— Помню.

— А ты знаешь, что там произошло? Кузина Верити мне об этом написала. Толпа сотни в четыре в полном отчаянии восстала, вооружившись палками и дубинами, намереваясь захватить зерно, которое разгружали с судна, всё это выглядело весьма скверно. Там не было военных кораблей, никто не сдерживал толпу, за исключением нескольких сторожей, которые охраняли зерно, богатые дома и нескольких дам из высшего общества — готовой поживы. Но кто-то поставил голосистого мальчишку на мешок с зерном и велел ему петь псалмы. И тогда люди (главным образом методисты) один за другим стали поднимать головы и петь вместе с ним. А закончив петь, все мирно разошлись по домам — в Карнон или Биссо, или откуда они там, забрав с собой лишь палки и дубины.

Через мгновение Дуайт ответил:

— Когда напишут историю нынешних времен, она наверняка будет выглядеть историей двух революций. Революции во Франции и английской революции методизма. Одни ищут свободы, равенства и братства среди людей, другие ищут свободы, равенства и братства перед Господом.

— Это замечание куда глубже, чем кажется, — сказал Росс. — Хотя я восстаю против первого и подозрительно отношусь ко второму. Человек по природе своей отвратителен, даже если говорить о себе самом.

— Думаю, правда в том, что человек несовершенен. Вечно не отвечает своим же идеалам. Какую бы он цель ни избрал, его всегда настигнет первородный грех.

Они приближались к Баргусу, перекрестку четырех дорог.

— Я стану человеком Бассета не скорее, чем поцелую француза! — раздраженно бросил Росс. — Не то чтобы я считал себя чем-то лучше прочих, просто у меня тверже шея. Как мелкий сквайр я сам себе хозяин. Как член парламента под покровительством крупного землевладельца я никогда не смогу говорить то, что думаю.

— Иногда, Росс, человек идет на компромиссы, чтобы получить хотя бы часть желаемого.

Настроение Росса внезапно переменилось, и он рассмеялся.

— Тогда позволь мне предложить сэру Фрэнсису твое имя вместо моего. В конце концов, ты теперь более крупный землевладелец, чем я, и намного богаче!

— Я знаю, что всё имущество Кэролайн теперь принадлежит мне, но не собираюсь обращать внимания на эту причуду закона. Нет, Росс, я больше не буду спорить. Я просто пытаюсь посмотреть на это с другой стороны. В Палате общин есть прекрасные люди, наряду с отвратительными, — тот же Бассет, смею сказать, Питт, Бёрк, Уилберфорс и многие другие. В любом случае...

— Что ты хотел сказать?

— Здесь нам пора прощаться. Хочешь, чтобы наш лакей вас сопроводил до дома?

— Благодарю, но у меня есть пистолет. Что ты хотел сказать?

— Это была просто мимолетная мысль... Как я понял, когда ты отказался от судейской скамьи, место предложили Джорджу Уорлеггану. Я хотел сказать, что, к счастью, теперь этого не произойдет, поскольку Джордж собирается держаться Боскауэнов.


Глава шестая


Странствующий жестянщик, продающий и чинящий кастрюли и сковородки, как-то заехал на Уил-Грейс и сказал, что у него сообщение для братьев Карн. На прошлой неделе он наведывался в Иллаган, с их братом Уилли произошло несчастье, скорее всего, он потеряет обе ноги. Вдова Карн просила передать им весточку. Когда Сэм поднялся на поверхность, ему передали послание, и он отпросился на следующий день, чтобы навестить родных.

С собой Сэм взял не только несколько подарков для своей родни, но и для семьи Хоскина. Питер вручил ему три шиллинга, полфунта масла и шесть яиц, попросив не сообщать об этом его жене. Сэм добрался до Иллагана к середине дня и обнаружил, хотя этого и следовало ожидать, что передаваемое из уст в уста сообщение претерпело изменения. Ранен был не Уилли, а Бобби Карн, он вывалился из бадьи, когда его спускали в шахту, и повредил голову и грудь, а ноги совсем не пострадали.

Сэм съел с семьей скудный ужин, слушая утомительный голос мачехи — голос, полный самодовольства, но по обстоятельствам перешедший к жалобам. На ее сбережения постоянно посягали члены новой семьи. Люк женился и уехал, но три брата остались, и у нее был один собственный ребенок. Более того, Джон, четвертый сын, недавно женился, и его молодая, довольно унылая и заметно беременная жена тоже жила в доме — как прокормить еще два рта?

Сэм спал на полу рядом с пострадавшим братом, провел с ним и следующее утро, а потом отправился в Пул по другому делу, оставив вдове недельный заработок.

Выводок Хоскинсов жил в коттедже в покрытой рубцами долине, между двумя дымоходами от закрытых шахт на дороге из Пула в Камборн. Это была обычная семья, не ленивая, но не обладающая способностью изменить свое тяжелое положение. Бедность можно вынести, если терпеть ее с гордостью. Они работали где и когда удавалось и были трудягами, но без предприимчивости. Сэм немного посидел на кухне, беседуя со старшими, а полуголые дети тем временем играли на грязном, усыпанном пеплом полу. Потом, отдав подарки Питера и помолившись, Сэм уже собрался уходить, когда с собрания вернулся Джон, старший брат Питера, вместе со своим приятелем. Сэм знал этого человека, его звали Сэмпсон, по прозвищу Рози из-за румяного лица, и Сэм считал его бунтовщиком.

На вопрос Сэма после приветствий Джон Хоскин ответил, что нет, они были не на молитвенном собрании, он усмехнулся, бросил взгляд на приятеля и больше не добавил ни слова. Но Рози Сэмпсон сказал:

— Ну, это не секрет! Нет причин секретничать с Сэмом. Мы были на собрании супротив мельников и торговцев зерном. Пшеница по две гинеи за бушель, а они по-прежнему ее придерживают, ждут пока цены еще взлетят! Народ в нужде и голодает, а мельники жируют и набивают погреба зерном! Вот ведь сволочи, нужно что-то с этим делать!

— Ничего хорошего не жди, ежели ты возьмешь дело в свои руки, Рози Сэмпсон, — вставил отец Питера. — Как и в твои, Джон. Опасно это, вот чего. Два года назад...

— Да знаю, знаю я про два года назад и солдат, — ответил Рози. — Но ведь нету никого! Ни единого солдата в округе! А мы чего хотим? Не революции же, а справедливости! Хлеба да справедливой цены. Работы и справедливой платы. Чтобы выжили наши жены и дети. Что ж тут плохого?

— Ничего плохого, — сказал отец Питера, — только не подобает так. Нужно всё по закону, во что бы то ни стало. Может, солдаты и ушли. Но повсюду ополчение, вроде как против французишек, но ведь и другое применение найти можно. Вдруг они решат спасать мельников?

— А тебе откудова знать? — напустился на отца Джон Хоскин. — Что ты вообще знаешь? Шахтеры Сент-Джаста собирают шахтерскую армию, чтобы утихомирить ополчение. Видал? Стенка на стенку. И никакой революции. Нет, только справедливость. Справедливость для всех!

Как человеку, для которого главное значение имеет лишь загробный мир, а мир смертных — лишь постольку-поскольку, Сэму не хотелось связываться с людьми, разглагольствующими о нарушении закона. Но он ушел домой озадаченным, сочувствуя их бедам, хотя и полагая, что путь для исправления ситуации они выбрали неверный. Но он знал, что не может высказать этого в их обществе, не вызвав насмешек. Они кипели злобой и, несмотря на религиозные взгляды, отдалились от Господа.

— Через скрытые опасности, тяжкий труд и смерть, ты, Господь, указываешь мне путь, — молился он вслух по пути. Он молился, чтобы Бог избавил всех от скрытых опасностей мятежа и насилия, указал им путь к новым возможностям прощения и милосердия Христа.

II

Когда вошел Сэм, Дрейк подковывал лошадь мистера Веркоу, таможенника, и Сэм сел на колоду у ворот, наблюдая за процессом, пока Веркоу не ускакал. Каждый раз, когда Сэм появлялся в мастерской Пэлли, он подмечал, как еще ее можно усовершенствовать: прибрать во дворе, починить изгородь, расчистить поля. Как только дни станут длиннее, можно будет этим заняться. Сэм хотел бы увидеть подобные улучшения и в новой кузнице. Дрейк трудился без устали от рассвета до заката, но по-прежнему проводил много одиноких часов темными вечерами и пока еще не нашел приятный способ их коротать. Он не проявлял интереса ни к местным девушкам, ни к работницам шахт, большая часть которых с радостью бы вышла замуж за привлекательного молодого ремесленника. Дрейк, как владелец незаложенной собственности и старого и почтенного ремесла, стал лакомым кусочком для окрестных девиц.

Сэм раздувал мехи, а Дрейк тем временем колотил молотком по железному пруту. В окружении искр и под лязг железа Сэм рассказал брату, где побывал.

— Бедняга Бобби! Думаешь, он оклемается?

— Говорят, его травмы не смертельны, слава Богу.

— Я решил, что ты рано закончил смену. Хорошо, что ты туда сходил, но тебе следовало мне сообщить. Я бы пошел с тобой.

— Тебя ждут клиенты, — ответил Сэм, оглядываясь вокруг. — Отлучишься на день, а кто-нибудь придет, решит, что здесь не на что рассчитывать, и направится в другое место.

Рукой, упрямо сохраняющей бледность, Дрейк вытер пот со лба.

— Ты пропустил смену? Давай я тебе за нее заплачу. Денег у меня больше, чем требуется.

— Нет, парень, не нужно. Скоро тебе понадобится весь твой заработок. Хорошо, что милостивый Господь подарил тебе такое место.

— Это сделал капитан Полдарк... Сэм, на прошлой неделе я получил письмо.

По лицу Сэма промелькнула тень, он постоянно страшился того, что брату может написать Морвенна.

— От Джеффри Чарльза.

Тоже ничего хорошего, но все же лучше.

— Пишет, что отлично справляется в Харроу и жаждет со мной повидаться летом, когда вернется.

— Сомневаюсь, что отец его отпустит.

— Отчим. Они еще не вернулись в Тренвит. Чем меньше я с ними сталкиваюсь, тем лучше, но Джеффри Чарльз может ходить, куда пожелает.

Когда-то давно за несколько пенсов Дрейк купил себе в Сент-Агнесс старый, треснувший судовой колокол. Он висел у него над входом во внутренний двор, чтобы посетитель мог привлечь к себе внимание, когда Дрейк работал в поле. И сейчас кто-то начал активно привлекать к себе внимание. Дрейк пошел к двери. Сэм, медленно шагая за ним, услышал женский смех и тотчас же с болезненным чувством узнал его.