А теперь представьте себе бутик на одной из старинных улиц Саутхэмптона, с вышколенным персоналом и светлыми залами. Вокруг вас — идеальный порядок. Вы вдыхаете еле уловимый аромат вербенового мыла. Вам хочется купить все сразу в надежде на то, что ваша жизнь станет похожей на этот бутик — просторный, блистающий чистотой и свежестью. Сделать выбор очень трудно, но когда решение принято, вы идете домой, помахивая фирменным пакетом, в котором покоится аккуратный сверток с вашим сиреневым сокровищем. Вы наводите порядок на полках, подыскивая свитеру достойное место; вы влюблены.

Так оно и бывает: товар… э-э, женщина та же самая, но окружающая обстановка вдохновляет или, наоборот, обескураживает. Женщину, встреченную в дешевом полуподвальном баре, ценят меньше, чем ту, которая находится в более благоприятном окружении. И все же неприятно вечно играть роль гадкого утенка, которого развлекает некий страдалец, пришедший сюда с другом, который решил приударить за моей красивой подругой. Но таков уж Нью-Йорк. Если бы я сумела убедить себя, что красотки с обложки скучны, бездушны, бесчувственны и глупы, мне стало бы легче. Неужели Бог сотворил столь совершенных женщин мне назло? Я сталкивалась с этим повсюду, от Манхэттена до Монтаука. Куда бы я ни попадала, везде обнаруживались женщины богаче, умнее и куда красивее меня. Оставалось одно из двух: или их ненавидеть, или к ним присоединиться. Жаль только, что этим вечером присоединяться к ним предстояло в ресторане «Джет Ист».

Все приличные парни в «Джет Ист» были маловаты ростом и оказались настолько консервативны, что до сих пор носили мокасины от «Прада». А вообще тут был полон зал малорослых ребят с «колючими» прическами, колючими характерами и огромным самомнением; они были так круты, что звали ресторан просто «Джет» — на «Ист» у них сил уже никак не хватало. Двадцать минут я ждала, пока мне принесут немыслимо дорогой мартини с оливками, а в итоге официант заявил, что я сказала «мартини со сливками». Просто зло берет. Томясь в ожидании выпивки, я подслушивала ведущиеся по соседству претенциозные разговоры и демонстрацию раздутых самомнений. Вон тот тип заливал Далей про вечеринку «Сони» и новый лейбл «Хилтон». А этот положил руку Александре на колено, делясь с ней тем, что «реалити-шоу Лиззи Грабман, ну знаешь, про юных пиарщиц, завтра будут снимать у Сирила — не хочешь со мной сходить?» Я почувствовала, что меня вот-вот вырвет, но рвота в такой ситуации — это слишком банально. Со мной никто разговаривать не хотел.

А потом я услышала, как Принц поет: «Не нужно быть богатой, чтобы стать моей девушкой. Не нужно быть крутой, чтобы править моим миром». И внезапно я вдохновилась. Я принялась подпевать ему и послала воздушный поцелуй в никуда, прямо как Красотка из того фильма. Ноги у меня гладкие и вот-вот покроются загаром, а волосы падали на плечи упругими локонами. Я была в компании красивых подруг, в красивом доме, полном красивых вещей. Тут следовало улыбаться, но, зная, что мне полагается быть счастливой, я, естественно, расстроилась.

Я обратила внимание на то, что именно пою. Песенка, честно говоря, паршивая; ее следовало бы запретить к югу от Северной развилки Лонг-Айленда, где даже улицы названы в честь денег. Деньги имеют значение, деньги и внешний лоск, начиная от посыпанных серым гравием подъездных дорожек с кустами гортензий по краям и кончая французскими тюльпанами для украшения обеденного стола и оранжевой сумочкой «Джейн Биркин». Саутхэмптон — это старые деньги, Истхэпмптон — новые, а Уэстхэмптон деньги игнорирует и занимается вместо этого серфингом. И не говорите мне, что мужчины не обращают внимания на маникюр, часы и стильные сумки. Уверяю вас: мужчинам, которые готовы щедро платить за коктейли со льдом, которые болтаются в Хэмптонах, одетые во все черное, есть дело до того, простая у вас тряпичная сумка или сумочка от Гуччи. Я, собственно, как раз за таким типом замужем и была. Нет, определенно и в таком местечке лето у меня будет паршивое. Надо было сидеть на западе, с непритязательными англосаксонскими парнями-серфингистами, гулять в обрезанных джинсах и слушать, как металлисты-любители перепевают известные баллады.

Домой я не могла попроситься — мои подруги с головой ушли в легкомысленный треп с новыми знакомцами. Придется сходить в одиночку в туалет. Обычно женщины ходят в туалет компанией, даже если им туда не очень-то нужно. В основном они там обменивают жалобы на комплименты. Они стоят у зеркала и критикуют себя:

— Боже, я так устала. Какие мешки у меня под глазами! — И она натягивает кожу вокруг глаз.

— Это ерунда! У меня вот мешки не там, а здесь! — Невероятно худая женщина тычет пальцем и то, что, по-видимому, считает отвислыми бедрами. — Пора кончать просто дарить спортзалу деньги и начать туда ходить.

— Да помолчите вы обе. У меня вон прыщи пошли и от месячных живот выпятило так, что я кажусь беременной.

— Я знаю на этот случай отличный крем.

Одного этого было достаточно, чтобы пойти пописать на улице или вломиться в мужской туалет: мол, мне приспичило, и вообще яичники болят. Туалеты вредны для мозга. Пока я красила губы, мне вдруг пришло в голову, что сливки Хэмптонов так же проходили фейс-контроль у входа, а теперь они тут стоят рядом со мной перед зеркалом и ищут у себя недостатки. Не так уж сильно я отличаюсь от этих тощих самокритичных моделек. И если парню нравится женщина не моего типа, он так или иначе ее выберет. Зачем сравнивать себя с окружающими, если я не могу стать не такой, какая я есть? Да и зачем, Господи Боже ты мой, мне это нужно? Зачем мне стильная сумка; которую хотят все? Она банальна и предсказуема, как тусовка в Хэмптонах. К черту всю эту фигню! Я и так хороша, несмотря на целлюлит и дерганую нервную собаку.

— Хозяин, еще мартини! На этот раз с оливками, а не со сливками!

— Что я вижу — женщина, которая знает себе цену!

Черт, обычно такие фразочки говорят лонг-айлендские копы в отставке, на которых навешано золота больше, чем в ломбарде, но этот парень был симпатичный. Очень симпатичный, и он только что назвал меня женщиной.

— А я вижу мужчину, который знает неплохие слова для начала знакомства!

Мы уже вовсю флиртовали. У него были теплые глаза и безупречная рубашка. Обожаю сдержанно-стильных парней. Если бы я могла, я бы за такого вышла и нарожала бы ему гладеньких сладеньких малышей.

— Эй, это не фраза для знакомств, а чистая правда.

Он упер руки в бока, изображая возмущение; эта поза ему очень шла. По его мальчишескому виду я предположила, что он из тех парней, которые обожают фильм «Принцесса-невеста», но ни за что не признаются в этом первыми.

— Держи, Кении! — Бармен протянул красавчику что-то коричневое в бокале.

— Чистая правда? Ага, как же. Вы способны узнать мой характер по тому, что я пью? — Я склонила голову и вопросительно уставилась на него.

— Нет. — Он подошел поближе и легонько толкнул меня плечом. — Любой, кто называет бармена «хозяин», плюет на то, что думают окружающие. — Теперь мы сидели рядом, упираясь локтями в стойку бара; я кивнула и толкнула его в ответ. — И улыбка у тебя потрясная!

— Ну все, ты привлек мое внимание! И как ты его собираешься удерживать? — Не осуждайте меня.

Я была пьяна.

— Я могу научить тебя военному алфавиту, ну, знаешь, которым радиопозывные произносят, — ответил он, не задумываясь ни на секунду.

— Откуда ты знаешь, что я не проходила военную подготовку в колледже?

— Ого, ты и в колледж ходила? — Он вдруг заговорил по-простому, как какой-нибудь шоферюга с зубочисткой во рту. — Ух ты, девочка, твои старики, небось, тобой гордятся!

Я уже была от него без ума. Кусая оливку, я улыбнулась. Он слова переключился на интонации лагерного вожатого:

— Разве я был не прав, когда сказал, что ты женщина, которая знает, чего хочет?

— Ты этого не говорил. Ты сказал, что я женщина, которая знает себе цену.

— Но ведь это одно и то же, не правда ли?

Не успела я решить, хочу ли с ним спорить, как он гаркнул:

— Г!

— Г?

— Да, как по-военному произносится «г»?

Я понятия не имела, но решила рискнуть:

— Гольф!

Он резко опустил бокал на стойку бара, не пролив при этом ни капли.

— Черт, я готов был поставить на то, что ты не знаешь.

— А что, я права?

Если бы не высокие каблуки, я бы запрыгала.

— Так ты просто угадала? — Он хлопнул меня по руке, и мы расхохотались так, словно сидели в детстве на соседних горшках. — Ладно, теперь твоя очередь. Спроси меня о чем-нибудь.

— Хорошо, откуда ты родом? — Я перестала улыбаться и уставилась на него так, будто решала, не лизнуть ли его куда-нибудь.

— Да ладно, на это я знаю ответ! Слишком просто! Задай вопрос посложнее, я обещаю не плакать, если не угадаю.

— Ваниль, шоколад или земляника?

Он всмотрелся в мои глаза.

— Земляничка. Светленькая такая, рыжеватая почти. — Он поддел пальцем завиток моих волос и улыбнулся обветренными губами. — Земляника. Привычная и всегда сладкая. Так интереснее.

Я улыбнулась ему в ответ и подняла бокал со словами:

— Ты ведь Кении, правильно?

Как выяснилось в тот же вечер, но несколько позже, он снимал половину того же дома в Хэмптонах, где остановились мы. Обычно я не связываюсь с соседями, но съемные летние дома — это ж только на выходные. Это тебе не здания с лифтом и швейцаром, где в случае чего вам все равно придется сталкиваться, забирая почту, и неловко ждать, кто первый заговорит. Тут можно сделать исключение из правил. И потом, ему нравится земляника!!!

— Да, Кении, но ты можешь звать меня как захочешь.

Мне, если честно, не просто разговаривать с ним хотелось.

— А вот это, друг мой, точно попытка меня подцепить.