В этом доме я чувствовала себя взрослой, пусть даже мне приходилось делить его с незнакомцами, которые соревновались, кто больше выпьет, здоровались, хлопая друг друга по плечу, и употребляли дурацкие словечки. Когда мы приезжали, казалось, что здесь кровати всегда идеально заправлены, а ванные комнаты благоухают лимоном. А когда мы уезжали, дом напоминал площадку для пикника и вонял кофейными фильтрами, дождем и рвотой. И я делила все это с подругами в одной на всех подвальной комнате, которую мы скоро прозвали Темницей отважных дев. Да и что в том, чтобы делить комнату с двумя другими женщинами, а ванну — с девятью посторонними людьми. Непритязательный уик-энд в Хэмптонах — это отсутствие педикюра.

В первый вечер, сидя на заднем сиденье взятой напрокат машины, пока Александра колесила по Восточному Хэмптону в поисках места, где можно было бы развлечься, я позвонила отцу.

— Как там мое маленькое чудовище?

— Разве можно так называть собственного отца, Стефани!

— Очень смешно, папа.

Я выросла на его банальных шуточках и быстро научилась его не поощрять.

— Пока мы его сюда везли, Линус вел себя прекрасно, однако здесь он не перестает таскать туалетную бумагу и грязные вещи из корзины в ванной комнате.

«Здесь» — это в его доме, в Манхассете, где он жил со своей новой женой Кэрол.

— Грязные вещи, папа?

— Предметы интимной гигиены Кэрол.

Боже, и зачем я только спросила? Теперь у меня перед глазами стоял Линус с использованной прокладкой в зубах.

— А когда мы пытаемся их у него отнять, он рычит.

Отец рассмеялся, рассказывая эту историю, да и я с трудом удержалась.

— Ну, тогда он молодец. Приятно слышать!

— А ты, дорогая? Хорошо проводишь время с подружками?

— Да. Но по-настоящему весело будет завтра; я собираюсь в «Калипсо» купить себе что-нибудь соблазнительное, а то все тут на таком уровне…

— Линус Паддингтон Кляйн, иди на место! Стефани, это как-то странно. Разве ты не в Хэмптонах?

Он произнес это название так, словно говорил об Огненной Земле. Папа явно не понимал, что в Хэмптонах весь смак не в покое и самодостаточности, а в достаточном количестве выпивки.

— Это же глупо, дорогая. Такая красивая женщина, как ты, может разгуливать в мешке из-под картошки и все равно быть неотразимой. Мужчины, знаешь ли, не на туфли твои смотрят.

— Да, папа-который-всегда-прав, я знаю! Передай собачке мой поцелуй! Я уже ухожу.

Щелк. Никуда я не ухожу, поняла я вдруг. Я ведь веду машину. И чувствую себя школьницей. Неужели я регрессирую? Рассталась с мужем и мотаюсь по улицам в поисках крутых местечек. Я вдруг испугалась, что никогда не найду то, чего ищу. С таким же успехом мы могли ехать в обратную сторону.

— Я устала вести машину. «Зал дракона» — самая настоящая дыра. Я уже согласна на «Миндаль», хоть там и народ сплошь за сорок. — Александра предпочитала молодых людей, которыми можно было помыкать.

— А мне нравятся мужчины, которым за сорок, — откликнулась я, поразмыслив. — Они знают, чего хотят, сделали карьеру. И не имеют права утверждать, что еще не нагулялись. — Последняя фраза прозвучала ужасно заезженно и занудно. — Правда, бывают и сорокалетние холостяки, на которых следовало бы повесить табличку: «Осторожно! Слишком самовлюбленный экземпляр!»

— Да, но у мужчин в годах часто проблемы, — вставила Далей, приглушив радио. — Вялый пенис, виагра и прочее.

— Это да, ужасно утомительно, — согласилась я. — Стараешься изо всех сил исправить положение, а потом делаешь вид, будто ничего не случилось. Любой, кто пользовался стимуляторами, знает, что они не работают. Ненавижу изображать сострадание.

— Да, — продолжила Далей. — Но вот возьми Жан-Клода. Он молодой, а у него никогда полностью не стоит.

— Правда?

— Да, даже когда я наряжаюсь, как та кошечка, за которой в мультике гонялся французский скунс, помнишь?

— Далей, я же объясняла тебе: это оттого, что у него слишком большой член.

Александра говорила так, словно предъявляла вещественное доказательство номер один на суде против вялых пенисов.

— Что? — воскликнула я.

— Да, Стефани, это оттого, что он слишком большой.

Некоторые пенисы никогда как следует не твердеют. Ну, как в порнофильмах, такое иногда заметно. Они такие большие и тяжелые, что им не хватает крови что ли.

— Поверь мне, размеры члена не имеют никакого отношения к тому, торчит он или падает. Он обрезан?

Далей помедлила, уставившись в потолок с таким видом, будто пыталась вспомнить, где забыла в последний раз свои серьги.

— Нет.

— Так что ты делаешь с лишней кожей, когда дудишь в него? — Наверняка она все делала не так.

— Дудишь? — переспросила Александра.

— Ну, сосешь. — Я знала, что выражаюсь, как мужик.

Однажды я подслушала это словечко в баре, и с тех самых пор мне все хотелось его употребить.

— Я… — Далей поставила руки в исходное положение, словно самой ей было не вспомнить и она рассчитывала на мышечную память. — Я ее подбираю.

— Подружка, это же не машина, тут пассажиров не подбирают. Вот в этом все и дело. — Я многозначительно покачала головой, словно врач, уверенный в своем новом диагнозе. — Прежде чем ты его засосешь, надо всю эту кожу оттянуть и прижать. Понимаешь, с необрезанным членом свои хитрости.

— Фу! Хватит, девочки, — строго произнесла Алекс. — Вам не кажется, что все это смахивает на школу?

Александра погрузилась в управление радиоволнами; она отвергла любимое авторадио Далей, постепенно двигаясь к каналу, где бы можно было без помех расслышать альтернативные песни из тех, к которым она знала все слова.

— Как это? — повернулась ко мне Далей.

— Ну, вот мы тут сидим на заднем сиденье машины. Я со школы не ездила ни на каких машинах, кроме такси. Тогда у нас из открытых окон играли «Лед Зеппелин». Помню, Хилари Коэн тогда сделала потише и сказала мне: «Стеф, одно дело слушать на полной громкости какую-нибудь попсу, но «Лед Зеппелин» или «Грейт-фул Дэд» так включать — это дурной тон. Так нельзя». Я тогда совсем ничего в жизни не понимала. И как вы двое меня терпите?

— А что нам остается? Ты сама вечно повсюду с нами таскаешься, стервочка ты эдакая, — кокетливо отозвалась Алекс, поглядывая в зеркало заднего вида, как я на это отреагирую.

— Ой, оставь это! — Мы попали на Келли Кларксон, и она как раз пела «Мисс Независимость».

Ну да, разумеется. Подходящая песня для Четвертого июля.

— Мы таскаемся кругами, боясь что-то пропустить. Здесь остановись! Это место не годится! Здесь одни старики, там сплошные шлюхи, и мы движемся дальше, надеясь на что-то получше. Ищем крутую тусовку, как типичные подростки. — Я знала, что это рассмешит Александру, и обрадовалась, когда она засмеялась.

Мне нравилось доставлять ей удовольствие.

— Леди, мы прибыли, — воскликнула Александра, загоняя машину на парковку. — И мы будем веселиться, ибо это безумное лето принадлежит нам! А теперь заботы долой, и давайте наслаждаться!

Я отдала ей честь, как полагалось, а потом послала воздушный поцелуй.

Куда деваются некрасивые подружки, когда они становятся нам нужны? Моя шикарная компания выглядела как подросшие первые красавицы школы. Воздушные белые летние наряды подчеркивали их смуглые плечи, а загорелые икры отлично смотрелись благодаря туфлям на шпильках. Вот оно, время солнцезащитных очков, обедов на свежем воздухе и устриц; время ожерелий из ракушек, белеющих на загорелой коже, салатов на обед, пляжных накидок и стаканчиков крем-брюле — под зеленым навесом, на белоснежном полотне скатерти, подле полупустой бутылки «Пеллегрино». В начале сезона все выглядит прекрасно, но мои подруги не привязаны к времени года. Они хороши круглый год, и от их красоты дух захватывает. Я это говорю всерьез, а не в духе какого-нибудь футбольного тренера, который твердит: «Вы молодцы и герои», когда его команду разбили в пух и прах. И я не о «внутренней красоте» и прочей ерунде, которую вечно поминают любители восточных ароматов и медитаций с кристаллами.

Лицо Александры привлечет ваше внимание даже на расстоянии: ямочки на щеках, дразнящий взгляд, водопад прямых волос, сияющих черным ониксом. Если сравнивать ее с какой-нибудь супер-героиней, то она была бы Чудо-женщиной. Для любителей чего пованильнее есть Далей, с ее модельной фигурой и разящей наповал техасской красотой. Александра — лучший образец шоколада. Неужели кто-то заинтересуется мной, скромной земляничкой? Никто не выберет землянику, если есть классический вкус ванили или шоколада. Пока я гуляю с красотками, одинокие ночи мне гарантированы. Но разве тот факт, что я предпочитаю гулять именно с ними, не доказывает, что я вполне уверена в себе?

Нет, серьезно, до меня только сейчас дошло: у меня нет некрасивых подруг! Ну ладно, есть одна, но она живет в Коннектикуте, это не считается. Неужели мы воспринимаем друзей как собственное отражение, как аксессуары, выбираем их, словно собаку определенной породы?

Если я появлюсь в светском обществе со стайкой красоток одна шикарнее другой, буду ли я нравиться мужчинам больше, чем в компании неуклюжих и непритязательных девиц? Прежде чем ответить, вспомните, как вы делаете покупки на распродаже.

Когда на распродаже вы обнаруживаете истинную жемчужину, вас охватывает возбуждение.

Вам приходится сдерживаться, осторожно оглядываясь: не заметил ли кто-то вашей находки? Но делать покупки на распродаже — это тяжелый труд; приходится перекапывать груды тряпок, пересматривать ряды вешалок с развешанными по размерам нарядами. И даже наткнувшись на вещь, которая вам нравится, вы сомневаетесь, а так ли она хороша? Это же всего лишь распродажа у «Даффи»! И вы, возможно, унесете домой этот сиреневый свитер, но будете радоваться ему куда меньше, чем дорогой покупке в «Нейман». Вы не станете прятать его в комод, любовно заворачивая в душистую бумагу, а просто сунете на верхнюю полку кладовки, чтобы натянуть его потом наспех, если попадется под руку.