— В принципе я согласен, что цель достойная, — сказал Росс. — Но на деле, в этом конкретном случае, сомневаюсь, что смерть человека может послужить какой-то цели.

— Хоскина? Ох, ну так решили. Как вы знаете, после суда мы тщательно обсудили этот вопрос и облегчили наказание двум другим. Это решение — результат тщательнейшего взвешивания фактов, мы посчитали, что можно проявить милосердие и сделать показательным примером лишь самого гнусного преступника из тех троих.

— Да... Да...

— Позор для доброго имени британского правосудия, что то преступление, за которое приговаривают человека, часто — лишь малая часть его проступков. Официально Хоскина казнят за то, что он вломился в дом и украл имущества на сорок шиллингов. Но на самом деле он многие годы известен как смутьян и всю жизнь устраивал проблемы. Недаром его прозвали Рисковым.

— Наверное, мне следовало обозначить, в чем мой интерес, — сказал Росс. — У Джона Хоскина есть брат Питер, он работает на моей шахте. Питер говорит, что его брат пусть и слишком горяч, но точно не злобен и до сих пор не совершал серьезных проступков. Возможно, брат несколько пристрастен, но думаю, что во время мятежей и беспорядков самые шумные — не обязательно самые худшие. Однако... — он замолчал, поскольку Бассет, казалось, готов был его прервать.

— Продолжайте.

— Я собирался сказать, что мой интерес к его судьбе более эгоистичный — я просто хочу спокойно спать по ночам.

— А как это может на вас повлиять?

— Вышло так, что именно я возглавлял констеблей, которых отправили в коттедж Хоскина.

На террасу вышла леди Данстанвилль, но муж жестом попросил ее удалиться.

— Мой дорогой Полдарк, у вас нет никаких оснований принимать это так близко к сердцу! Как, по-вашему, я себя чувствую? Приговор или снисхождение — все это совершенно несправедливо возложили на мои плечи в Бодмине. Это решение было для меня самым неприятным! Да и всё это дело — сплошные беспокойства и тревоги, и уверяю вас, это сказалось на том, как я сплю по ночам.

— Тогда почему бы нам обоим не облегчить совесть?

— Как?

— Написав петицию с просьбой о снисхождении к Хоскину. У нас есть еще пять дней. Лишь прошение с самого верха может возыметь эффект. Времени еще достаточно. Многих помиловали у подножия эшафота.

Они не сводили друг с друга глаз. Бассет снова поджал губы, но не заговорил.

— Сейчас трудные времена для милосердия, — сказал Росс, — я знаю. Не так давно многих повесили за мятеж на флоте, и вполне справедливо. Такие, как их зачинщик Паркер, могут болтать о свободе, но первыми установят еще более жесткие правила, чем те, от которых они клялись избавиться. Но сначала мятежи поднимали против невыносимых условий, и Адмиралтейство, во многом действующее довольно глупо, приняло мудрое решение, поступив с мятежниками мягко. Эти же беспорядки в Корнуолле не имеют ничего общего с поздними мятежами, а похожи на самые первые. Пустые желудки, потухшие очаги, больные жены и беспризорные дети — отличные советчики во время беспорядков. Не думаю, что Сэмпсон, Барнс или Хоскин хотели преступать закон. Они ожесточились не против нас с вами или других представителей власти. Они ожесточились против торговцев и мельников, жиреющих, пока остальные голодают. Помиловать одного осужденного — это не признак слабости, это убедит всех, что свершилось правосудие.

Бассет отвернулся, а когда повернулся обратно, стало ясно по выражению его лица, что его мысли витают далеко от высказанных аргументов.

— Вы говорите, что эти люди — патриоты, Полдарк, — сказал он. — Вы знаете, что в прошлом месяце в Камборне был создан Патриотический клуб? Как я понимаю, все его члены — молодые люди, и все носят пуговицы, которые получили напрямую из Франции, с выгравированными словами «Свобода» и «Равенство». А еще они поют песню, восхваляющую революцию и все ее последствия. Да-да, все ее последствия — вероломство, тиранию и кровавую резню. Более того, они превозносят любую победу Франции, на суше или на море, и огорчаются победам Англии. Но они не ограничиваются обществом друг друга! Они идут к шахтерам и беднякам и подстрекают их к бунту сладкими речами. Я узнал, что они общались и с лидерами этих беспорядков. Если бы не было таких людей и таких клубов, кто знает, как бы мы поступили... Но не сейчас.

Небо начало темнеть. Вместо того чтобы рассеяться, как это часто случалось этим летом, облака густели, как будто собирался дождь.

— Я уважаю вашу точку зрения, милорд, — ответил Росс. — События принимают такой оборот, что никто с уверенностью не скажет, как правильно к ним относиться. Но к революции во Франции, в этом я уверен, привела нищета простого народа на фоне распущенности двора и слабости правительства, к тому же жестокого и сурового. Теперь у нас едва ли лучшие условия для бедных, чем во Франции в 1789 году. Вот почему закон Питта выглядел как лучик надежды, вот почему, как я считаю, настоящая трагедия, что его отозвали. Но в любом случае, наше правительство не слабое. Есть ли необходимость в его суровости?

— Мы не были суровы, приговорив лишь одного человека. Мы проявили милосердие к двум другим.

— Это как посмотреть.

Бассет стал терять терпение.

— Вы считаете, что можете судить судей?

— Последнее, чего бы я хотел — это кого-то судить. Вот почему из меня вышел бы плохой судья. Но я говорю не об осуждении, а о снисходительности — в узком смысле — и мудрости — в более широком.

Бассет скривил губы.

— Человек, говорящий такое, как я полагаю, готов признать, что люди, судящие других, должны избавиться от гнева, дружеского расположения, ненависти и мягкосердечия. Именно таким я и стараюсь быть. Простите, если разочаровал вас.

— Я этого не говорил...

— Уверен, вы говорили от чистого сердца. Вы знаете, что я говорил именно так. Конечно, у нас разные точки зрения... Ах, дорогая, присоединяйся к нам. Капитан Полдарк как раз нас покидает.


Глава третья


По дороге домой Росс увидел Сэма Карна, возящегося в тесной часовенке у Уил-Мейден. Он спешился и вошел. Сэм был один, и Росс сказал ему, что Джона Хоскина вряд ли помилуют.

— Спасибо, брат, — ответил Сэм. — Так смело было с вашей стороны попробовать. Я даже и не знал, что вы собирались. Скажу завтра Питеру. Но думаю, он и так знает, что его брата повесят.

Росс взглянул на Сэма, не сильно удивившись его безропотному тону. В шахтерских районах жизнь и смерть стоили дешево, в особенности для Сэма, столько времени уделявшего помощи больным.

— Питер хочет пойти, — сказал Сэм, — и я пойду с ним.

— С ним? Куда? В Бодмин?

— Да. Сначала я хотел его отговорить, но это правильно, что там будет семья Джона.

— Но почему ты? Ты не член семьи.

— Питер — мой напарник, и я не хочу, чтобы он прошагал весь путь туда и обратно в одиночестве.

— А что насчет его родителей?

— Отец и мать Питера придут туда на день раньше, в надежде повидаться с сыном. И другие тоже придут отдельно.

Росс оглядел пустой молельный дом с грубыми стульями и Библией на столе у окна.

— Это будет в четверг. Не забудь, что в четверг у тебя поединок.

— Да, я не забыл.

— Как думаешь, ты победишь?

— Я точно не знаю. Я больше привык бороться с тем, что внутри души.

— И часто ты раньше боролся?

— Порядочно. Но с тех пор как обрел Господа, я не был на ринге.

— Может быть, разумно немного попрактиковаться?

Сэм улыбнулся.

— Спасибо, брат, но каким образом?

— Я мог бы попробовать провести несколько бросков.

— Вы умеете драться?

— О да.

Сэм обдумал положение.

— Мне кажется, это неподобающе.

— Позволь мне самому судить.

— Ну, спасибо, брат, это может мне пригодиться. Я подумаю.

— Думай быстрее. Осталось всего несколько дней.

Придя домой, Росс рассказал Демельзе о результатах визита в Техиди.

— Чему же тут удивляться, — сказала она. — И он не поблагодарит тебя за этот визит, Росс. Он считает себя щедрым из-за того, что простил двоих, и не обрадуется тому, что его все равно считают суровым.

— Похоже, всех это заботит меньше меня. Я что, более мягкосердечный или просто хочу успокоить совесть?

— Ты — человек добрый, — ответила Демельза. — Но возможно, мы просто смирились. Когда человека приговаривают к смерти, мы принимаем это, как бы это ни было печально. Мы знаем, что этого не изменить. Ты надеялся это изменить, и потому разочарован. Считаешь, что твоя попытка провалилась. А мы не считаем, потому что и не надеялись преуспеть.

Росс плеснул себе бренди.

— Мне всё меньше и меньше нравится собственная роль в этом деле. Всё было сделано неправильно. И мне всё меньше и меньше нравится бороться с французами, командуя ополчением. Если придут французы, ну ладно, мы можем пригодиться. Но если французы не придут, нас скорее всего используют для подавления беспорядков.

— А ты что же, поддерживаешь беспорядки?

Росс нетерпеливо махнул рукой.

— Как я могу ожидать, что ты поймешь, если даже себе отчетливо объяснить не могу? Я сам не могу разобраться в своих взглядах.

— И я тоже иногда, — искренне добавила Демельза.

— А Джордж становится всё более невыносимым с каждой встречей! Около года назад мне казалось, что наша вражда затихает. С каждым годом мы становились старше и чуть терпимей, и я считал, что пока мы друг друга избегаем, наши разногласия уменьшатся.

— А разве проблема не в этом?

— Что?

— Ну, с тех пор как ты ближе познакомился с лордом Данстанвиллем, вам стало труднее друг друга избегать.