Стефани Кляйн - Честно и непристойно

— Извини, у меня не получится. — Я наполнила голос душевной болью, а не раздражением.

Кристиан перестал покусывать мое ухо, сел прямо, чуть склонив голову, и спросил:

— Что именно?

— Все! Прости меня, но я… Я просто не могу. — Я заслуживала премии «Эмми».

Лифчик у меня все еще был застегнут. Я опустила рубашку, чтобы прикрыть нижнюю часть тела. Поразительно, но Кристиан до сих пор казался мне потрясающим красавчиком. Ямочки на щеках, локоны, сияющие зеленые глаза. Но все это не имело никакого значения.

— Да-арагая, я же только начал!

— И хорошо, — прошептала я, надеясь, что он решит, будто я потерпела разочарование и тоскую о прошлом, о котором он пока не слышал.

Но я его не убедила.

— Ну давай попробуем дальше! Я научусь, честно. — Похоже, он уже сталкивался с такой реакцией.

Я не собиралась заниматься сексом с мужчиной, у которого депиляция лучше, чем у меня.

— Нет, лучше просто уходи.

Он трепыхался, как мокрый тюлень.

— Нет, ну правда, мне нужно знать, что любят американки.

— Ну, для начала, мы любим обрезанные члены. Ты думаешь, тут дело в национальности?

— Да, с английскими девушками у меня всегда все в порядке. Научи меня.

Ого. А что, я могу взять на себя такую задачу. Принять миссию. «Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя, спроси, что ты можешь сделать для своей страны». Итак, из любви к США и под влиянием французского вина я возьму британца между ног и устрою ему подробный урок по тонкостям владения языком. Да я патриотка не хуже легендарного Пола Ревера!

Британцы начинают и проигрывают!

— Скажу честно, он мне устроил выход в стиле Дайаны Китон. — Поверить не могу, что реально обсуждаю такое с Психотерапевтом-по-телефону. Впрочем, именно за это я ей и платила — за то, чтобы она получила исчерпывающую картину событий и определила, до какой именно степени я запуталась в своих проблемах.

— В каком смысле в стиле Дайаны Китон?

— Ну знаете, она на каждую церемонию типа вручения Оскаров приходит в мужском костюме, в какой-нибудь дурацкой жилетке с широким галстуком или в котелке, чтобы вынудить окружающих по-новому взглянуть на женственность и традиционные тендерные роли. Господи, может, хватит уже? Пусть по-мужски одеваются мужчины. Ей что, жалко хоть раз платье надеть?

— Вижу, вам есть что сказать на эту тему.

— Я вот что хочу сказать. Ей каждый год кажется, что у нее стало лучше со вкусом. Она ведущим каждый раз что-нибудь такое говорит, мол, видите, какая я милая? Я больше не заслуживаю приза «Хуже всех одетая актриса», правда? А ведущие сразу меняют тему разговора, отпуская какую-нибудь дурацкую шуточку.

— Я не понимаю, Стефани.

— Я тоже не понимаю. Разве нельзя нанять стилиста? Очевидно, от семьи и друзей толку никакого. Ну да, они поддерживают ее, когда про нее пишут плохие отзывы, но где они в самый нужный момент? Что они делают, когда она совершает самоубийство путем моды? Похоже, ничего.

— Нет, я не этого не понимаю. Причем тут Кристиан?

— Он попросил поучить его всяким штучкам в постели. Ну, я и попыталась, показывала ему, что мне нравится. Куда, с какой силой, сколько времени, а потом он вылез взмокший, — ну, знаете, какая парилка каждый раз получается из секса под одеялом, — и лицо у него было такое самодовольное. Он выглядел, как Гэйб. А я ничего не почувствовала. С таким же успехом я могла полировать себе ногти. А он решил, что стал лучше, как Дайана Китон. Можно подумать, он тут моде учился, а не страсти. — Она даже не усмехнулась.

— Это интересно. Вы обратили внимание на то, что сейчас сказали? — Ну, а то. Я люблю слушать собственную болтовню. — Вы сказали, что он выглядел, как Гэйб. Не напомнил ли он вам о Гэйбе еще чем-нибудь? — Я задумалась, вертя в пальцах телефонный шнур. — И вот еще, Стефани. Почему вы вообще решили вступить с ним в интимные отношения?

Ого. Похоже, беседа опять намечалась католически-исповедального характера.

— Потому что он хорош собой, а у меня давно никого не было. — Уже четыре месяца.

— А еще?

— Он хотел меня. Он красивый, модный и образованный.

— Понимаю. — Я терпеть не могла, когда она так говорила.

Похоже, сейчас будет что-то важное, и она заставит меня прийти к этому самостоятельно.

— Итак, этот Кристиан — привлекательный мужчина, который сообщил, что вы ему нравитесь, при этом не заехал за вами перед первым свиданием и попросил оплатить половину счета. Правильно? — Тут не требовалось ответа. — Как по-вашему, чьи потребности для него важнее, ваши или его? — Черт. — Он вам никого не напоминает?

— Господи, да что же со мной не так? Разве я ничему не научилась с Гэйбом? Неужели я мало страдала? Зачем я связалась с его иностранной копией?

— Все дело в привычке. Вы привыкли к такому поведению, а ностальгия — приятное чувство. — Вот за такие вещи я ей и плачу. — Вы слишком привыкли к эмоционально недоступным мужчинам, Стефани. К мужчинам, которые удовлетворяют прежде всего собственные потребности. Помните вы, что происходило, когда вы просили Гэйба о чем-то важном для вас?

— Он заявлял, что не терпит спектаклей.

— А на самом деле это значило: он не хочет обсуждать ничего, связанного с эмоциями. — Мне каждый раз доставались специалисты по уходу от обсуждения.

При виде проблемы они скрывались в люке с надписью: «Пассивная агрессия», лишь бы не напрягаться и не обсуждать, таких утомительных вещей, как чьи-то потребности.

— Этот тип мужчин знаком вам лучше всего. Вы это знаете, но вам это не подходит. Постарайтесь вспомнить, о чем мы говорили с вами в последний раз. — В последний раз она прочитала мне лекцию о молоке. Она сказала, что если ребенку, выросшему на скисшем молоке, дадут свежего, он выплюнет его, требуя привычной пищи. — Мы устроены так, что нас успокаивает привычное, даже если это привычное вредит нам. От этого сложно избавиться, но если вы не станете с собой бороться, то так и будете повторять свои ошибки. — Меня ужасала необходимость бороться с собственными склонностями, оценивать все и вся, рассчитывать алгоритмы собственного поведения.

Похоже, трудов требуют не только взаимоотношения. За одиночество тоже приходится платить.

— Я чувствую себя совсем разбитой; мне кажется, что я ничего не могу сделать как следует.

— Стефани, этот алгоритм укоренялся в вас всю жизнь; вы не можете измениться за один вечер. — Отлично, я не разбита.

Я на реконструкции. А Кристиану меня больше не получить.

— Знаете, Стефани, не только Кристиан выступал в стиле Дайаны Китон.

— Что?

— Вы ведь сказали, что у нее наверняка есть друзья, которые дают ей советы, а она по-прежнему совершает ошибки. — Тише. — Если вы очень хотите перемениться, вы обязательно переменитесь. — По щеке у меня скатилась слеза, задев за улыбку.

— Ну, я хоть умею одеваться.

Оливер Дюран настаивал на том, чтобы заплатить за мою чашку кофе в булочной на Коламбус-авеню.

— Нет, правда мне будет очень приятно, — настаивал он, протягивая кассиру банкноту.

Рыцарство не умерло: оно воплотилось в кубинце ростом сто семьдесят восемь в линялых джинсах и открытых сандалиях.

— Можно к вам присоединиться? — спросил он прежде, чем я успела усесться.

Вместо ответа я поблагодарила его, подошла к пустому столу, поставила на него чашку с кофе и указала на свободный плетеный стул. Я все никак не могла решить, симпатичный он или нет.

Оливер присоединился ко мне со своим куском пирога, чаем со льдом и пятью пакетиками сахара.

— Кое-кто испортит себе зубы.

— Да, — признался он, — сахар — моя единственная радость.

— Боже, как это печально.

Он комично фыркнул, словно мультяшный персонаж, и соломинкой размешал содержимое четырех пакетиков в коричневой холодной жидкости.

— Да, работа высасывает из меня все силы. — Он облизал палец и погрузил его в пятый пакетик сахара. — И поэтому я вынужден всасывать их снова. — На этих словах он облизал засахаренный палец и широко улыбнулся.

Такого рта я еще не видела. Одни клыки. Я оглянулась через плечо, посмотреть, не заметил ли кто-нибудь еще того же, что и я. Это вам не удлиненные резцы; это были настоящие клыки, как в «Куджо» Стивена Кинга. Я затаила дыхание.

Заметив мое паническое состояние, Оливер тепло усмехнулся и сказал:

— Не бойтесь, я не кусаюсь, если меня не просят.

Я насмешливо закатила глаза и принялась взбивать волосы.

Через двадцать минут я уже знала, что Оливер — хирург-отоларингологсо специализацией в педиатрии. Что, если это та же сила привычки, о которой меня предупреждала психотерапевт? Неужели я не могу встретить мужчину без пейджера и расписания вызовов? Он пригласил меня пообедать с ним, и я запаниковала.

— Это всего лишь свидание, Стефани. Не шпионский контакт.

Кажется, он процитировал какой-то кинофильм, поэтому я рассмеялась и решила принять приглашение, пусть даже он и доктор медицины. Постепенно я почувствовала, что мне с ним легко; мне не приходилось напрягаться и «производить впечатление». Я просто слушала Оливера, мысленно соглашаясь с тем, что он говорил. Когда он предложил фондю и живую музыку в пабе «У Джо», я сказала:

— Мужчина, который ест сыр? Пожалуй, ты мог бы мне понравиться.

— Кто же не любит сыр?

— Мой бывший муж просто видеть его не мог.

Я порадовалась, что сказала это. Оливер производил впечатление человека слегка консервативного, поэтому стоило заранее предупредить его о своем распавшемся замужестве.

— Ты была замужем? — Я кивнула. — Но ты так молодо выглядишь! Когда ты успела выскочить замуж, лет в двенадцать?