита. – Они как евреи.

– Если не считать того, что евреи распяли Христа, – поправляет Жуанвиль.

Беатриса закатывает глаза. Она бы напомнила Жуанвилю, что распять Иисуса приказал Понтий Пилат, римлянин, но Маргарита говорит:

– Это ужаснее, чем захватить Иерусалим? Я слышала, мусульмане не пускают христиан к могиле Авраама.

Они оставляют Беатрису. Все равно, что толку спорить? Французы жестоки и злопамятны – как она убедилась на примере Карла. И ничем от Беатрисы в этом не отличается. Она научилась добру и сочувствию на колене у отца. Карл же ворвался в Прованс, как разрушительная буря. Став графом, он приказал отрезать языки всем инакомыслящим, будь они поэты, торговцы или обыч-ные подданные. Малейший намек на мятеж вызывал сокрушительный ответ. Он уничтожил целую деревню лишь потому, что шестеро ее жителей устроили против него заговор. Он убил юношу на рынке в Эксе за то, что тот бросил в него камень. Он посадил в тюрьму богатейших марсельских купцов за их отказ принести ему присягу и вешал по одному каждый год в попытке подчинить упрямый город своей власти.

– Слабость порождает неудачу, – сказал он, когда Беатриса возмутилась его жестокостью. – Ты ведь хочешь стать императрицей, правда?

Лодка подплывает к берегу, где дюжина рыцарей наготове, чтобы принять их. Жуанвиль берет Маргариту на руки и медленно – очень медленно – несет, следя, чтобы ее юбки не намокли в доходящей ему до пояса воде.

Беатриса спрыгивает на берег. Утремер, говорил Карл, будет частью их империи. Ей не терпится помочь ему. «Твой брат король хорошо ко мне относится, – сказала она ему в ночь перед его высадкой на берег. – Позволь мне повлиять на него в твою пользу». Годы рядом с отцом не прошли даром: Беатриса знает мужчин и как подольститься к ним. Когда она говорит, взгляд Людовика, при всей его набожной суровости, опускается к ее груди. Скоро он начнет прислушиваться к ней, и она отвратит его от близоруких советов Роберта д’Артуа в пользу дальновидных рекомендаций Карла (которому и до́лжно быть королем Франции, это ему сказала его собственная мать). Вместе они сделают этот поход самым удачным, он превзойдет все самые сумасбродные ожидания папы, который, не исключено, в награду пожалует Карлу земли и замки – возможно, сам Иерусалим, святой город! Или Гасконь, где Англия, похоже, не в состоянии справиться с недовольством народа.