Потом я перестала ждать и углубилась в работу. А через какое-то время решила: стоит написать в газету «Будни тяжелого машиностроения», что несчастная любовь тоже много способствует повышению производительности труда. Вот, например, я, чтобы не думать о Беспрозванных, целый день думала только о производстве. Весь день не вылезала из-за компьютера и подготовила для цеха всю документацию, на которую Юлия положила мне три рабочие смены.

Лишь один раз я выползла глотнуть кофе, когда Беспрозванных вызвали в цех. Тут же в «еврокафе» явилась Надя.

– Наташка! Какая кошка между вами пробежала? – спросила она. – Признавайся!

– Так… не сошлись характерами, – довольно равнодушно умудрилась сказать я. – Мы слишком разные люди.

– Вы что, разбежались? – Модзалевская в волнении взяла мою кружку с «Davidoff» и сделала хороший глоток.

– Вот именно! Мы разбежались! – Я отняла у нее кружку и допила свой кофе.

– Переживаешь?

– Есть немножко, – не смогла я до конца выдержать равнодушный тон. – Все так хорошо начиналось…

– Наташ! Хочешь, я с ним поговорю? Или Володька – по-мужски. Или даже Юлия – у нее, знаешь, как здорово получается убеждать! Она ка-а-ак цыкнет на него! Он сразу забудет, что вы разные люди и… все такое…

Глаза Модзалевской горели таким бешеным огнем, что я даже испугалась.

– Надя! Не вздумайте вмешиваться! – гортанным клекотом, который обычно вылетал из меня в самые волнующие минуты, потребовала я. – У нас все по взаимному соглашению, понимаешь?

– Да-а-а… – растерянно протянула она. – А мы с Бондаревым уже прикидывали, когда на свадьбе погуляем. Скучно что-то…

На этом месте Надю подозвала к себе Юлия, а я подумала, что шутки кончились. Да, шутки в сторону! К черту эту бредятину: дегустацию, образцы, инструкции по соблазнению сотрудников, состряпанные апологетами тяжелого машиностроения! Я насмерть ранена любовью. У меня навылет прострелена грудь. Я истекаю кровью. Даже если я залижу рану и выживу, то больше никогда не смогу так полюбить. Так любят лишь однажды. Может быть, мне даже стоит поблагодарить судьбу за то, что она подарила мне такую любовь.

Я вам уже говорила, что, выходя замуж за Филиппа, тоже была уверена в собственной к нему любви. Скорее всего, я его действительно любила, но детской, игрушечной любовью. Мы с ним играли в мужа и жену, а когда игра наскучила, стали слегка ссориться. Какое-то время ссоры тоже казались элементом игры и даже разнообразили жизнь. Кто не знает, как сладостно примирение после ссоры! Мы вкушали эти сладости несколько лет, а потом и они приелись.

Дарованная мне любовь к Беспрозванных ощущалась мною совсем по-иному. Бог поцеловал меня в голову и сказал: «Люби». И я полюбила. Я всей кожей чувствовала Валеру. Смех смехом, юмор юмором, но ведь не случайно же именно его я поставила первым в своем дурацком списке образцов, хотя Славик Федоров и Коньков-отец внешне куда более интересные мужчины.

В пользу моей любви как божьего дара говорило и то, что я не испытывала злобы, не жаждала мести или несчастья жене Валеры. Я даже не была обижена на него. Я желала ему только счастья. А поскольку он не мог быть несчастлив с такой женщиной, я не смогла пролить по нему ни одной слезинки. Я представляла, как он целует свою Хозяйку Медной горы, и по моим бумагам весело поскакали маленькие малахитовые ящерки, искря яркими рубиновыми глазками и шурша крошечными младенческими пальчиками.


Несколько дней я приходила на работу раньше всех, уходила позже, и весь рабочий день безвылазно трудилась на компьютере. Представляете, мне даже повысили категорию и оклад на пятьсот рублей! Конечно, не за служебное рвение этих последних дней. Просто так совпало. А вот радости я не испытала никакой.

За целую неделю Валера ни разу не подошел ко мне, чтобы хотя бы сказать «прости». Что ж, я уже говорила, что не винила его. И с поцелуями я действительно полезла сама. Какие же у него были тогда глаза! А какие губы… Лучше об этом никогда больше не вспоминать.

Однажды, плетясь по коридору на свое рабочее место, я увидела возле наших дверей Лиру Никифорову с выражением лица, на котором явственно читалась смесь любопытства, сочувствия и почему-то вины. Я хотела завернуть в первую попавшуюся по коридору комнату, чтобы ни о чем с ней не говорить, но она уже заметила меня и бросилась наперехват.

– Наташа, погоди! – запыхавшаяся тяжеловесная Лира повисла на моей руке, а потом, лихо откинув мое невесомое тельце к стене, спросила: – Страдаешь?

Ненавижу манеру лезть не в свои дела! Конечно, все в нашем коридоре и наверняка далеко за его пределами уже обсудили мой роман с Беспрозванных. И разрыв тоже. Запретить людям чесать языки я не в состоянии, но зачем лезть ко мне в душу! Я очень хотела послать Лиру к чертям собачьим, но сказала только:

– Я не желаю это обсуждать.

– И правильно, – согласилась со мной Лира. – Люди – они такие злые! Всегда завидуют чужому счастью и радуются, когда… наоборот…

– Ты меня остановила, чтобы сказать именно это? – сквозь зубы спросила я.

– Ну что ты! Нет, конечно. Понимаешь… – Лира снизила свой трубный глас до не менее трубного шепота. – Я погорячилась тогда…

– Когда? – отшатнулась от нее я.

– Ну… когда приставала к тебе на предмет моего Никифорова…

Я внимательно пригляделась к жене Слона, чтобы сообразить, куда она клонит, но угол уклона так и не вычислила.

– Пройдем в конец коридора, – шепотом гаркнула Лира и потащила мое бренное тело за собой, – а то тут всюду уши.

В конце коридора за кадкой с разросшимся декоративным кленом она наконец приступила к изложению сути вопроса:

– Поскольку ты, Наташа, сейчас абсолютно свободна, то я предлагаю тебе в качестве лекарства от любовной драмы своего Никифорова. Вот честное слово! – воскликнула она, пресекая готовые вырваться из моей груди возражения. – Я не стану больше чинить вам никаких препятствий.

– Лира, ты спятила! – все-таки сумела я вставить свое слово.

– Не стоит спешить с выводами! Я понимаю: сейчас тебе кажется, что никто не сможет заменить Беспрозванных. На самом деле, если взглянуть правде в глаза, то что в Валерке хорошего? Да ничего! Плюнь – развалится. Совсем другое дело – Серега. Это же мужик! Мужичище! И ты ему нравишься. Все знают. Я тогда почему приревновала? Потому что неожиданно как-то все получилось. Вспомнилось, сколько лет мы вместе прожили, и вдруг раз – и отдай его за просто так, за рупь двадцать…

– Лира, мне не нужен твой Серега! И тогда тоже между нами ничего не было, и ревновала ты зря!

– Ну-у-у не скажи-и-и… – протянула Лира, – наше бабье неделю гудело. Говорили, вас даже в его машине вместе видели.

– Ну видели, и что? Он просто подвозил меня, потому что я чуть под колеса его машины не влетела. Испугалась так, что ноги не несли, вот он и подвез…

– Наташ, да ведь я не возражаю. – Слоновья жена интимно прижала руки к груди. – Я, знаешь, думаю, что это перст судьбы.

– Какой еще перст?

– Ну… ты ведь под Серегину машину чуть не попала, а не под другую.

Я хотела продолжать возражать, но Лиру не интересовало мое мнение.

– Понимаешь, у меня тут романчик один наклевывается, – доверительно рыкнула она мне в ухо. – И Серега мне как бы лишний. Я хотела бы его делом занять, чтобы не путался под ногами.

– А дело – это я?

– Правильно понимаешь вопрос. Поскольку тебя Валерка все равно бросил…

– Он не бросил! – закричала я истерично и так громко, что наверняка слышал весь коридор. – Я сама!

Лира прихлопнула мне рот своей сдобной рукой и снисходительно улыбнулась, мол, общественность знает, кто кого. Я резко вырвалась и побежала в сторону своего бюро. Вслед мне неслось громогласное:

– Ты все-таки обдумай мое предложение на досуге!

Мне повезло, что на рабочих местах никого не было. Я запряталась за свой компьютер и долго еще сотрясалась всем телом. Он меня бросил! Бросил! И все это знают! И обсуждают! И смеются! Неужели им больше нечем заняться?! А мне-то что делать?

Сотрудников почему-то долго не было, и удивление постепенно вытеснило из моей груди скорбные чувства. Куда они все одновременно подевались? Я уже собралась идти к секретарю, чтобы разрешить дело о пропаже сотрудников нашего техбюро, когда они наконец явились.

– Наталья Львовна? Где вы были? – строго спросила меня Юлия Владимировна, сурово насупив брови.

– А вы где? – от волнения нарушив субординацию, задала я ей встречный вопрос.

– Мы сдавали экзамен по правилам электробезопасности. Вчера же всех предупредила: в 10.00 всем быть на рабочих местах! Где вас только не искали…

Я трагически охнула. В Лириных объятиях за декоративным кленом об электробезопасности я даже не вспомнила.

– И что теперь? – жалко пролепетала я.

– Теперь Коньков К.И. будет пытать тебя на своем электрическом стуле одну! – хохотнул Бондарев.

– Да? – зачем-то спросила я Юлию и чуть не разрыдалась от подобной перспективы.

– Да ладно тебе! – Надя шлепнула Володьку по плечу и подошла ко мне. – Мы твое удостоверение тоже подсунули. Держи «четвертак»! – И она бросила мне корочки с красиво выведенной в графе «экзамен» «четверкой».

Я так по-детски обрадовалась и просияла, что даже Юлия распрямила сурово насупленные брови.


То ли Лира прямым текстом дала своему мужу «добро» на новый штурм моего сердца, поскольку оно «абсолютно свободно», то ли он сам решился на него, но зажимы в коридоре участились. Я, изнервничавшаяся и исхудавшая до дистрофичных размеров, все же с трудом пролезала в узкую щелку, которую мне оставлял Слон, когда мы встречались с ним в коридоре. Я уже придумывала деликатную фразу, которой обрисую Сергею Семеновичу неделикатность его поведения, когда он, прижав меня в очередной раз к пожарному рукаву на лестничной площадке, сказал:

– Наталья Львовна, давайте с вами еще раз встретимся где-нибудь за пределами Инженерного Корпуса.