— Но именно так я и говорю! — он встал и выпрямился во весь рост, его снова переполняла уверенность. — Этот... этот ребенок, которого ты носишь, наверняка его! А ну, говори! Скажи мне правду, Ровелла, как своему зятю и другу...

— Правда в том, — ответила Ровелла, что я ни разу не оставалась с ним после темноты или наедине, когда подобное могло бы случиться. Вы сами об этом позаботились! Постарались, чтобы я не могла надолго выйти.

Оззи вспыхнул, и некоторое время они переругивались. Он не мог не заметить ее решимости, скрытой под покорностью и беспокойством. Спор закончился, когда она спокойно сказала:

— Я не была ни с кем кроме вас, викарий, я ношу вашего ребенка и готова объявить это всему свету.

Повисла тишина. Оззи прошелся по кабинету и рухнул в кресло.

— Откуда ты знаешь, что он женится на тебе?

— Он просил моей руки на прошлой неделе.

— Боже мой!.. И что ты ответила?

— Я сказала, что не могу ответить без вашего согласия и согласия матушки. Еще я сказала, что ответ вряд ли будет положительным.

— Почему?

— Его социальный статус ниже моего. Его отец плотник.

— И он совершенно ничего не знает о твоей ситуации?

— Совершенно ничего не знает! — Она подняла голову. — Я никому не говорила, как вы и велели. Если вы...

— Да-да. И ты думаешь, если он женится на тебе, то никогда не узнает?

— Конечно, он должен узнать! Соврать я не смогу! Я удивлена, что вы подумали, будто я собираюсь его обмануть!

Оззи сердито посмотрел на нее.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Если бы вы дали разрешение на брак, я пошла бы к нему и сказала правду. О нет, не всю, — добавила Ровелла, когда Оззи попытался возразить, — не о том, чей это ребёнок, только то, что я в ужасной беде, и брак с ним спасёт меня от позора. И если он даст этому ребёнку своё имя и отцовскую любовь, я буду ему хорошей женой, а он породнится с благородным семейством.

Чем дольше он слушал, тем больше ему казалось, что это и правда выход из положения — лучший, какой он только мог представить. Но это выглядело слишком легко. Тут таились некоторые опасности.

— Ты его любишь?

— Конечно, нет. Но нищим выбирать не приходится. Если это спасёт меня от позора, да и вас тоже...

Он поморщился. Пока она говорила, в его душу стала закрадываться ревность от мысли, что другой мужчина будет наслаждаться её соблазнительной чувственностью. Однако последние три слова пробудили в нём совсем другие чувства.

— А что насчёт твоей матери и Морвенны? Придётся всё им сказать и получить их согласие.

— Думаю, они согласятся, если узнают о моём положении. И я скажу им, что Артур Солвей — отец ребёнка.

— Богом клянусь, девочка, кажется, ты всё хорошо обдумала!

— Я несколько недель не думаю ни о чём другом. Как же иначе? Мои мысли всё время к этому возвращаются.

Он кивнул. Это имело смысл. Он начинал испытывать к ней тёплые чувства. Если дело удастся устроить таким образом, растает, наконец весь этот ужас, стоявший у него за спиной.

— Ты сохранишь в тайне всё остальное?

— Разумеется. Мне совсем ни к чему говорить о том, что здесь происходило.

— Значит... если ты всё спланировала в своей милой головке, Ровелла, ты, должно быть, продумала и остальное?

— Остальное? О чём это вы?

— Ну, как ты собираешься взяться за это?

— Я ничего не могла сделать без вашего разрешения, и потому не строила планов. Но если вы согласны, тогда мне стоит увидеться с мистером Солвеем завтра в библиотеке и всё ему сказать.

— Но в библиотеке вы ведь не будете одни?

— У него там отдельный стол. Мне кажется, в некотором смысле, там мне будет легче поговорить с ним.

— И что дальше?

— Если он согласится, я попрошу его прийти повидаться с вами.

— Зачем?

— Просить моей руки. Всё должно выглядеть правильно, чтобы Морвенна ни о чём не догадалась. Вам с ним надо будет обсудить кое-какие вопросы.

— Что за вопросы?

— Он беден, Оззи, очень беден. Как библиотекарь, он зарабатывает пятнадцать фунтов в год. Он много работает по вечерам, переписывая документы для нотариуса, мистера Пирса, это ещё три фунта в год. Он полночи работает, и жильё у него, я уверена, жалкое. Меня с ним ждёт тяжёлая жизнь, но я не жалуюсь, я это заслужила...

— Да. Что ж...

— Но для ребёнка, он ведь будет ваш...

— Вот как? И чего же ты хочешь?

— Пожалуй, маленький подарок поможет нам начать совместную жизнь. Можно рассматривать это как свадебный подарок вашей... вашей свояченице. Морвенна будет довольна.

— Cколько ты хочешь?

Похоже, Ровеллу испугал этот вопрос.

— До сих пор я не заходила так далеко в своих планах. Я лишь надеялась, что вы сами это решите. — Она снова начала всхлипывать. — Если бы... если я скажу, что приду к нему не совсем без гроша, вероятно, он более благосклонно посмотрит на... на это предложение.

Оззи потёр нос. Девчонка, конечно, хитра. Но разрешить всё таким способом было бы огромным облегчением. С новыми доходами от Сола он может позволить себе быть великодушным, и так приятно стать добрым и щедрым зятем, и он будет прекрасно выглядеть в глазах Морвенны и миссис Чайновет. Девчонка, пойманная на прелюбодеянии. Он не бросит в неё первый камень. Он, викарий, поступит так, как проповедует. Двадцать пять гиней он вполне может себе позволить — больше, чем годовой доход этого жалкого типа — и это всё уладит. Благодарение Богу за такой благополучный исход.

Он немного поколебался — для пущего эффекта. А потом сказал:

— Очень хорошо, милая. Если молодой человек примет твоё предложение, пришли его ко мне. Он получит от меня небольшой подарок, который поощрит его и поможет вам начать совместную жизнь.

II

Артур Солвей пришёл не на следующий день, а днём позже, как и договаривались, когда Морвенна отправилась на чай к Полвелам. Ровелла подумала, что пусть её лучше не будет дома, когда Артур появится в первый раз. И это решение оказалось удачным.

Солвей был высокий и тощий, с узкими, почти как у Ровеллы, плечами и юным добродушным лицом. Он носил очки и сутулился, как школьник. Потел и волновался. В общем, совершенно не тот тип, что способен противостоять викарию, в чью пользу выступала не только почтенная должность, но и более высокое происхождение и воспитание. Но молодой человек всё же бросил викарию вызов. Неясный шум в комнате постепенно перерос в гневные голоса, главным образом, голос Оззи. В конце концов они стали очень громкими, и вскоре Солвея почти что вышвырнули из комнаты, и он стремглав выбежал из дома. Мистер Уитворт захлопнул за ним входную дверь и вернулся в свой кабинет, дверью которого он тоже хлопнул с такой горячностью, что затрясся весь дом.

Спустя десять минут Ровелла решилась заглянуть в кабинет. Оззи стоял у окна, сжимая и разжимая кулаки. Полы его сюртука подрагивали от каждого движения, а лицо покраснело от злости.

— Викарий?..

Он обернулся.

— Это ты его подучила?

— Чему? В чём дело? О Господи, что-то пошло не так?

— Да как ты смеешь поминать Господа! Всё пошло не так, и лучше уже не будет! Наглый гаденыш! Останься он еще на мгновение, и я бы его придушил!

Ровелла скрестила руки.

— Ох, Оззи, но что не так? Когда я надеялась... Когда я думала, что мы наконец-то нашли решение проблемы...

— Что не так? Скажи этому прощелыге, что если еще раз явится в мой дом, я велю арестовать его за вторжение и отправлю в тюрьму!

Ровелла подошла к его столу.

— Расскажите мне. Я должна знать.

Оззи повернулся и взглянул на нее.

— Этот маленький подарок, чтобы он на тебе женился — на падшей девушке пятнадцати лет, без гроша за душой, беременной, без семейных связей и внешности, так вот, он ожидает, точнее требует, этот невежественный осел, свадебный подарок в тысячу фунтов!

Ровелла стояла перед Оззи, закрыв лицо руками, а он неистовствовал, многократно повторяя слова «наглый», «выскочка» и «гнусный». Во время короткого просвета во время бури Ровелла сказала:

— Не знаю, что на него нашло.

— И я не знаю! Наглость и бесстыдство этого парня просто поразительны! Что ж, Ровелла, выбрось его из головы. Он не для тебя, ты не выйдешь за него с моего благословения и даже с малюсеньким подарком! Попомни мое слово.

— Я думала, что вы можете предложить нам самое большее сто фунтов.

Оззи резко умолк.

— Ах, так ты думала о ста фунтах, вот как? Ты уверена, что не вложила в его голову эту тысячу? Ты точно не сказала ему о десяти тысячах?

— Нет, викарий, нет, клянусь! — простонала она. — Клянусь! Да как мне такое могло прийти в голову?

Оззи пристально посмотрел на нее.

— Иногда мне кажется, что ты способна на всё! Временами я думаю, что сам дьявол присутствовал при твоем рождении. Твоим отцом не мог быть божий человек. Служитель церкви. Человек, собственными руками возлагающий благодать на других!

Ровелла громко зарыдала.

Мистер Уитворт упал в кресло и облокотился о стол. В нем еще кипел гнев, но где-то в глубине зарождалось прежнее желание.

— И что же мне теперь с тобой делать?

Ровелла не переставая плакала. Однако вдруг сглотнула слезы.

— Может быть, я еще раз с ним повидаюсь и вразумлю.

— Он должен понимать, наверняка подозревает, что у меня есть и другие мотивы, чтобы сбыть тебя с рук! Ты сказала ему, дала ему причины для подозрений?

— Нет! Нет! Никогда! Я так с вами не поступлю, викарий, если меня не принудят.

— Кто это может тебя принудить?

— Может быть, я с ним повидаюсь, — всхлипнула она. — Может быть, я смогу его вразумить.