– Любовь моя, вы не можете говорить серьезно. Мы лишь три месяца как обрели друг друга, наши сердца едва успели соединиться в одно целое, и вы уже хотите разрушить это хрупкое создание? – Он был ошеломлен, и мне пришлось прибегнуть ко лжи.

– Боюсь, я скорее воображала, что люблю, чем действительно любила вас, милый друг. Мне было скучно, я начиталась романов и придумала себе увлечение. Меня мучило любопытство – что чувствует женщина, у которой есть любовник. Теперь я знаю это, и мне уже не ново и неинтересно обманывать и изворачиваться. Моя богатая фантазия завела меня на неверный путь, но я прозрела и хочу жить спокойно и добродетельно. – Эта тирада далась мне нелегко, но я старалась выглядеть естественной.

– Я не могу поверить вам, Эмма! – Неужели он не оставит меня и не удалится в гневе, как я ожидала? – Что произошло такого, что подвигло вас на такие выводы? Я обидел вас или ваш муж подозревает что-то и притесняет вас?

– Все в порядке, уверяю вас. Я сразу предупреждала, что легкомысленна и люблю приключения, а также, что устаю от однообразия. Теперь, когда наше общение потеряло свою новизну, я буду вспоминать о нем с улыбкой, а вы скоро утешитесь с другой скучающей дамой или обратите свое внимание на забытую невесту.

Когда же он уйдет, я вот-вот разрыдаюсь и все окончательно испорчу!

Он молча смотрел на меня некоторое время, потом покачал головой:

– Я люблю вас по-настоящему и сделаю, как вы хотите. Другие женщины не влекут меня, а невеста не торопит, поэтому мне останется только вспоминать о коротких мгновениях неподдельного счастья. Я не буду обвинять вас в вероломстве – вы так молоды и совсем не знали жизни, когда вышли замуж. Теперь вы, видимо, повзрослели и стали серьезнее. Хорошо, пусть будет по-вашему, я удаляюсь…

На глазах его появились слезы, и я позавидовала, что он может не сдерживать их.

– Не сердитесь на меня, всему виной моя романтическая натура и жажда приключений. Я искренне верила, что люблю вас.

– Что ж, прощайте. Я уеду путешествовать, так как не могу оставаться в Англии без вас. Если когда-нибудь вам понадобится помощь, найдите меня. Холостой или женатый, я всегда буду любить только вас. Моя последняя просьба – получить ваш портрет – не покажется вам чрезмерной?

– Нет, Уильям, я непременно пришлю вам свою миниатюру. Я была счастлива все это время и не смогла обманывать вас, когда мои чувства переменились.

– Вы правы, неискренность погубила бы наше счастье верней, чем правда, какой бы безжалостной она ни была. Надеюсь, вы будете безмятежны и счастливы в своем маленьком мирке.

Он вышел, смахивая слезы, а я бросилась в спальню, чтобы поплакать без помех. Я предавалась горю три дня, и граф деликатно не тревожил меня. На четвертый день я почти совсем успокоилась, и мы отправились наносить прощальные визиты и приглашать в Эммерли гостей на лето.

Глава 27

Из Лондона мы заехали к моей маменьке и взяли ее с собой, так как я боялась остаться без ее советов в новом для себя положении. Мы много говорили о детях и воспитании, а мои неожиданные приступы рыданий удачно списывались на нервное расстройство, обычное в таком состоянии.


Цветущие луга Эммерли были столь хороши, что я почувствовала спокойствие, какого не испытывала уже несколько недель. Самочувствие мое значительно улучшилось, и мы с матушкой и графом много гуляли. Мне запретили ездить верхом, и это огорчило меня, зато долгожданная лодочка с парусом всегда была к моим услугам.

Стоя перед портретом первой Эммы, я старалась почерпнуть у нее душевных сил и оставить суетные мысли. Пусть недолго, но в моей жизни была взаимная любовь, а такое счастье выпадает не каждой женщине.

В мае к нам приехали погостить тетушка с графом Лонгбриджем, а за ними вернувшиеся из путешествия Питер и Розмари, как раз ко второй годовщине моей свадьбы. По этому случаю был устроен небольшой бал, я много танцевала, стараясь не вспоминать о несравненном партнере, украшающим сейчас зал где-нибудь на виа дель Корсо.

Розмари сообщила мне новость – ее сестрица решила принять предложение барона Морланда, а теперь и графа Метлофа, и свадьбу назначили на первое октября – время, когда в столицу съедется вся знакомая знать. Я была рада, что не смогу присутствовать на этой свадьбе, ибо шафером на ней должен стать герцог Россетер. Даже странно, как Аннабелла согласилась на это. Очевидно, она хотела показать, как мало значит для нее какой-то герцог, рассеять слухи о том, что была отвергнута им, и сделать вид, будто сама покинула герцога ради барона.

Розмари шепнула мне, что она сама, кажется, ожидает появления новой ветви графов Лонгбриджей. Это известие еще больше сблизило нас, и мы постепенно превратились в двух матрон, говорящих только о чепчиках и распашонках. Это превращение порадовало меня, ибо в одиночестве я гораздо больше думала бы о безвозвратно ушедшем, а не о будущем. Мы побывали у Лонгбриджей, потом снова вернулись в Эммерли, где я всегда чувствовала себя дома.

Мой живот становился совершенно неприличным, и с той же скоростью поправлялось здоровье моего супруга. С каждым днем он словно молодел, и местный врач, смотревший нас обоих, не мог узнать своего пациента.

– Передо мной словно другой человек, у которого никогда не было болезни сердца, только легкое недомогание, – восклицал он, взмахивая пухлыми ручками в такт словам. – Сударыня, почему же вы ждали целых два года, прежде чем подарить мужу наследника и тем самым вернуть ему молодость и здоровье?

В ответ на эти упреки я только краснела и отвечала, что на все воля Божья.

Весь день я старалась посвятить всевозможным занятиям, чтобы не скучать и не предаваться грустным размышлениям. Однако ночью мои воспоминания и сожаления возвращались ко мне в виде снов, и я часто просыпалась в слезах, не в силах отогнать образ Уильяма, стоявший перед глазами.

Как благородно он оставил меня – ни слова упрека, только бесконечная грусть, и как жестоко я обошлась с ним, поправ его любовь и искренность. Что с ним теперь? Пустился ли во все тяжкие, стараясь забыть об обиде в вихре удовольствий, или слоняется по развалинам римского Форума, предаваясь меланхолии? Со временем герцог, конечно, устроит свою жизнь должным образом, но горькие воспоминания могут отравить его радости и наложить отпечаток на его характер, как это произошло с моим супругом. Дай бог, чтобы Уильям не тянул с женитьбой столько лет, и тогда жена и дети смогут утешить его и отвлечь от мыслей о неудаче в любви.

Я была уверена, что не перестану любить его, но постараюсь оставить этой любви только самый маленький кусочек своего сердца, отдав остальную часть моей семье. Нежная грусть заменит горечь, одна-две слезинки – бурные рыдания, а милый детский лепет – страстные признания.

Я старалась думать только о том, что полезно для ребенка, и поддерживать в себе ровное, спокойное настроение. Хорошая погода и внимание близких способствовали этому, и к началу сентября я вспоминала Уильяма не чаще пяти-шести раз в день.

Появление малыша ожидалось в первых числах октября, но я просила мужа держать новость в тайне до самого Нового года. Мне не хотелось, чтобы Россетер узнал об этом событии и начал о чем-либо догадываться. Его отъезд в Европу общество сочло проявлением стыда из-за поведения с Аннабеллой, и я была рада, что его имя не связывают с моим, и желала этого и впредь, ради себя и ради него.

Мы с супругом решили этой зимой не ездить в столицу, а провести ее с близкими в Эммерли. Матушка оставалась со мной, тетя собиралась прибыть к родам, а остальная часть семейства Лонг-бриджей планировала приехать к нам на Рождество и дождаться родов Розмари, которые должны были случиться в середине января.

Все произошло так, как было задумано, и третьего октября я произвела на свет сына, как будто нарочно в подарок к своему совершеннолетию. Мои муки не показались маменьке очень сильными по сравнению с ее собственными при моем появлении на свет, однако я сочла их значительными и не стеснялась кричать и возмущаться несправедливостью женской судьбы. К счастью, после родов я оправилась неприлично быстро и уже через неделю уплетала торты на вечере по случаю дня рождения нашего малыша.

Младенец был подобающе пухл и смешон, однако мои родственники в один голос твердили, что он просто прелесть и другого настолько красивого и здорового ребенка они не могут припомнить, несмотря на богатый жизненный опыт.

Граф предложил назвать сына Эдвардом в честь своего отца, и я ничего не имела против. У ребенка были темные глаза и русые волосы, немного темнее моих собственных. Я предпочла бы видеть на его лице светлые глаза Уильяма, тем более что и граф был голубоглаз, но доктор разъяснил, что темные глаза гораздо чаще передаются по наследству, нежели голубые. На кого похож Эдвард, я пока не бралась судить, хотя бабушки бесконечно выискивали в нем фамильные черты нашей семьи и Дэшвиллов, но мне казалось, что он слишком мал и еще переменится.

Розмари написала мне, что свадьба Аннабеллы была необыкновенно пышная, а невеста являла собой образец торжества, но никак не счастливой влюбленности. Количество знатных гостей превысило все виданное в столице за последние несколько дней, а все еще неженатый герцог Россетер казался таким серьезным и печальным, что даже Розмари заподозрила его в несчастной привязанности к ее сестре, которую он не смог сделать счастливой из-за ранее данного обещания. Жених выглядел так, как и полагалось счастливому новобрачному, и после венчания молодые отправились в Париж с намерением привезти в Лондон как можно больше парижских туалетов.

Упоминание о Россетере на весь день лишило меня душевного равновесия, и, хотя я сама бы предпочла, чтобы он не разлюбил меня так скоро, мне хотелось, чтобы его страдания прекратились, а жизнь озарилась новой счастливой привязанностью.

Розмари стеснялась появляться в обществе, и Лонгбриджи отбыли к себе в поместье утешать старого графа, скучающего по своей деятельной супруге.