— И он ослеп?

— Да... Вроде да.

— Доктора сказали Хью, что такое случится и с ним.

— Боже мой! — нахмурился Росс. — Мне так жаль! И когда он это выяснил?

— Я точно не знаю. Он приехал с грумом, и думаю, именно из-за зрения. Он не остался к обеду, но я отвезла его к Тюленьей пещере. Он так хотел поехать, а я не нашла предлог отказать.

— То есть на гребной лодке?

— Да. Он сказал, что собиралась приехать миссис Говер с детьми, но один ребенок заболел, и она не смогла.

— И там были тюлени?

— О да... Куда больше, чем я видела раньше.

Росс еще сильнее нахмурился, повисла зловещая тишина.

— Интересно, он встречался с Дуайтом?

— С Дуайтом? — с облегчением повторила Демельза.

— Ну, насколько я знаю, Дуайт не обладает специальными познаниями в глазных болезнях, но у него есть интуиция, прямо-таки чутье по поводу заболеваний. Хью уж точно не повредило бы с ним увидеться... Боже ты мой, какой ужас! И причиной стало тюремное заключение, что говорят доктора?

— Они считают, что так.

Росс наклонился и погладил Гаррика, улегшегося в тени его кресла.

— И в самом деле ужасно. Временами мир кажется таким безумным и жестоким. Достаточно жестоким и без того, чтобы люди причиняли дополнительную жестокость.

Демельза взяла голубую шелковую нижнюю юбку, которую нужно было подшить, и принялась за работу. Пчела кружилась над цветками сирени, и Демельза гадала, не та ли самая это пчела.

— И что он собирается предпринять?

— Хью? Я не знаю. Думаю, поедет домой к родителям, в Дорсет.

— Он по-прежнему в тебя влюблен?

Демельза бросила на него быстрый косой взгляд.

— Сейчас... я не знаю.

— А ты?

— Мне его жаль, как ты можешь себе представить.

— Говорят, что от жалости до любви один шаг.

— Не думаю, что он хотел бы, чтобы его жалели.

— Да. Но я не это имел в виду.

Гаррик тяжело поднялся на костлявые черные лапы и поковылял в дом.

— Ему не нравится жара, — заметила Демельза.

— Кому? Хью?

— Нет-нет-нет.

— Прости, я не собирался шутить.

Демельза вздохнула.

— Может, будет лучше, если мы обратим всё в шутку. Может, мы принимаем жизнь слишком серьезно... Я рада, что ты вернулся, Росс. Вот бы ты пореже уезжал. Или совсем не уезжал!

— Я с таким же успехом мог бы и никуда не ездить. Всё равно не получил ничего, кроме разочарования.

В тот вечер, пока последние лучи солнца еще сияли над морем, они занялись любовью, и Росс заметил в Демельзе, хотя и не сказал об этом, тепло и пылкость, которых ей не хватало в последние несколько месяцев, пусть и едва ощутимо. Уже не в первый раз он осознал, что у его жены есть эмоциональный свет и тени, не поддающиеся расшифровке, их нельзя назвать чувственными, возможно, они происходят друг из друга и друг друга усиливают, но зарождаются в тех глубинах ее характера, которые он не вполне понимал. Дочь шахтера была совсем не так проста.

Они немного поболтали о всякой ерунде, а потом Росс уснул. Полежав рядом, глядя в угасающие отблески дня на потолке, Демельза выскользнула из его объятий и из постели, накинула пеньюар и подошла к окну. По небу рассыпались тусклые звезды, пляж и утес были черны и пусты. Шрам прилива отделял море от песка. Ночные птицы летели домой.

Она поежилась, несмотря на тепло в комнате, потому что задумалась о чудовищности своего поступка.

Росс всегда был для нее больше чем просто мужем. Он почти что создал ее, буквально из ничего, из голодного ребенка, не способного видеть что-либо кроме насущных нужд: неграмотного, одетого в лохмотья, завшивленного. За тринадцать с чем-то лет под его присмотром она выросла в девушку с определенными достижениями: научилась читать и писать, говорить на приличном английском, играть на фортепиано, петь и общаться не только с местными сквайрами, но в последнее время и со знатью. Более того, он женился на ней и всегда дарил любовь и заботу, доверие, прекрасный дом, прислугу для любой работы, которой ей не хотелось заниматься, а также дал трех прекрасных детей, двое из них выжили. А она предала всё это в неожиданном порыве жалости, любви и страсти к человеку, которого едва знает, стоило ему только попросить.

Она просто не могла в это поверить. Несколько лет назад, когда Росс ушел к Элизабет, покинул ее и сбежал к Элизабет, она в одиночестве отправилась на бал к Бодруганам с намерением отомстить единственным доступным способом и бросилась в объятья шотландского офицера по имени Малкольм МакНил. Но когда дошло до главного, когда она оказалась в спальне наедине с незнакомцем, пытающимся с пылом страсти ее раздеть, она ему отказала, прибегнув к силе, ударила его, как тот беспризорник, которым когда-то была, и сбежала. Она с яростью обнаружила, что как бы ни поступил Росс, она принадлежит ему и не желает, просто не может принять ни одного другого мужчину. Тогда у нее был побудительный мотив, осознание неверности Росса сжигало ее душу, и она не смогла изменить в ответ.

Теперь, всего лишь при подозрении, что Росс снова тайно встречается с Элизабет, она позволила себе неверность, которую считала немыслимой.

Демельза всмотрелась в ночь. Темнее не стало — за домом взошла луна.

Но признаться честно, она не могла даже сослаться на рассказ Джуда о тайной встрече Росса. Конечно, мысль об этом не отпускала ее все эти месяцы, разъедала, как ржавчина, привычное удовольствие от жизни, и на мягком песке у пещеры тюленей, под нависшими утесами, рядом с сидящим на коленях и наблюдающим за ней мужчиной, эти мысли внезапно всплыли в голове и лишили ее воли. Но она могла так поступить только в том случае, если исподволь страстно этого желала и позволила себе воспользоваться предлогом. Это был предлог, Демельза точно знала. Хороший или плохой, какая разница? Предлог для непростительного поступка.

Демельза не пыталась себя убедить, что поддалась романтическим ухаживаниям Хью. Конечно, приятно быть чьим-то идеалом, как в рыцарских романах. Но у нее был не тот характер, чтобы такое могло на нее повлиять. Она прекрасно знала, что подобный поэтический взгляд на любовь невозможно поддерживать долго, она всегда ясно давала понять это Хью. И действительно, его сумасбродство и обаяние в конце концов поставили в тупик предмет страсти. Было ли с его стороны непорядочно пытаться очаровать ее, загипнотизировать идеалистическими отношениями и прекрасными словами? Возможно, и непорядочно, ведь в его искренности сомневаться не приходилось. В любом случае, она не поддавалась гипнозу. Но в итоге не отказала ему. Отдалась ему легко и пылко. И почти не испытывала смущения. Это случилось под жарким солнцем, словно весь мир вокруг перестал существовать.

Так какова же была причина? Влечение, простое физическое влечение, которое она почувствовала с первой встречи в прошлом году; печаль от новостей о его здоровье; возможность, угнездившаяся, как перелетная птица, и Демельза почувствовала в этом изолированном месте, что она никто, женщина без имени, отдающаяся безымянному мужчине.

Да разве эти причины, не считая первой, нечто большее, чем просто предлог? Стоило ему увидеть Демельзу, как он ее возжелал, а теперь и получил. Возможно, это его излечит. Возможно, теперь, когда она опустилась на уровень любой другой женщины, он сможет уйти и забыть ее. Есть старая поговорка, что когда свеча задута, все женщины одинаковы. У Хью было много других женщин, и она стала одной из них. Теперь он сможет найти идеал в другой девушке. Может быть, в конце концов, она правильно сделала, что отдалась ему, очистила его разум от желания, дала возможность примириться с самим собой и забыть.

Демельзе хотелось бы в это верить. Почти что хотелось. Ни одна женщина на деле не желает признать, что, отдавая себя мужчине, она тем самым теряет в его глазах привлекательность. Но это оказалось менее вероятным, чем выглядело накануне. Когда Росс уснул, пытаясь забыть разочарования и дискомфорт зловещей ночи, снова прибыл тот же высокий грум, процокав по камням перед домом, к счастью один, но так же открыто доставил ей послание, которое Росс вполне мог решить прочитать. Правда письмо было формальным, с любезными благодарностями за гостеприимство во вторник, и выражало надежду, что они с Россом отобедают в Треготнане до отъезда Хью домой. Но внутри оказался еще один сложенный листок со стихотворением. Кто знает, хватило бы ей ловкости рук, чтобы незаметно сунуть его в карман?

Изменился стихотворный размер, но не стиль.

Святейшее творенье моря и песка,

В руках моих мила и так близка.

Владея ей, я мотыльком летел

К невинному огню, что в ней горел.

Отзывчивое тело, нежный стан,

Наш негасимый страсти ураган.

И губ ее ответ – хмельной дурман.

Сюжет нашей любви уже воспет,

Но не закончен сей еще сонет.

Любовь — продленья жизни эликсир,

И пусть тот день – лишь все, что дал нам мир,

Он — счастье, придающее мне силу,

Я счастье унесу с собой в могилу.

Похоже, его отношение не изменилось, ни от чего он не «излечился». Но излечилась ли она? И от чего? Непреодолимый страстный порыв единственный раз в жизни отдаться другому мужчине? Извращенное желание изменить любимому человеку? Желание подарить счастье, если это в ее власти, человеку, столкнувшемуся с такой серьезной угрозой? Внезапное падение морали, когда она лежала на теплом песке, а на теле высыхали соленые капли?

Но странная штука, сбивающая с толку — она не была вполне уверена, что ей нужно от чего-то излечиться. Она любила Росса не меньше прежнего, возможно, что удивительно, даже немного больше. И к Хью Армитаджу ее чувства не изменились. Он покорил ее, обогрел своей любовью, и Демельза вернула часть этой любви. И физические ощущения, если хотя бы мысленно можно отделить их от захватывающего напряжения и сладкой радости того дня, ничуть не отличались от тех, что она испытывала раньше. Она совершенно не считала, будто становится распущенной женщиной. Она не думала, что это еще раз повторится. Ее просто немного сбивало с толку, что она ничуть не изменилась после этих событий.