Одной из семей, по поводу условий жизни которой Элизабет всегда ощущала свою ответственность — и когда вышла замуж и вела жизнь состоятельной хозяйки, и во время долгих лет запустения, и позже, когда стала еще богаче во втором браке — было семейство преподобного Кларенса Оджерса. Нянька Валентина, Полли, была его старшей дочерью, но теперь и другие стали достаточно взрослыми, чтобы работать. Трое детей умерли, но осталось еще семеро, о которых нужно позаботиться. Элизабет послала за мистером Оджерсом в первый же вечер и, обменявшись приветствиями и новостями, пригласила семью к обеду во вторник. Когда они уходили, стоял теплый и чудесный вечер, и Элизабет решила проводить гостей до их крохотного и тесного коттеджа. Уже у двери мистер Оджерс рухнул в обморок.

Дело было всего лишь в том, что всю весну он жил впроголодь и теперь слишком объелся в Тренвите. Брюки стали ему тесны, а расстегнуть их в присутствии хозяйки он стеснялся, и в конце концов сдавленный живот вкупе с четырьмя бокалами канарского привел к тому, что его хилое тело не выдержало.

Старший сын священника, он же церковный служка, также обрабатывающий вместо отца огород, и крепкий мальчуган лет двенадцати отнесли отца в постель, где он пришел в себя и порывался спуститься вниз, чтобы извиниться перед Элизабет за причиненные неудобства.

Она подождала двадцать минут, пока не убедилась, что всё в порядке, а потом задержалась еще на двадцать минут, когда по листьям и неровным камням снаружи неожиданно забарабанил ливень. Садящееся на сверкающем небе солнце окрасило вересковые пустоши оранжевым, и несколько облаков собрались в кучу и выплеснули свою ношу. Как только дождь прекратился, а солнце село, угасла и яркая радуга.

— Пол вас проводит, миссис Уорлегган, — сказала Мария Оджерс. — Пройдет с вами до ворот. Пол...

— Пусть лучше позаботится об отце, — ответила Элизабет. — Идти всего десять минут, и мне доставит удовольствие вечерняя прохлада.

— Лучше все-таки Полу пойти с вами, миссис Уорлегган. Мистер Оджерс ни за что мне не простит, если...

— Нет, благодарю. Спокойной ночи. Я пришлю кого-нибудь утром, чтобы узнать, как дела.

Элизабет выскользнула за дверь, провожатые ей были совершенно ни к чему.

Когда она вышла, на волосы упало несколько капель дождя, который никак не хотел прекращаться, и Элизабет надела белую шляпку. По пути из Тренвита мистер Оджерс с энтузиазмом рассказывал об открывшейся вакансии в Соле и Грамблере. Он жаждал заполучить место, в конце концов, он уже восемнадцать лет управлял приходом и проводил службы, а эта должность подняла бы его доход вчетверо, сделав почти богачом до конца дней.

Его сын мог бы здесь выучиться, а у другого сына — редкий дар к древним языкам, вот бы послать его в среднюю школу. Одна дочь болеет, и ей нужно особое питание. Другая дочь могла бы провести год у кузенов в Кембридже. Его жену Марию можно было бы излечить от чесотки, она расчесывает себя почти до мяса, что же до него самого, то одного взгляда достаточно, чтобы понять, насколько это ему поможет. Но у него нет высокопоставленных друзей, а потому нет почти никакой надежды получить место. Но теперь, когда мистер Уорлегган стал членом парламента, возможно, есть хоть один шанс, что он поговорит о нем с деканом и капитулом или просто напишет им, или еще как-то похлопочет за него с помощью своих влиятельных знакомых?

Элизабет выслушала его и пообещала, что сделает всё возможное.

Когда она дошла до церкви, дождь усилился, Элизабет нырнула к крыльцу, сняла шляпку, стряхнула ее и взглянула на небо. Ей так хотелось уйти, что она не посмотрела, что творится наверху. Дождь падал косыми потоками и расплескивался ярким сиянием. Долго он не продлится. Церковь была заперта, и Элизабет пришлось просто ждать на крыльце.

«Священнику достаточно того, что с герцогом знаком он». Кто это сказал? Нужно сообщить Джорджу о надеждах мистера Оджерса, если муж вернется в хорошем настроении. Поговорить с Фрэнсисом Бассетом? Это она может и сама. Слишком далеко ехать ради такого пустячного дела, но можно написать. Подходит ли мистер Оджерс для этой должности? Бедняга так суетлив, так жалок в этом парике из конского волоса и с грязными ногтями. Он как будто обречен быть на побегушках у других. Но разве лучше, если викарий прихода опять будет отсутствовать? Элизабет даже не могла припомнить, как звали того, который только что скончался. Оджерс посвятил всю жизнь приходу, пусть он и вечно растрепан и малограмотен. Хотя она недавно заметила, что священник иногда прибавляет к фамилии И.Г.П., «изучавший гражданское право» — несуществующее звание, которое используют не получившие образование люди в попытке повысить собственный статус.

К тому времени как дождь прекратился, уже смеркалось, и Элизабет вышла на церковное кладбище, стараясь избегать луж, чтобы не испачкать изящные белые туфли. Быстрее всего было бы пройти через кладбище наискосок, по дорожке мимо могил к ступенькам через заборчик в углу. Элизабет так и сделала, зная, что пройдет мимо могилы тетушки Агаты.

Многих столь же значимых для церкви людей, как Полдарки, хоронили в Соле в семейном склепе, но склеп старых Тренвитов с другой стороны кладбища давно переполнился и начал рассыпаться, и Полдарков хоронили в этой части, каждого по отдельности или парами. Некоторых почтили памятными табличками внутри церкви. Эта часть кладбища еще не была переполнена. А в других местах, как жаловался Джуд Пэйнтер, невозможно было воткнуть лопату, не наткнувшись на кости. Джуд, конечно же, постоянно на всё жаловался, но и предыдущий могильщик утверждал то же самое. Нужно убедить Джорджа выделить новый участок земли.

Прямо за церковной оградой тянулись следы от горной добычи, словно приливная волна.

Еще на похоронах Элизабет заметила рядом с могилой тетушки Агаты три чахлых куста боярышника, таких согнутых ветром, будто им специально придали эту странную форму стрижкой. Теперь, когда она приближалась к кустам, казавшимся желтоватыми на фоне угасающего вечера, они напоминали саму тетушку Агату, будто выгравированную черным в мертвенно-бледных лучах света. Тетушка словно наклонилась вперед, плащ обвис, нос и подбородок вздернуты, на голове чепец. А лопата с длинным черенком, которую кто-то прислонил к кустам, выглядела как трость.

Элизабет остановилась и посмотрела на кусты, внутренне улыбаясь, потом улыбка превратилась в дрожь, и Элизабет поспешила дальше. И тут часть куста зашевелилась и превратилась в фигуру. Элизабет замерла.

Она быстро развернулась, но ее окликнули:

— Элизабет!

Она снова остановилась. Голос принадлежал Россу, а Элизабет с большим удовольствием встретилась бы с трупом, вылезающим из могилы.

Росс сделал несколько шагов от кустов, и Элизабет заметила, что на его волосах блестят капли дождя.

— Пришел вот на могилу тетушки Агаты и укрылся от дождя. А ты была в церкви?

— Да.

За прошедшие годы он мало изменился — всё то же подвижное худое лицо и беспокойные глаза с тяжелыми веками.

— Куда ты идешь? Возвращаешься в Тренвит?

— Да.

— С провожатым будет безопаснее. Пройдусь с тобой.

— Благодарю, но я предпочитаю гулять в одиночестве.

Она прошла мимо Росса к ступеням, но он последовал за ней и тоже перебрался через ограду.

— Я обдумывал, какой камень поставить на могилу Агаты, — заговорил он совершенно бесстрастно. — Как я выяснил у Джорджа, он не собирается этого делать, вот я и решил заняться этим сам.

Миновав ухабы, они выбрались на дорожку и смогли идти рядом. По пути от Оджерсов Элизабет никак не могла свернуть, чтобы избежать его общества.

— Я думал о гранитном обелиске и кресте, как у ее брата, только поменьше. Кроме гранита здешнюю погоду ни один камень не выдержит.

В ней вскипал гнев против этого человека, так гнусно, так непростительно с ней поступившего. А больше всего злило, что теперь он идет рядом как ни в чем не бывало и говорит будничным тоном, словно они по-прежнему просто кузены, обсуждающие бытовые вопросы о могильном камне для покойной тетушки. Если бы не этот всепоглощающий гнев, Элизабет поняла бы, что под внешним спокойствием скрываются чувства, которые она разбередила. Но она была слишком зла. В это мгновение Росс казался ей причиной и источником всех ее нынешних и прошлых страданий.

Он снова заговорил, и Элизабет резко его оборвала.

— Когда ты виделся с Джорджем? Когда он успел тебе сказать, что не будет ставить камень?

Это были первые слова, с которыми Элизабет действительно обратилась к Россу, и он услышал нотки гнева в ее голосе.

— Когда? О, в прошлый вторник я был в Труро, и Фрэнсис Бассет позвал меня обсудить строительство больницы.

Элизабет остановилась.

— Так вот значит что.

— Что? Что-то не так, Элизабет?

— А ты... Как ты думаешь, что не так?

— Что ж, между нами много чего произошло за эти годы, но неужели возникло что-то еще?

— Что-то еще? — засмеялась Элизабет. — Ничего, конечно же, ничего! Да откуда чему-то взяться?

Росса поразила резкость ее смеха.

— Я не понимаю.

— Да так, ничего. Пустяки. Разве что каждый раз, когда Джордж встречается с тобой, он превращается из разумного человека в неразумное существо, из доброго мужа в злобного, из... из...

Росс некоторое время молча переваривал услышанное.

— Мне жаль. Наше противостояние с годами не смягчилось. Должен признаться, недавно даже усилилось. В тот день я перемолвился с ним парой слов, и, как обычно, мы слегка повздорили, но ничего серьезного. С тех пор как ты вышла за него замуж и разделила с ним судьбу, я не хочу сделать или сказать что-либо, что могло бы испортить тебе жизнь или нарушить счастье, которым ты наверняка наслаждаешься.