Уинстон Грэм - Четыре голубки

— Давайте все за это выпьем.

Потом они снова сели и молча стали есть, а Кэролайн заявила:

— Разумеется, я не хочу ребенка.

— Кэролайн! — воскликнула Демельза.

— По правде говоря, разве они не вздорные мелкие создания, когда появляются на свет? Честное слово, я не выношу младенцев! Сморщенные, с красными лицами, жадные и эгоистичные тираны, вечно им что-то нужно, пукают и рыгают, требуют от взрослых внимания денно и нощно и никогда за это не благодарят. Они теплые, мокрые и липкие, пахнут мочой и прокисшим молоком, и вообще их уже слишком много в мире!

Все засмеялись, но Кэролайн поморщилась и продолжила:

— Я и впрямь так думаю! Дуайт знает. Я его предупреждала.

— Ты всех нас предупреждала, — заметила Демельза, — и мы в это не верим.

— Тебе следует подумать о продолжении рода, — иронично произнес Росс. — В конце концов, мир — не такое уж плохое место, и будет крайне жалко покинуть его, оставив чужим детям.

— Продолжение рода? — удивилась Кэролайн. — Не возражаю, если я смогу воспитать маленького Дуайта и даже, да поможет мне Бог, маленькую Кэролайн. Но мне всегда казалось, что собственный ребенок обычно походит на самого нелюбимого кузена!

— Или родителя, — вставила Демельза. — У Джереми ступни моего отца, но надеюсь, что на этом сходство закончится.

Все снова засмеялись.

— Я думаю, — сказал Дуайт, — что как отцу этого эмбриона, мне должно быть позволено осудить высказывание Кэролайн. Я со своей стороны, если будет девочка, не возражаю, чтобы она была высокой, худой, с рыжими волосами и веснушками на носу.

— Ты описал чудовище, — сказала Кэролайн. — Это что, твоя двоюродная тетя?

— И правда, — сказала Демельза.

Все замолчали.

Кэролайн на мгновение задумалась, раскрошила хлеб, а потом улыбнулась.

— Разве это не чудесно для всех нас?

Без пятнадцати шесть основные соревнования по борьбе закончились. Шляпу и гинею выиграл Пол Дэниэл, оказавшийся, несмотря на возраст (сорок лет) и пристрастие к выпивке слишком проворным и хитрым для остальных. Публика собралась вокруг круглой площадки, примыкающей к главной дороге из Сола в Сент-Агнесс, по другую сторону дороги от вонючего пруда, где чуть не утопили Дрейка. На поле находилось сотни две человек, и две трети из них собрались возле ринга. Остальные лежали, играли в игры или пили пиво и болтали, рассеявшись по полю. Многие были навеселе, большая часть успела посетить пивнушку Салли-забери-покрепче дальше по улице. Потому Салли и могла себе позволить устанавливать призы победителю.

Туман наконец-то рассеялся, а точнее, его сдуло на несколько сотен ярдов в сторону моря, так что участок общественной земли оказался как раз на границе тумана. В основном солнце светило сквозь дымку, но иногда и припекало, а иногда опускался липкий серый туман. Над головами, но всегда в облаках, кружили чайки, не переставая выкрикивать: «дай... дай... дай...».

Сэм и Дрейк пришли в половине шестого, поднявшись от мастерской Пэлли. Теперь они сидели на скамейке в окружении своих поклонников, а Толли Трегирлс сновал между ними и аналогичной группой, окружающей Тома Харри, как напыщенное пугало. Эммы Трегирлс нигде не было видно, как и Салли. Отдав Полу Дэниэлу приз, она поспешила снова открыть свое заведение, чтобы клиенты не ушли к конкурентам. Толли собирался послать к ней мальчишку, когда начнется матч. Но пока он не начался. Как оказалось, собиралась прибыть знать из Тренвита, чтобы посмотреть на состязания — ходили слухи о сделанных ставках, а здесь, как и в церкви мистера Оджерса, ничто не начиналось, пока не прибудут сквайры.

Полдарки и Энисы пришли около шести. Росс не хотел приходить, да и Демельза тоже, но трудно было остаться в стороне. Сэм как-никак был братом Демельзы. Нелегко было как высказать свое расположение, так и проигнорировать. Но Демельза сказала, что это будет не просто кулачный бой, а настоящий матч, судья будет следить за соблюдением правил. Да и знати из разных семей необязательно пересекаться.

Но когда дошло до дела, оказалось, что они не могут сидеть достаточно далеко друг от друга. Около ринга было всего четыре скамьи, поставленные в ряд у входа. В пятнадцать минут седьмого из ворот Тренвита вышли Джордж Уорлегган и Осборн Уитворт и проследовали на поле. Осборн переоделся в красивый сюртук из красного шелка и белые панталоны. Дамы с ними не явились. Оба джентльмена сели на самом дальнем от Полдарков краю скамеек.

Толли Трегирлс находился в своей стихии. Слегка сутулясь, в длинном сюртуке, он был похож на стервятника на дереве, весь в шрамах, однорукий и не перестающий кашлять, он встал в центре ринга и провозгласил начало состязаний.

— Матч борцов, победитель определяется в трех раундах, победа присуждается за три очка, приз — две гинеи, который выдаст миссис Салли Треготнан из пивнушки Салли... Соревнуются... Слева от меня — Том Харри... Справа от меня — Сэм Карн...

Когда мужчины шагнули вперед, раздались одобрительные и неодобрительные выкрики. Они были одеты, как положено для соревнований — голыми по пояс, не считая коротких свободных курток из плотной льняной ткани, стянутых на шее шнуром и с широкими рукавами. Они также носили панталоны до колен, толстые чулки, но были босыми. На востоке, за пределами Корнуолла, разрешались пинки ногами, но здесь это считалось нечестным, вся сила и умения должны быть в плечах и руках. Помимо Толли на ринге присутствовали еще двое судей — Пол Дэниэл и Уилл Нэнфан.

Когда соперники пожимали друг другу руки, стало видно, что Сэм на добрых три дюйма выше Тома Харри, но тот шире в плечах и обладает крепкими ногами и бедрами. В таком состязании высокий рост — не всегда преимущество.

Толли дунул в свисток — по его словам, подаренный умирающим боцманом с фрегата, где он когда-то служил, в качестве признания заслуг. На самом деле он украл его у испанского попрошайки в Гибралтаре. Кружась вокруг противника, Сэм заметил Эмму Трегирлс, она пришла к рингу вместе с Салли. Женщины стояли в группе поддержки Тома Харри. Эмма даже не взглянула на борцов, она болтала с Салли и смеялась. Ее смех плыл над полем.

Когда борцы сошлись в первом захвате, из толпы донеслись выкрики. Большая часть зрителей болела за Сэма, и он со смущением различил голоса своей паствы. Не то чтобы он не желал получить их поддержку, но он чувствовал фальшь и неправедность своих действий. Во время долгого пути из Бодмина, сопровождая тело в траурной церемонии, он много думал о жизни и смерти и о собственном положении в мире, своем долге и полномочиях. И возврат к старым привычкам юности, к участию в состязании в физической силе с громилой, избившим его брата и грозящим жениться на девушке, запавшей Сэму в душу, не выглядел соответствующим его долгу и полномочиям распространять слово Божие.

Харри дернулся, чтобы схватить Сэма за куртку, но тот нагнулся и вильнул в сторону, а потом попытался сам провести захват. Но Харри вырвался, и снова началось кружение. Это была часть техники борьбы, и чемпионы могли продолжать в таком духе иногда до получаса. Но этим вечером подобного не случилось, слишком уж много личного было вложено в этот матч.

Сэм думал, что, возможно, он и убедил себя участвовать, чтобы спасти душу для Иисуса, но уж точно к этому примешивались совершенно нехристианские мотивы. Месть и похоть. Месть и похоть. Как он может это отрицать? А если он это не отрицает, то как может оправдать? С ужасом и печалью увидев, как повесили человека, и зная, что тот так и не познал Господа, как можно участвовать в подобной жестокой забаве на потеху толпе?

Они сошлись в клинче, и Сэм сосредоточился лишь на том, как бы не оказаться в воздухе. Тому Харри наконец-то удался задуманный захват. Они боролись, сжимая друг друга. Голова Харри оказалась под мышкой у Сэма, он качнулся и попытался сделать обратный бросок. Ноги Сэма оторвались от земли, он оказался в воздухе, бороться сейчас было бессмысленно. Он перенес весь вес на одну сторону и приземлился не на лопатки, а на локоть и бедро и перекатился. Харри налетел на него, когда Сэм уже почти поднялся, и теперь придавливал к земле. Сэм оторвал руки противника от своего ворота, снова упал на колени и вдруг рухнул вниз головой.

Они разошлись и начали всё сначала. Харри бросался на соперника скорее как бык, чем как борец — он врезал плечом Сэму по ребрам, так что тот согнулся пополам, схватил его за плечи, пока шнурок не стал его душить. Сэм вырвался, заехав Харри локтем в физиономию, поставил ему подножку, и они упали и покатились по земле, то один сверху, то другой.

Толли пришлось отскочить, когда они в конвульсиях дернулись к нему. Он свистнул, поскольку борьба на земле не разрешалась.

Ему пришлось оттащить Харри, и противники поднялись на ноги под крики и свист толпы.

Я не должен был участвовать, подумал Сэм, не должен. Харри схватил его за куртку, и бычья голова врезалась в подбородок. Теперь одна рука обвила его за пояс, а другая вцепилась в панталоны. Он упал, как срубленное дерево, под весом шестнадцати стоунов [16] мускулов и костей, навалившихся сверху.

Задыхаясь от боли и недостатка воздуха, Сэм услышал свист и почувствовал, как чьи-то руки отрывают от него Харри. Он проиграл первый раунд.

— Я думаю, — сказала Демельза, — что мне это не нравится.

— Мне тоже, — сказал Росс, — но мы должны досидеть до конца.

— Этот человек дерется нечестно — он старается сделать больно. Почему борьбу не остановят?

— По правилам этого нельзя сделать, не присудив победу Харри. Не то чтобы он нарушал правила, он просто дерется грубо. Судьи могут вмешаться, как уже раз сделал Толли, но не могут остановить матч. Ох...

Гнев и злость не всегда лучшее топливо для соревнований в физической силе, но желание драться необходимо, а Сэму пока его недоставало. Он ничего не знал о пари Росса, но прекрасно помнил о том обещании, что дала ему Эмма, хотя сегодня оно казалось просто шуткой с ее стороны, а не истинным намерением. Он ощущал обиду и стыд.