Класс впервые так однозначно размежевался на два озверевших, ощерившихся друг на друга лагеря. Сдерживаемая долгое время негативная энергия сдетонировала и, цепной реакцией втягивая в конфликт одного за другим, переросла в самое отвратительное побоище. Воздух уже давно звенел, напряжением была пропитана вся атмосфера в классе, любая искра не могла не породить взрыв. И это случилось. Каждый, будь то парень или девчонка, без раздумий примкнул к той или иной стороне, каждый был непоколебим в своей правоте, каждый готов был идти до конца.

Дик с разбегу снес обидчика Монмартика, но на того успел накинуться оправившийся от нокдауна Дыня, не давая ему подняться. Гаврош оттеснила Машу к доске, прикрыв собой и не подпуская к ней рвущуюся, сверкающую глазищами Зинку. Очень скоро вокруг них образовался живой щит. Максимка, перевернув ближайшие парты, устроил локальную баррикаду и вместе с Лошаком держал за ней оборону безо всяких скидок на рост и возраст. Вадик перехватил поперек талии девицу, пытающуюся царапать то ли Ольку, то ли Машу. Другой рукой он отбивался сразу от двух ребят, но сдерживать их ему уже не удавалось, а Леночкины попытки ему помочь скорее даже мешали. Наташка лупила учебником физики вторую блондинку, но чаще получала от нее. Монмартик, Дик и еще трое одноклассников образовали завал из тел, перегородивший один из проходов. Гарик, возвышаясь над этой «кучей малой», пытался выхватить из нее свою главную цель – Дыню. В Машиных защитников летело всё, что умело летать, включая чужие рюкзаки, сумки, мел и даже лейку с водой для цветов, но то же самое тут же летело им навстречу.

И лишь один Граф сидел невозмутимо посреди бушевавшей бойни и подчеркнуто отрешенно перелистывал мужской журнал, лишь изредка уворачиваясь от пролетающего мимо портфеля.

Громила вломился в класс последним, снеся двух любопытствующих в дверях малолеток, и сразу определил перевес сил. Он врезался в самую гущу потасовки, пробиваясь к осажденным. Оказавшись среди своих, он с ходу взял на себя обоих нападавших на Вадика, и тому удалось, наконец, перевести дух. В это время на своем фронте Гарик пленил вырывающегося и беснующегося Дыню, освободив из-под завала Монмартика. Голосом командарма Гарик заорал:

– Прекратить немедленно, пока я ему башку не свернул!..

Драка, вспыхнувшая так внезапно, захватившая так быстро весь класс, так же скоропостижно, как по мановению, погасла – хотя и не от его грозного окрика. Сразу две женщины бесшумно появились в дверях: молодая симпатичная физичка Оксана Игоревна, пользующаяся успехом у мальчишек старших классов (это ее урок сейчас явно срывался), и рядом с ней, конечно – Мама-Оля. Две учительницы были не только или не столько коллегами, сколько подругами, лучшими подругами. Два взгляда – два ведра ледяной воды, выплеснутые на клубок сцепившихся уличных псов. Свора развалилась на две половины. Школьный звонок пронзил своим острием тяжело дышащую тишину, огласив окончание раунда.

Мама-Оля чуть отстранила замершую на пороге со сложенными на груди руками физичку и вступила в класс. И каждый, кто встречал ее взгляд, сразу сникал, неуверенно заправлял рубашку или начинал, опустив пониже голову, отряхиваться. Лишь Дик и его соперник, увлекшись и не замечая появления рефери, не могли никак расстаться. Громила не без труда отодрал их друг от друга и поставил пред строгие очи классной. Обе группы школьников все еще стояли двумя стенками, зло исподлобья бросая на противников волчьи взгляды. Ледяная вода сбила пламя, но угли еще упрямо шипели.

Мама-Оля все так же молча прошла в класс, осторожно перешагивая через разбросанные по полу вещи и обходя перевернутые парты. Она шла точно по линии размежевания. Ребята, пропуская ее, невольно раздвигались дальше, отступали, освобождая ей проход. Классная остановилась напротив Маши. Теперь Маша уже не выглядела подавленной. Лицо ее пылало от еще не угасшего гнева и возбуждения. Она не отвела взгляда, только больше распрямилась и, поведя плечом, натянула, как смогла, на него рукав оборванной блузки. Инга и Гаврош расступились. Осторожно обняв Машу, Мама-Оля направилась с ней к выходу.

– А вы пока приберитесь в классе, – кинула она всем сразу и никому в частности.

Оксана Игоревна стянула с себя и накинула на Машу большую цветастую шаль, без которой физичку редко можно было встретить.

– Ольга Николаевна, я не думаю, что сейчас они способны воспринять законы физики. Им бы неплохо с законами человеческого общежития вначале разобраться. Как ты считаешь? А физику перенесем на седьмой урок. Надеюсь, вы тогда уже остынете.

– Спасибо, Оксана Игоревна. Мы сейчас вернемся.

И Мама-Оля вывела Машу из класса.


– …Это был мальчик-эмигрант из России. А я работала тогда три месяца в Германии в маленьком городке под Франкфуртом. Стажировка по обмену. В первый же день появления в немецкой гимназии русский мальчишка устроил там драку. Как это у нас называется: «сразу поставить себя».

Мама-Оля, не поднимая головы, мелкими стежками зашивала бледно-голубой ниткой разложенную на учительском столе блузку и говорила совсем негромко, так что весь класс затихал, вслушиваясь в ее слова.

– Так вот, немцы все были в шоке: у них в школах дети не дерутся. Вообще. Они не понимали, как это возможно. Они считали, что он нездоров и его надо вести к врачу. С чего вдруг психически нормальный ребенок станет решать проблемы кулаками? Даже когда немецкие ребята в гимназии ссорились, никому из них не приходило в голову выяснять, кто прав, с помощью силы. Разве физической силой можно доказать свою правоту? Разве победивший в драке побеждает в споре? Какое вообще сила имеет отношение к правде? Честность и порядочность – аргументы, которым бессмысленно противопоставлять силу. Да, честного и порядочного можно побить. Можно даже убить. Но победить – никогда. Немцы, сегодняшние немцы, это понимают. Почему мы – нет? Неужели для осознания главенства честности, правды, порядочности нации надо пройти через худшие из форм лжи, насилия, античеловечности? Чтобы ужаснуться и отвергнуть их уже навсегда. Я наблюдала, как малявки идут во франкфуртском метро, и никто не пихается, не ставит подножку, не толкает в спину. А у нас с детского сада сильный будет доказывать свое превосходство, даже если он – тупица. Особенно если тупица. С детства несем злобу в сердцах. Почему в маленьком немецком городке незнакомые тебе люди, расходясь с тобой на дорожке, улыбнутся и поздороваются? Эти немецкие почти анекдотичные по каждому поводу «Danke schon», «Bitte schon» – это все действительно норма их жизни. А мы?..

– А мы по-немецки nicht verstehen, – подал голос Лошак.

– Да мы и по-русски не очень. Мы просто по-человечески не понимаем. Хотя… знаете, в Германии даже два кобеля, встречаясь на улице, не кидаются друг на друга, а виляют хвостами. Так что, это, может быть, больше, чем человеческое.

Мама-Оля завязала узелок, ставя точку, и обрезала нитку. Она прошла к Машиной парте и протянула зашитую, как уж получилось, блузку. Маша сидела, закутавшись в физичкину шаль, с застывшим лицом, не пропускающим наружу ни мыслей, ни эмоций.

9 октября, понедельник

Все пакости необъяснимым образом любят понедельники. На первом же уроке, не дожидаясь, когда класс проснется и прозреет, математичка дала контрольную по стереометрии. Маша, кажется, наврала в третьей задаче: не рассмотрела второй возможный вариант – тупой угол. Инга была единственная, кто выполнил задание для обоих случаев.

К этой гадости добавилась еще одна – вызов к директрисе. Маша недоумевала: она общалась с Тамарой Карапетовной лишь однажды, при приеме в школу. Тогда ей самой не много пришлось рассказывать. Ее прикрывала широкая папина спина. За Машу все объяснили папина визитка с российским гербом и трехцветным флагом и ее не омраченный ни единой четверкой аттестат за десятый. Карапетовна была необыкновенно мила и не столько слушала отца, сколько сама нажимала на проблемы школы: недостаточное финансирование, безнадежно устаревшие компьютеры и прочее, и прочее… Папа внимал с вполне серьезным выражением лица, как он это умел, поддакивал, но Маша была уверена, что он тут же забудет об этих пустяках, едва они выйдут за пределы школьных стен, и на него навалятся задачи иного масштаба.

Однако единственный мотив ее приглашения в директорский кабинет, который пришел ей на ум – вопрос о помощи школе, оказался совсем ни при чем. Маша не угадала. Карапетовна лишь вскользь напомнила о том разговоре, поинтересовавшись делами Сергея Александровича, скосив взгляд на гербастую визитку, которую Маша заметила на директрисином столе. Чрезвычайность ситуации, которая занимала сейчас Тамару Карапетовну, объяснялась отказом Маши посещать недавно выстроенную школьную столовую. Это лишний раз напомнило Маше о пресловутом телефонном звонке Зинкиной мамы, и нервная дрожь предательски пробежала по телу. Машино объяснение, что ее начинает физически тошнить от одного вида не выдержавших инквизиторских пыток, скорчившихся в предсмертных судорогах сосисок, привел директрису в тихую ярость. От ее былой доброжлательности не осталось и следа:

– Ты, наверно, одной севрюгой питаешься. Да, понимаешь ли, школа пока не в состоянии всех кормить севрюгами.

Маша остолбенела. Лишь однажды, причем именно вчера, она действительно принесла в школу на завтрак бутерброд с севрюгой. Причем съеден он был корпоративно, Маше достался лишь кусочек белого хлеба, хранящий еще рыбный запах. Это ничуть ее не огорчило. Ситуация была вполне типичная: никто в классе не ел свои завтраки в одиночку, спрятавшись под парту. Но как быстро с чьей-то доброй подачи эта «севрюжья» история долетела до Карапетовны… Первая мысль была: Ольга Николаевна. Но Маша тут же предала эту идею анафеме. Мама-Оля не могла. Да и не было ее в классе при всеобщем раздирании несчастного бутерброда. Но и других вариантов Маша тоже не находила.

– Я ем суп. И на завтрак, и на обед, и на ужин.

Теперь оторопела директриса. Но натиска не ослабила. Маша уперлась. Она бы могла пойти на уступки, но «севрюжий» донос ее разозлил. Вопрос решил звонок на урок. Директриса сдалась. В наказание выбив из Маши обещание ходить в столовую вместе с классом без обязательства разделять общую трапезу. Маша в последний момент вспомнила о золотой медали и благоразумно пошла на компромисс. Карапетовна со своей стороны помянула лишним добрым словом Сергея Александровича: «Пусть заходит в любое время. Поинтересуется успехами дочки». Забавно, что же директриса, которая не вела у них ни одного предмета, могла рассказать об «успехах дочки»?