Раймунд Тулузский облизывает губы. Санча начинает реветь. Мама хмурится, но та орет только громче.

– Тебе одиннадцать лет – почти женщина. – Мама оттаскивает дочь от игры в лису и гусей, которой увлеклись дети. – Твои сестры прошли это испытание, сумеешь и ты.

Но она – не «сестры». Маргарита и Элеонора хотели стать королевами. А Раймунд Тулузский никакой не король, а уродина с жадными глазами. Беатриса закрывает рукой грудь, но мама качает головой. Девочка смотрит на мать. Разве это не тот людоед, который нападал на их château в Эксе, когда мама лежала внутри, давая жизнь Санче и моля Бога о защите? «От страха перед Тулузом у Санчи мозги съехали», – часто смеялась над сестрой Элеонора.

Она вовсе не такая тупая, как они думают. Может быть, не столь остроумная, как они, но соображает очень даже неплохо. Когда Ромео нашел соляные копи и папа плясал от радости, Санча грызла ногти. Соль чрезвычайно дорога, поскольку редка. «Теперь все вознамерятся захватить нас», – ворчала она. Папа тогда лишь посмеялся – а что вышло? Ступор Мунди послал на них войска, а Белая Королева отправила Тулуза жениться на Санче. Бланка Кастильская как никогда хочет завладеть Провансом, но больше не может платить Тулузу за нападения, потому что французы потратили все свои ливры на Терновый венец и Истинный Крест.

А Санча не будет ни за кого выходить замуж – так и заявила маме. Она уже вышла за Иисуса. Пообещала себя Ему в прекрасном сне. Хотя никто ей не поверил. Месяц назад она снова просила родителей отправить ее в монастырь, но мама только посмеялась. «Твоя красота – твое проклятие», – сказала она. Санча больше не может с этим мириться. Когда столько мужчин хотят ее руки, ей негде укрыться. Семья – самое важное, чего бы Санча ни желала. Мама говорит, что семья прежде всего.

Ромео и дядя Гийом хотят сделать ее королевой, как сестер. Но годных для брака королей мало. Санча благодарит Бога хотя бы за это. Она была при дворе у Марго и Норы. Как бы она ненавидела такую жизнь, все это лицемерие и завистливые глаза! У королев не хватает времени, чтобы поиграть на арфе, или порисовать пейзажи, или даже помолиться. Об уединении остается лишь мечтать. И королева не вправе быть робкой и застенчивой.

Вот уж кто напрочь лишен робости и застенчивости – так это Раймунд Тулузский, который приехал с брачным договором, хотя сам уже женат.

– Я попросил у папы расторжения. – Он ковыряет в зубах длинным ногтем. – Двадцать лет – достаточный срок, чтобы перестать дожидаться сына.

Отец сомневается, что папа римский удовлетворит просьбу Тулуза, и потому подписал договор с улыбкой, думая о мире, который сулит это соглашение. Теперь Тулуз не будет нападать. Отмечая событие, они выпили бутылку вина, а потом, вытерев рукавом рот, Тулуз захотел посмотреть на Санчу.

– Хочется увидеть товар, прежде чем приобрести, – заплетающимся языком выговорил он.

И вот она стоит перед ним, и граф громко щелкает языком, отчего ее передергивает.

– Что за красавица! – он протягивает руки. – Иди сюда, милашка. Давай проверим, так ли ты сладка, как с виду.

Санча хнычет. Мама ее заслоняет:

– Прошу вас, воздержитесь тянуть руки к нашей дочери. Вы пока еще женатый человек.

– Ты смеешь мне выговаривать? Клянусь Богом, я могу передавить вас, как муравьев.

– Если бы мог, уже бы передавил. – Мама держит Санчу за руку. – А вздумаешь снова на нас напасть, жемчужина Прованса тебе не достанется.

Тулуз обнажает свои грязные зубы. У Санчи все в животе переворачивается. «Молю, забери меня на небеса сейчас, пожалуйста, пожалуйста…»

– Я бы не стал рисковать этим сладким сокровищем. Мы еще встретимся, дорогая, и очень скоро.

Он встает и уходит из замка. Санча падает перед папой на колени.

– Пожалуйста, не выдавай меня за него. Я не вынесу этого.

Он гладит ее по голове:

– Не беспокойся. Ты не выйдешь за Тулуза, что бы он там ни думал. А без войны, которая вытягивает наши богатства, я смогу собрать тебе достойное приданое для любого жениха.

Элеонора

Жертвенные агнцы

Лондон, 1239 год

Возраст – 16 лет

Когда Элеонора вертится перед зеркалом в своем кремовом шелковом платье с жемчугом и золотым шитьем и в светло-шафрановой нижней сорочке, Маргарита говорит, что она напоминает освещенное солнцем облако, и в голосе сестры слышна зависть. Элеонора в самом деле чувствует себя облаком, наполненным светом и сверкающим по краям. Ее кожу покалывает, кровь бурлит в жилах. Сегодня самый важный день в ее жизни. Через несколько мгновений ее будет чествовать все королевство – да что королевство: весь мир! Наконец-то, после трех лет сомнений, темная туча, под которой она вышла за Генриха, уберется прочь. Бароны оставят свои перешептывания. Налет незаконности поблекнет и исчезнет, и граф Понтьё будет искать другую пару своей дочери Жанне. Элеонора подарила королю наследника, а королевству – принца. Она наконец стала бесспорной королевой Англии.

– Жемчуга в волосах не многовато? Надеюсь, Эдуард не заплачет во время церемонии – он в последнее время такой беспокойный. Марго, где мои туфли? Нет, эти золотые, а я хочу белые. Поможешь мне с застежкой? У меня руки трясутся.

– Дыши, – советует Маргарита тоном мамы.

Маму сегодня привезет дядя Томас, а папа снова заболел, его сердце колотится, как набат при нападениях Тулуза, который возобновил их с удвоенной силой. Маргарита, как ни старалась, не смогла его остановить. Пока не родит королю наследника, у нее нет власти во Франции. Элеонора ничего не может с собой поделать – она трепещет от торжества при виде вытянувшегося от зависти, как у гончей, лица сестры.

– Боишься, что опять явится граф Понтьё со своими претензиями? Теперь он тебе не опасен.

Так почему же ее одолевает дрожь по пути в собор, будто там их поджидает дьявол? Рядом с ней свита – Маргарита, Элеанора де Монфор, Маргарет Бисет и графиня Мод Мортимерская – и эскорт рыцарей, чтобы защитить (или хотя бы попытаться) от напора вилланов и горожан, которые так и норовят разорвать ее на куски. Чья-то женская рука дергает ее за юбку, пытаясь отодрать жемчуг. Другие хватают за волосы и сбивают набекрень корону.

– Рыцари! Вы заснули? – визжит леди Мод, отгоняя обидчиков кулачком.

На самом деле рыцарей слишком мало, чтобы усмирить этих людей. Элеонора еле дышит, а толпа все напирает, пока королева, оставив попытки сохранить достоинство, не убегает, подняв юбки. Боже мой! И это те самые лондонцы, которые всего год назад кричали, требуя головы ее и Генриха за то, что они выдали королевскую сестру замуж за француза? Как непостоянна любовь англичан! В дверях собора епископ Винчестерский ждет, чтобы благословить ее, его улыбка спокойна, словно на ступенях лишь они вдвоем. Он протягивает ей свечу и расстилает пурпурный бархат у ее ног, чтобы она преклонила колени, а потом окропляет ее святой водой и произносит:

– Помните, младенцы суть наследие Божие, и плод лона – Его награда.

Она получила благословение – тут ей не нужно даже слов никакого епископа. Она и так каждый день возносит благодарения за Генриха. Он полностью покорил ее сердце своей добротой и ясным умом – и любовью к ней. Когда первый раз у нее случился выкидыш, он утешал ее, говоря, что у Бога припасена другая душа, еще лучше, ждущая рождения для трона. А также: если она не сможет зачать другого, он все равно не бросит ее.

– Я никогда не оставлю тебя, моя милая, – говорил он, и его слова вспоминаются ей сейчас, когда она вступила в то великолепие, которое он приготовил для ее чествования.

Собор мерцает, как сказочное царство, освещенный столькими свечами, что похоже, будто ночное небо опрокинулось и стряхнуло сюда все звезды. Белый шелк покрывает свод и стены, волшебно светясь огоньками. Хор монахов поет навязчивую мелодию, молодые послушники звонят в колокола. Ладан из Утремера источает свой недешевый дух пряностей и сосны. Женщины сопровождают Элеонору через запруженный народом собор к накрытому материей столу для пожертвований при входе, по мере их движения знать падает на колени. Маргарита жертвует золотую миниатюру Мадонны, остальные заполняют стол такими же изысканными дарами: здесь иллюстрированный Псалтырь, полученный из Нортумбрийского монастыря, детская погремушка, инкрустированная драгоценными камнями, корзина со спелыми фруктами, распространяющая, как бриз, аромат мандаринов. На местах для привилегированной публики они ожидают торжественной мессы. В другом конце залы Генрих с насупленными бровями и бегающими на скулах желваками слушает дядю Томаса. Лицо короля багровеет. Глаз с отвисшим веком дергается. Что такого мог сказать дядя, чтобы так рассердить Генриха? Возможно, король решил, что Фландрия вступит в союз с Францией, а не с Англией. Генрих домогается графства Томаса как отправной точки для вторжения в Нормандию – чего, конечно, никогда не случится, пока бароны не согласятся выделить денег.

После мессы женщины идут через лужайку обратно во дворец, где ожидается пир.

– Король кажется странно недовольным для человека, который только что назначил наследника на свой трон, – замечает леди Мод, изогнув бровь на Элеанору де Монфор, как будто это она тому причиной.

Та забыла о всякой осторожности. Она высматривает в толпе Симона, он должен вот-вот прибыть из Рима – ездил просить папу Григория освободить ее от обета целомудрия и узаконить их брак. Согласился ли папа – никто не знает, так как Симон не посылал вперед себя гонцов.

– Чтобы склонить папу к согласию, нужны деньги, – говорит Элеанора де Монфор. Ее смех звучит невесело. – У нас их не будет, пока Генрих не выдаст мне мое приданое. – Которого, как известно королеве Элеоноре, она ждет уже почти два года, но, стараниями непримиримых баронов, сундуки Генриха так же пусты, как и у Симона.

Менестрели поют «Деву Марию» святого Годрика, а слуги только что внесли Элеонорино любимое блюдо – семгу и фруктовый пирог, – и вот герольд объявляет о прибытии Симона де Монфора. Элеонора чуть не вскакивает со скамьи, но чувствует на себе взгляд Маргариты и скоренько усаживается снова. Она не может отвести от Симона глаз, а он заключает в объятия жену; после шестимесячного отсутствия кажется еще красивее. Элеонора почти забыла крапчатую, как яйцо малиновки, голубизну его глаз, но его улыбка преследовала ее во сне. Целуя волосы жены, он ловит взгляд королевы, подстегивает ее неровное сердцебиение.