— Как и я, — сказала Элизабет.

— Да...

В густой черноте деревьев заухала сова.

Росс не был уверен, но ему показалось, что гнев Элизабет немного поутих.

— Теперь ты представляешь, что я почувствовал, когда узнал, что он будет тобой обладать?

— Ты не оставил мне в этом сомнений.

— Я поступил гнусно, но до сегодняшнего дня об этом не сожалел.

— Я почти сразу же поняла, что ты намерен сделать.

— И ты ошиблась. Но я не мог к тебе вернуться... и сломать еще чью-то жизнь.

— Тебе следовало подумать об этом заранее.

— Я обезумел, обезумел от ревности. Не так-то просто урезонить мужчину, видящего, что женщина, которую он любил всю жизнь, выходит замуж за того, кого он всю жизнь ненавидел.

Элизабет посмотрела на Росса. Даже в темноте он заметил ее изучающий взгляд.

— Я много дурного о тебе думала, Росс, но никогда не подозревала в неискренности.

— А сейчас подозреваешь?

Она попыталась уклониться от того, что вдруг стало между ними зарождаться.

— Неужели ты искренне пытаешься спасти брак, который так пытался разрушить?

— Вовсе нет. Просто теперь нужно думать и еще об одном человеке.

— И твою совесть успокоит, если...

— Боже, да речь вообще не о моей совести! Речь о твоей жизни и жизни твоего сына. — Росс помолчал. — Я ведь правильно понял, что ты не хочешь, чтобы твой брак с Джорджем развалился?

— Он уже разваливается.

— Но ты, похоже, хочешь его спасти.

Элизабет задумалась.

— Да... Я хочу его спасти.

— Но прежде всего ты должна спасти Валентина. Он заслуживает того, чтобы за него побороться.

Росс заметил, как Элизабет окаменела.

— Думаешь, я не готова бороться?

— Как бы то ни было, — резко сказал Росс, — он твой сын. Надеюсь, что он сын Джорджа. Мне не хотелось бы подкидывать в гнездо Уорлегганов кукушонка, который унаследует их состояние. Но он твой сын, а значит, не должен расти в атмосфере подозрений... И еще, Элизабет...

— Что?

— Раз уж так случилось... Значит, ты должна родить Джорджу еще одного ребенка.

— Что ты пытаешься сказать?

— Разве ребенок, по поводу которого ни у кого не возникнет сомнений, не скрепит брак?

— Он не изменит прошлого.

— Но может изменить. Если ты придумаешь... — Росс снова умолк.

— Говори.

— Женщины часто путаются, когда зачали ребенка. Возможно, так произошло с Валентином, а может, и нет. Но пусть и в следующий раз возникнет путаница, только намеренная. Еще один семимесячный ребенок убедит Джорджа, как ничто другое.

Элизабет стала разглядывать свой рукав.

— Я думаю... Ты не мог бы снять с меня это?

То ли майский жук, то ли хрущ сел на кружево ее рукава. Безобидное насекомое, но крупное, а женщины часто боятся, что жук попадет в прическу. Росс взял ее за руку и резким движением попытался стряхнуть жука, но тот вцепился в ткань. Тогда Россу пришлось схватить жирное насекомое пальцами и выкинуть.

Жук беспомощно зажужжал в темной траве, пытаясь снова подняться в воздух.

— Благодарю, — сказала Элизабет. — А теперь прощай.

Росс не отпустил ее руку, хотя Элизабет хотела ее выдернуть. Он мягко притянул Элизабет к себе и покрыл ее лицо поцелуями. В этот раз — никакого насилия, просто несколько легких и любящих поцелуев, едва касаясь щек — поцелуев, слишком чувственных для братских, но слишком нежных, чтобы их отвергли.

— Прощай, — ответил Росс. — Моя дорогая.


Глава двенадцатая


Дуайта и Кэролайн тоже пригласили в Треготнан, поэтому Росс с Демельзой по пути заехали к ним в Киллуоррен. Они вместе выпили шоколаду и отправились в путь. Росс недавно приобрел у Толли Трегирлса двух новых лошадей по кличке Шеридан и Свифт, так что теперь они составляли впечатляющую процессию, поскольку на старой Брюнетке с ними ехал Джон Гимлетт вместе с вечерними нарядами. Гимлетт уже давно никуда не выезжал, и Росс решил, что он получит удовольствие, пообедав за счет Боскауэнов. Кэролайн взяла с собой горничную и лакея.

По пути к Труро, вниз по крутой и пыльной дороге, у которой примостились сараи и хибары, а в колее копошились свиньи, Дуайт сказал, что должен отлучиться на полчаса и осмотреть пациента.

— Он хочет заехать к жене викария, — объяснила Кэролайн. — Дуайт никогда не мог разделить работу и развлечения. Хотя я уверена, что он получает от работы удовольствие, в особенности, когда посещает миловидную юную даму.

— Прошу тебя, Кэролайн, — улыбнулся Дуайт.

— Нет-нет, не вздумай отрицать! Все юные дамы тебя обожают. Даже я краснею, когда признаюсь, что я твоя жена, и покорно жду в толпе поклонниц, пока ты уделишь мне чуточку внимания.

— Кэролайн любит попенять мне за то, что я не бросил свою профессию, и уверяет, что я не уделяю ей внимания. Но не стоит заниматься этим в кругу друзей, любимая. Они прекрасно знают, сколько внимания я тебе уделяю.

— Это жена Уитворта? — спросил Росс. — Морвенна Уитворт? Не знал, что она больна.

— Да... больна, — ответил Дуайт.

— Несколько месяцев назад она родила, — сообщила Демельза. — Она из-за этого заболела?

— Она уже поправляется.

— Дуайт не обсуждает пациентов, — сказала Кэролайн. — Не то что доктор моего дяди в Оксфорде, который только и болтает, как эта леди выздоровела от тертого ревеня, а тому джентльмену с французской болезнью полегчало от его лечения. И всегда называет имена, конечно же, все имена. Так его визиты превращаются в светское развлечение и служат источником сплетен.

— Уитворт, — сказал Росс. — Как он тебе, приятный человек?

— Мы редко встречаемся во время визитов.

— А мне всегда хотелось окунуть его в какое-нибудь вонючее болото.

— Меня всегда восхищала твоя утонченность, Росс, — сказала Кэролайн. — Чем бедняга заслужил такую неприязнь?

— Разве что крутился вокруг Демельзы, ко мне это не имеет особого отношения, но...

— Что ж, если ты готов возненавидеть любого, кто заинтересуется Демельзой, то боюсь, тебе с трудом удается находить друзей!

— Дело не в этом. Просто Уитворт совершенно невыносим, такой напыщенный! Уверен, что и Демельзе он не по вкусу.

— Не припомню что-то, чтобы он вокруг меня крутился, — сказала Демельза. — Может, и вилял хвостом, но мне не было до этого дела.

Над нагромождением городских домов торчал шпиль церкви святой Марии. Из сгустившихся облаков брызнул дождик. Процессия пробиралась по узким улицам, копыта лошадей скользили и цокали по мостовой и грязи. За ними бежали дети в лохмотьях, и Кэролайн открыла кошелек и кинула горсть монет в полпенни. Мальчишки тотчас же набросились на монеты, но их отогнали сидящие на порогах домов мужчины и женщины, почти столь же оборванные.

Путники свернули за угол, крики и возня из-за монет стихли вдали вместе с собачьим лаем. Они направились в Мальпас, там Дуайт их покинул. Упало несколько капель дождя. Дорога сузилась, и пришлось ехать вереницей по одному, чтобы не попасть в колею от телег.

Росс смотрел на покачивающуюся перед ним прямую спину Демельзы. Его жена не обладала осанкой Кэролайн, но с учетом того, как редко она ездила верхом, ей неплохо это удавалось. Росс не рассказал ей о встрече с Элизабет. Как бы тщательно он ни подбирал слова, она всё равно бы поняла неправильно. И неудивительно, учитывая прошлое. Но ему очень хотелось рассказать. Слова Элизабет о подозрениях Джорджа его поразили и шокировали, а мудрость Демельзы очень пригодилась бы. Но это была единственная тема, в которой чувства затмили бы мудрость. Чего ж еще ожидать? Задумываясь о будущем, Росс понимал, насколько такая ситуация опасна и неприятна, но он не имел права снова втягивать Демельзу.

Но куда больше он хотел рассказать жене о своих чувствах к Элизабет. Однажды он уже пытался, и их брак повис на волоске. Тогда он хотел сказать, что его любовь к Элизабет больше нельзя сравнить с любовью к Демельзе, но во время разговора промелькнули нотки напыщенности и снисходительности. И в результате последовала страшная ссора, Демельза оседлала лошадь и чуть не уехала, остановили ее только последняя мольба Росса и неожиданно возникшая банальная бытовая проблема.

Конечно же, не стоило ждать ничего хорошего, бередя рану, которая затягивалась три года. Но по пути к парому в тот мрачный июльский день, когда в кустах жужжали пчелы, над водой порхали бабочки, а где-то грохотал гром, ему хотелось сказать:

«Демельза, я встретил Элизабет, и впервые за последние несколько лет мы поговорили. Сначала она вела себя враждебно и сердито. Но под конец смягчилась, а при расставании я ее поцеловал. Она по-прежнему мне нравится, как нравится мужчине женщина, которую он когда-то любил. Меня огорчило ее трудное положение, но я бы хотел ей помочь. Я пытался показать ей свою привязанность, потому что меня поразила ее враждебность. Моя совесть нечиста, я дурно поступил с Элизабет. Во-первых, овладел против ее воли, хотя под конец мне казалось, что она вовсе не против. Во-вторых, я не приехал к ней после, и к первому оскорблению добавилось куда более сильное, которому нет оправданий. Я хотел бы снова стать ее другом, насколько это возможно, учитывая то, за кем она замужем. В тот вечер я пытался дать ей понять, что по-прежнему ее люблю, и это в какой-то мере так. Но тебе не следует этого бояться, любовь моя. Пятнадцать лет назад я бы всё отдал ради Элизабет. И она мало изменилась, не постарела, не огрубела, не стала менее привлекательной. Но я изменился, Демельза. И виновата в этом ты».

Ему так хотелось сказать всё это Демельзе, но одной попытки объяснить, что он чувствует к Элизабет, было вполне достаточно. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Каким-то образом попытка выговориться привела к обратному результату и обернулась стремлением заверить жену в том, во что он сам не верил.