Его мудрая, земная и бесконечно очаровательная жена использовала свою житейскую мудрость для того, чтобы отвергнуть его резоны и добрую волю, и они тут же наговорили друг другу такое, что совершенно не имели в виду. А расплата была ужасной.

Значит, придется хранить всё в секрете. И не говорить ни слова.

II

До входных ворот дома чуть дальше Трессилиана было четыре мили, но на пароме они могли срезать путь, и через несколько минут уже прибыли в Треготнан. Дом показался Демельзе более старым и потрепанным, чем Техиди. Он не обладал даже элегантностью елизаветинского стиля Тренвита, куда меньшего по размеру. Особняк был построен из белого камня, со светлой крышей из сланца, и стоял на возвышенности у реки. Комнаты оказались довольно мрачными, увешанными флагами и военными трофеями, там стояли даже рыцарские доспехи и маленькая пушка.

— Вот уж не думала, что у вас такая воинственная семья, — сказала она Хью Армитаджу. — Как будто...

— Часть из этих предметов принадлежала моему дедушке, знаменитому адмиралу, — ответил Хью. — Его вдова до сих пор живет в Лондоне. Но остальное приобрели. Члены нашей семьи принимали участие во многих войнах, но семья в целом занимается в основном деловыми предприятиями.

Он спустился по лестнице, чтобы поприветствовать гостей, а за ним миссис Говер, приятная пухленькая дама лет сорока. Дети лорда Фалмута были в холле вместе со своим дядей, полковником Боскауэном, но сам граф не появился. К этому же времени прибыло еще несколько гостей, и в сутолоке Демельза вырвала ладонь из рук Хью, так что Росс не успел заметить, как долго длилось их рукопожатие.

— Мне кажется, я чем-то вас обидел, миссис Полдарк, — сказал Армитадж.

— Если и так, я этого не заметила, — ответила она.

Армитадж улыбнулся. Несмотря на загар, он по-прежнему выглядел бледным.

— Не знаю ни одной другой женщины, которая может быть такой остроумной, но при этом не злой. И такой прекрасной, но при этом не заносчивой.

— Какие любезные речи... Если бы они были заслуженными, то избаловали бы предмет похвалы.

— Ни за что в это не поверю.

— Мне кажется, лейтенант Армитадж, что вы вообразили нечто несуществующее.

— Хотите сказать, создал идеал женщины, которой я не смогу добиться? Вовсе нет. Вовсе нет. Позвольте объяснить...

Но он так и не смог объяснить, потому что лакей провел Полдарков наверх. Они переоделись и пообедали за длинным столом, помимо членов семьи присутствовало двадцать гостей. После обеда прибыли еще двадцать человек, и в большой гостиной устроили танцы. Именно в этой комнате не так давно мистеру Хику и мистеру Николасу Уорлеггану пришлось долго ждать хозяина. Но теперь большую часть мебели и рыцарских доспехов вынесли, а в углу у пустого камина с кариатидами играло музыкальное трио.

Его сиятельство приехал к обеду. Манеры виконта были утонченными, но присутствовала некая сдержанность, которая помешала всеобщему воодушевлению, так что никто не стал жаловаться, когда во время танцев он снова скрылся.

Гости, по большей части молодые, составляли чудесную компанию. Лейтенант Армитадж играл роль хозяина и весьма осмотрительно вел себя по отношению к Демельзе, вечер был уже в самом разгаре, когда он подошел к Россу и спросил, может ли потанцевать с его женой. Росс только что натанцевался, ему нравилась теплая атмосфера приема, и он с улыбкой дал согласие. Он стоял у двери и наблюдал, как пара двигается по комнате. Это был формальный танец, гавот, и Росс смотрел, как они разговаривают, когда встречаются в танце, а потом снова расходятся.

Демельза была одной из тех женщин, что привлекают к себе внимание в самых разных условиях, он-то уж навидался: даже с растрепанными волосами и в поту, с искаженным от боли лицом при родах, грязной и неопрятной, когда выполняла какую-нибудь работу вместо слуг, рассерженной во время ссоры. Но возможно, самым большим ее достоинством была способность радоваться мелочам. Для нее, казалось, ничто не теряло новизну. Только что вылупившийся птенец крапивника завораживал ее не меньше, чем такой же в прошлом году. Выход в свет был таким же приключением в двадцать шесть лет, как и в шестнадцать.

И потому Росс не особо обращал внимание на сегодняшний цветущий вид жены. Но он подозревал, что сейчас что-то изменилось, она выглядела умиротворенной, как никогда прежде. Разумеется, любой женщине нравится, когда ей восхищаются, в этом Демельза ничем не отличается от других. Однажды они уже повздорили в бальном зале, бог знает когда это было. В тот раз, как припомнил Росс, он сердито обвинил жену в том, что вокруг нее вьется стайка неприятных и недостойных мужчин, а она ответила, что это Росс о ней забыл.

На сей раз он не забыл о Демельзе, и вокруг нее крутился, если можно так сказать, лишь один мужчина — тот, с которым она сейчас танцевала. Армитадж был честным, очаровательным и приятным человеком, а Демельза просто принимала его восхищение и внимание. Росс особенно не сомневался в Демельзе, они уже так долго были близки, но всё же надеялся, что она не позволит Армитаджу что-либо вообразить, даже случайно.

Кто-то за его спиной откашлялся, и Росс обернулся. Там стоял лакей в белом парике.

— Прошу прощения, сэр, но его сиятельство просит вас оказать любезность и пройти в его кабинет.

Росс поколебался. Ему не хотелось беседовать с его сиятельством, но приехав сюда, вряд ли он мог отказаться. Когда он проходил через холл, по лестнице спускалась Кэролайн.

— Не могла бы ты передать Демельзе, — обратился к ней Росс, — если ей надоест танцевать, что я в кабинете его сиятельства. Надеюсь, я ненадолго.

— Разумеется, Росс, — улыбнулась Кэролайн.

Лишь когда Росс вошел вслед за лакеем в кабинет Фалмута, он с легким удивлением отметил, что в кои-то веки она не ответила насмешливо или с иронией.

III

— Я самый несчастный человек на свете, — сказал Хью Армитадж.

— Почему? — спросила Демельза.

— Потому что женщина, которая мне дороже жизни, замужем за человеком, которому я этой жизнью обязан.

— Тогда я полагаю, вам не следовало этого говорить.

— Приговоренному дозволено говорить о том, что у него на сердце.

— Приговоренному?

— К разлуке. К потере. Завтра я уезжаю в Портсмут.

— Лейтенант Армитадж, я...

— Не могли бы вы называть меня Хью?

Они разделились, но потом снова сошлись в танце.

— Что ж, Хью, раз уж на то пошло. Не думаю, что вы приговорены к потере, ведь невозможно потерять то, чем не владеешь.

— У меня есть ваше общество, беседы с вами, возможность прикоснуться к вашей руке, слышать ваш голос, видеть свет ваших глаз. Разве я не могу скорбеть по этой потере?

— Вы поэт, Хью. В этом-то и проблема.

— Да, позвольте мне объяснить, как я давно уже пытался. Вы считаете, что я придумал недостижимый идеал. Но поэты вовсе не романтики. Я не романтик, уж поверьте. С четырнадцати лет я служу во флоте и всего навидался в жизни, самых неприятных ее сторон. Я знал и многих женщин. У меня нет на их счет иллюзий.

— В таком случае вы не должны питать иллюзии на мой счет.

— Я и не питаю. Нет.

— Наоборот. Та поэма...

— Я написал и другие. Но не решился их послать.

— Вам и эту не следовало посылать.

— Разумеется, не следовало. Это было неподобающе с моей стороны. Но когда мужчина поет песнь любви, он надеется, что однажды предмет страсти его услышит.

Демельза пробормотала что-то едва слышно.

— Что? Что вы сказали?

Она подняла голову.

— Вы меня озадачили.

— Могу ли я надеяться, что это значит...

— Не стоит надеяться. Разве мы просто не можем радоваться тому... что живы? Вспомните, что вы сказали мне в Техиди о том, как заново научились ценить жизнь?

— Да, — ответил он. — Вы обратили против меня мои же слова.

Демельза широко улыбнулась.

— Нет, Хью... Не против вас, а совсем наоборот. Таким путем мы можем ощущать привязанность, но никого не ранить.

— Так вы чувствуете ко мне привязанность? — спросил он.

— Вам не следовало об этом спрашивать.

— Я только что лишился солнечного света — вашей улыбки. Но это того стоило, потому что вы слишком честны, чтобы меня обманывать. Это не привязанность.

— Танец закончился. Все расходятся.

— Вы не чувствуете ко мне того, что чувствовали бы к брату. Это ведь так, Демельза?

— У меня много братьев, и ни один не похож на вас.

— А сестры?

— Нет.

— Увы. Мне не стоило спрашивать. Господь не стал бы повторять свой шедевр.

Демельза глубоко вздохнула.

— Я бы выпила портвейна.

IV

— Эта контрабанда, — сказал виконт Фалмут, — достигла возмутительного размаха. Вы знаете, что на прошлой неделе в Фалмут прибыла шхуна «Мэри Арманд» с грузом угля. Но кое-кому шепнули словечко, и во время разгрузки на борт поднялись таможенники. На судне нашли второе дно, под которым скрывалось двести семьдесят шесть бочек бренди.

— Вот как, — пробормотал Росс.

Он машинально отметил, что у Фалмута, Бассета и Джорджа Уорлеггана есть кое-что общее: ненависть к контрабанде. Поскольку сам Росс некоторым образом был в нее замешан совсем не так давно, он не мог найти более подходящего ответа. В любом случае, вряд ли его сиятельство пригласил Росса, чтобы обсудить эту проблему.

Фалмут сидел у дымящегося камина, пламя только разгоралось. На виконте был зеленый бархатный сюртук и небольшая шапочка, прикрывающая скудную шевелюру. Выглядел он, как зажиточный фермер средних лет, но молодящийся, здоровый и набирающий вес. Лишь глаза выдавали аристократическое происхождение. Рядом с ним стояло блюдо с виноградом из оранжереи, он время от времени клал в рот виноградинку.