Элеанора ведет прибывшего мужа к королевскому столу, где он почтительно преклоняет колени перед королем с королевой. Губы Элеоноры складываются в любезную улыбку, которая, однако, гаснет при виде нахмуренных бровей короля, а его лицо, кажется, вот-вот воспламенится.

– Я привез добрую весть из Рима, – говорит Монфор. – Папа освободил мою жену, и вашу сестру, от обета целомудрия.

Из-за столов вокруг доносятся радостные крики, Элеанора Монфор тоже выражает свою радость. С сияющим лицом она снова обнимает мужа. Но Генрих багровеет еще пуще и рычит:

– За какую цену?

Все затихает. Симон прокашливается:

– Простите меня, Ваша Милость, я не понимаю вопроса. Наш сын и ваш племянник теперь законный…

– За какую цену? – повторяет Генрих еще громче.

– Я… Я заплатил, сколько было необходимо, чтобы обеспечить будущее вашей сестры…

– Ее будущее? Как жены обнищавшего чужеземца?

Вихрь вопросов кружится и вертится в голове Элеоноры, и главный из них – почему Генрих так разъярен? И следом за ним второй: зачем ссориться с Симоном здесь и сейчас? Это же ее день! И с каких это пор Генрих употребляет слово «чужеземец» по отношению к Симону? Он говорит, как его бароны, которые этим словом называют Элеонору – когда хотят уколоть. Как будто все английское – лучшее на земле, несмотря на здешнюю мерзкую погоду, скверную еду, нездоровый цвет лиц и грубый испорченный язык.

Симон разевает рот от оскорбления, но его жена не теряет мужества:

– Генрих, мы здесь собрались в честь твоей королевы и твоего новорожденного сына. Почему бы нам не обсудить эти дела завтра?

– Потому что мы хотим обсудить их сейчас. – Он не сводит глаз со смущенного лица Симона де Монфора. – Сколько ты заплатил, Симон? Мы хотим знать. Мы требуем.

– Чушь какая-то, – бормочет Симон.

Генрих обрушивает на стол кулак, отчего звенит посуда, а Элеонора подскакивает.

– Отвечай так, чтобы мы слышали!

– Я сказал, что Вашей Милости не захотелось бы, чтобы подробности нашего соглашения стали широко известны. Мне не хотелось огорчать папу.

– А огорчать своего короля? Это тебя не заботит?

Элеонора касается руки Генриха в надежде, что нежное прикосновение успокоит его:

– Возможно, твоя сестра права. Давай выберем для этого другое время.

Но Генрих продолжает:

– Если хочешь нас порадовать, дай нам две тысячи серебряных марок.

– Генрих, – строгим тоном вмешивается Элеанора Монфор. – Ты же знаешь, что у нас их нет. Мы ждем, когда ты дашь мое приданое.

– И теперь будете ждать еще дольше, поскольку твой муж задолжал нам огромную сумму.

Симон фыркает и, скривив губы, качает головой. По залу прокатывается ропот. Генрих выкатывает глаза, его зрачки сжались в две точки. Он оскаливает зубы. Элеонора не может оторвать глаз от его лица. Вот-вот на его губах выступит пена. Ей нужно найти способ успокоить его.

– Вас что-то забавляет, сэр Симон? – презрительно усмехается король.

– Извините меня, Ваша Милость. – Симон склоняет голову, скрывая насмешку. – Не помню, чтобы я что-то у вас занимал. Мне кажется, дело обстоит наоборот. Моя жена и я почти два года ждем приданого, которое вы обещали на нашей свадьбе.

– Свадьбе? Это была не свадьба, а тайное заключение брака, поскорее, чтобы избежать скандала! – орет Генрих.

Страх сгущается в животе у Элеоноры, как грозовые тучи. Генрих должен замолчать, пока не наговорил лишнего. Но как его остановишь? За годы совместной жизни она так и не нашла действенного лекарства от его вспышек.

– Ты соблазнил нашу сестру у нас под носом с единственной целью – умножить свое богатство и возвыситься.

К потолку собора, как стрелы из лука, взлетают ахи и охи.

Лицо Элеаноры Монфор покраснело, как у Генриха. Под столом королева сцепила руки так крепко, что сама вздрогнула от боли. Король продолжает бушевать:

– Мы рисковали всем, чтобы скрыть вашу неосмотрительность. Мы поженили вас втайне, зная, что навлечем на себя ярость нашего брата. – Ричард Корнуоллский, сжав зубы, бросает на них сердитый взгляд из-за стола впереди. – И наших баронов, которые женили бы на ней кого-нибудь из своих сыновей. И как ты отплатил за это?

Симон припадает на колено и бьет себя рукой в грудь:

– Преданностью и любовью, мой господин. Как всегда.

– Преданностью – или предательством? Пообещал, что король гарантирует твои долги? Граф Фландрский сообщил мне, что ты поступил именно так.

Симон хмуро смотрит на дядю Томаса, который занимает почетное место рядом с королем.

– Король Людовик Французский прислал меня получить две тысячи серебряных марок, которые вы одолжили, – говорит дядя. – Вы не клялись, что король Генрих их выплатит?

Симон встает на ноги, улыбка дрожит у него на губах:

– Да, я поручил. Но вы говорили мне, Ваша Милость, что на такой случай дадите мне любую сумму.

– Никогда не говорил.

– Не помните? – Голос Монфора звучит искренне, как у просящего мальчика. – Вы предсказывали, что папа римский заломит высокую цену за признание нашего брака законным, – так и вышло, и вы поклялись, что Англия заплатит эту цену.

– После того, конечно же, как вытянет из ваших лордов! – Роджер де Куинси встает, его широкие усы трясутся. – Ваша Милость, я требую объяснений!

– Ложь и предательство, – говорит Генрих и велит графу Винчестеру сесть. – Сэр Саймон, я отправляю вас в Тауэр сегодня же. И вы останетесь там, пока не выплатите свой долг.

Элеонора вскакивает, наконец потеряв самообладание:

– Ради бога, давайте не будем ссориться. – Слезы застилают ей глаза, когда она смотрит на Симона, чье лицо потеряло всякий цвет. – Как ваша королева, я имею право вмешаться. Прошу снисхождения к нашему зятю. В этот особый для меня день заклинаю уважить мою просьбу.

Ее голос умоляет, но глаза предостерегают короля. Он зашел слишком далеко. Пора смягчиться.

Генрих роняет голову на грудь, внезапно оробев:

– Как будет угодно моей королеве.

– Тогда мы покинем вас, чтобы вы мирно пировали. – Элеанора Монфор разглаживает на себе юбку. – Однако я должна прежде всего внести поправку.

– Не надо ничего говорить, сестра. Ты ни в чем не виновна, ты стала жертвой похоти и амбиций этого охотника за богатством.

– Нет, брат, ты не прав. – Она поднимает подбородок и, обратившись лицом к залу, объявляет: – Симон не соблазнял меня. Когда мы встретились, я была не невинной молодой девушкой, а опытной вдовой. Я влюбилась в него с первого взгляда и люблю уже не один год. – Она поворачивается к Генриху, который от удивления разинул рот: – Это я соблазнила Симона, а не он меня. – Она берет мужа под руку. Какое-то мгновение они стоят как статуи, глядя прямо перед собой, избегая мириадов направленных на них взглядов. Потом вместе выходят из зала, садятся на коней и галопом скачут прочь, оставив Вестминстер в облаке пыли и разрозненных возгласов.

* * *

Интриганы – их так много – глядят и перешептываются, когда она обгрызает мясо с косточек жаворонка. Придя на помощь Симону, королева не вызвала к себе любви со стороны знати. И эта помощь ничего не изменила, потому что он все равно ушел, и дорогая невестка тоже, оставив Элеонору среди английских волков, с клыков которых текут намеки и сплетни.

– Ты, должно быть, в ярости, – шепчет Маргарита.

Но она ошибается. Прежняя Элеонора кипела бы гневом, но она и Генрих не могут топать друг на друга ногами, как маленькие дети, от этого все равно никакого толку.

Она откладывает птичку и вытирает пальцы о скатерть.

– Он страстен, мой Генрих. – Ей вспоминается первая ночь, его горячие губы, твердое тело. – Тупого и вялого мужчину я бы презирала.

– Но ты влюблена в Симона, – говорит Маргарита.

Элеонора удивленно вскидывает брови на сестру:

– Как ты видела, нам при дворе тоже хватает скандалов. Не будем добавлять к нему разных домыслов. – Она понижает голос: – Давай лучше обсудим Ричарда.

– Брата твоего мужа? Нора! Даже я тобой шокирована.

– Не ради меня. Правда, Марго! Ради Санчи. Ричард сказал ей, что взял крест и следующей весной вместе с Тибо отправится в Святую землю. Мы должны сказать маме, чтобы пригласила его по пути заглянуть в Прованс. Но не надо говорить зачем. Ричард совсем недавно овдовел и, увидев мамины амбиции, закроется от нее, как черепаха в своем панцире.

Маргарита хихикает:

– Ричард Корнуоллский идет воевать в Утремер? Но он погубит свои шелка и остроносые туфли и растреплет свои ухоженные волосы.

– Нынче уже не такие ухоженные. Смерть жены выбила его из колеи, не говоря про уныние. Я уверена, он надеется умереть в Иерусалиме, чтобы воссоединиться с ней на небесах.

– После долгого пребывания в чистилище. Ты же знаешь эти слова про богачей и игольное ушко.

– Он любит деньги. И красивых женщин. Изабелла Маршал была необыкновенно красива. Но рядом с Санчей она бы поникла, как старый букет.

– Как старый букет, Санча поникнет в руках Тулуза, – говорит Маргарита. – Мы, ты и я, должны спасти ее. Не представляю, о чем думает наш папа.

А он думал, как прекратить нападения Тулуза, и больше ни о чем. Сказал их mère, что браку не бывать, что Тулуз не получит развода. Но вместо того чтобы отвергнуть прошение, папа римский собрал совет. Если он исполнит желание Тулуза, Санчу выдадут за того, и Прованс наконец избавится от его давления. Однако Санча будет обречена всю жизнь страдать – жертвенный агнец, как ее любимый Христос.

Вернувшись в Элеонорины покои, сестры составляют план. Прежде всего нужно послать письмо папе Григорию с просьбой отказать Тулузу в его просьбе. «Мы протестуем против изгнания его жены, много лет хранившей ему верность, только из-за того, что она рожала ему дочерей, а не сыновей, – говорится в письме. – Не допустите, чтобы брачный обет, освященный Церковью, был отвергнут так легко».

Потом Элеонора устроит так, чтобы Ричард отплыл в Утремер из Марселя – папиного порта, – и попросит королевского брата по пути передать Санче пакетик.