После свадьбы молодые уехали путешествовать в Италию, Аннабелла одаривала своим вниманием барона Морланда, чей дядюшка наконец скончался, а я от всего сердца наслаждалась новообретенным счастьем. Уильям по-прежнему часто посе-щал наш дом, и нам нередко удавалось побыть вдвоем, однако мне хотелось большего, да и в его глазах я видела обещание чувственных радостей. Он ни слова не говорил мне о том, что ему недостаточно кратких часов наших встреч, но моя половинка нашей общей души не нуждалась в словах, а тело вдруг захотело выйти из-под контроля рассудка.

Однажды, в двадцатых числах декабря, Уильям сидел в библиотеке, держа меня на коленях. Мой муж отдыхал, а прислуга никогда не входила в комнаты без стука, так что мы могли не боясь наслаждаться объятиями друг друга.

– Фея моих грез, я хотел бы предложить вам одно приключение, долженствующее помочь нам побыть вдвоем и повеселиться без бдительных глаз любительниц посплетничать, – прошептал он, по обыкновению, прямо мне в ушко, поскольку наверняка чувствовал, как это будоражит мою чувственность.

– О каком приключении вы говорите, милый мой вампир? – отвечала я, как и всегда в подобных случаях, шутливым тоном, скрывающим мое волнение.

– Вы наверняка слышали от подруг, что в рождественскую неделю в театрах устраиваются маскарады, куда может прийти любой желающий и остаться неузнанным.

Я невольно вздрогнула при упоминании этого мероприятия. Еще бы, больше всего мне хотелось забыть о нем и в то же время я была рада, что освободилась от такой неприятности, как девственность при наличии мужа.

– Да, Кэтрин говорила мне о них, и Аннабелла тоже. Но в чем заключается ваше предложение? Вы хотите отправиться на маскарад?

– Да, дорогая. Вместе с вами. В масках никто не узнает нас, и мы можем танцевать хоть до утра без этой досадной необходимости менять партнеров после каждых двух танцев. Думаю, ваш супруг отпустит вас, если я пообещаю заботиться о вашей безопасности.

– В этом я не сомневаюсь, граф очень добр и не будет ханжески осуждать неприличие подобного поступка. Надеюсь, там нет воров и грабителей?

– Не беспокойтесь, мы наденем простые платья и притворимся собственными слугами.

– Вы часто бывали там? – спросила я не без трепета: вдруг он видел меня в прошлом году и узнает в маскарадном костюме?

– Нет, всего несколько раз. На маскараде весело только в том случае, если хочешь укрыться от любопытных глаз, а мне до сих пор этого не требовалось. Так мы условились?

– Да, поедем в первый же день. Я попытаюсь найти себе подходящий костюм.

Мой супруг и не думал запрещать мне эту эскападу, сказав, что и сам в молодости любил подобные маленькие приключения, и посетовав, что слишком слаб, чтобы свозить меня на настоящий маскарад в Венецию.

Следующим вечером мы встретились с Россетером у театра. Я приехала на извозчике, он – в простой карете без гербов.

Я пожалела, что не сохранила свое прошлогоднее платье, но новый костюм нимфы мне очень нравился, так как выглядел весьма соблазнительно и должен был напоминать Уильяму о моем сказочном происхождении. Герцог облачился в костюм разбойника – зеленый бархат и серебро, шапочка с пером и пистолеты за поясом.

Маскарад ничем не отличался от прошлогоднего, но я старательно делала вид, что мне все это внове, немного жалея, что должна притворяться перед любимым человеком. Мы танцевали два часа подряд, после чего Уильям при помощи золота раздобыл где-то бутылку шампанского, не имеющую ничего общего с тем, которое продавалось на маскараде. Освежившись бокалом игристого напитка, мы снова пошли танцевать, с удовольствием прижимаясь друг к другу и представляя, какие глаза были бы у дам из семейства Гринхауз, увидь они нас в этот момент. Уильям сообщил мне, что многие светские дамы и джентльмены приходят сюда веселиться, и мы старались держаться в тени, хотя шансов, что нас узнают, было совсем немного: театр оказался весь заполнен народом в плотных масках, прикрывающих лицо и волосы.

Около двух часов ночи Уильям сказал, что настало время еще одного сюрприза, и вывел меня на улицу. Он усадил меня в свою карету, а сам стал править ею. Я не стала спрашивать, куда он везет меня, предвкушая необыкновенное продолжение этой романтической ночи. Ожидания вполне оправдались, когда карета остановилась у ворот маленького домика, окруженного густым садом. Уильям признался мне, что приобрел домик специально ради того, чтобы у нас было гнездышко, где мы могли бы ворковать друг с другом без опасений.

– Считайте, что это мой рождественский подарок, любовь моя, – прошептал он, на руках внеся меня в маленькую гостиную, где был накрыт ужин с неизменным тортом впридачу.

– Я так счастлива, любимый!

Как же приятно произносить эти слова!

Приходящих слуг Уильям отправил по домам, и кроме нас в домике никого не было. Я так волновалась, что у меня даже пропал аппетит. Уильям разделял мои чувства и сразу же усадил меня на низкий диванчик со множеством подушек.

– Это будет храм нашей любви. – Он медленно снял с меня шарф, укрывающий плечи…

Несмотря на растущую свободу нравов, я не стану приводить описание событий этой ночи. Каждый, кто был влюблен и имел счастье испытать все сладости любви, легко может вообразить себе все, что произошло между мной и Уильямом сначала на диванчике, а потом в уютной спаленке во втором этаже. Я узнала сокровенную тайну и одновременно поняла, что она так многогранна, что ее можно открывать заново каждый раз в течение всей жизни.

В пять часов Уильям отвез меня, снова одетую в маскарадный костюм, к задней двери нашего дома, куда я и проскользнула тайком, не потревожив ничей сон.

Глава 26

На следующий день супруг спросил, как мне понравился бал, и я честно ответила, что никогда еще мне не было так весело. А вечером все повторилось, правда, танцы были сокращены до минимума.

Наступление нового года ознаменовало закрытие маскарадов. Мы уже не могли проводить вдвоем ночи, но находили повод на пару часов уединиться в своем гнездышке, тщательно соблюдая осторожность. Я боялась не гнева мужа, а скандала вокруг его имени, и прилагала все усилия, чтобы никто не заподозрил меня в наличии любовника. Мы никогда не говорили с Уильямом о его невесте, и я почти совсем забыла о ее существовании, не испытывая ни ревности, ни зависти. Это было чудесное время, я не замечала ни жестоких холодов, ни неожиданных оттепелей той зимы, находясь все время среди живых цветов и согреваясь светом любимых глаз.

Я была уверена, что мой супруг не остается в неведении, так как он явно повеселел и частенько бросал любопытные взгляды на мою талию, словно ожидая ее увеличения. Однако граф ни единым намеком не смущал мою совесть, и наша дружба только укреплялась. В середине февраля меня неожиданно стала мучить тошнота, и я не была уже столь наивной, чтобы сразу не догадаться, в чем дело. Чувство глубокой радости охватило меня, но я не собиралась делиться им с Уильямом. Это был первый секрет от него за все то время, что мы были вместе.

Зато мужа своего я поспешила обрадовать, хотя и сильно смущаясь и чувствуя неловкость:

– Сэр, я хочу сообщить вам одну новость, которая, правда, еще не подтверждена ничьим авторитетным свидетельством, но мне кажется, что через несколько месяцев у вас появится долгожданный наследник.

Граф побледнел и едва не прослезился:

– Счастью моему нет предела. Одно время я перестал надеяться, что успею подержать его на руках, но потом надежда снова пришла ко мне, и, как оказалось, не напрасно. Мы немедленно пригласим самого лучшего доктора, чтобы он осмотрел вас и назначил правильный режим и питание.

Я не стала уточнять у графа, в связи с чем погасшая надежда вернулась к нему, но мне необходимо было посоветоваться, как быть дальше.

– Сэр, я непрестанно думала о выполнении своего обещания, но это оказалось для меня тяжелее, чем я полагала раньше. Однако теперь, если все подтвердится, как нам поступить, чтобы не пробудить… ничьих подозрений?

– Вы говорите об отце ребенка? – прямо спросил граф, вызвав краску на моих щеках.

– Да, сэр. Я бы не хотела, чтобы он знал о своей роли, и думаю, нам лучше уехать в Эммерли, пока моя беременность не стала заметной.

– Я согласен с вашим предложением, но сможете ли вы так легко расстаться… – Он сделал паузу, но я хорошо поняла его.

– Я думаю сейчас только о том, чтобы порадовать вас долгожданным наследником, и, если мои надежды подтвердятся, вся моя оставшаяся жизнь будет посвящена только ему и вам. – Голос мой звучал твердо, несмотря на неожиданную боль в груди.

– Девочка моя, вся ваша жизнь наполнена самоотречением, и мне придется принять вашу жертву. Я уверен, что мой век клонится к закату, и вы еще будете любимы и счастливы, как вы того заслужили. – Он поцеловал меня в лоб, и мне на лицо капнула слезинка.

– Сэр, я никогда не забуду вашей доброты и не хочу даже слышать о вашем уходе! – Я заметила, что и сама плачу. – Вы не должны огорчать беременную жену, сударь, это может навредить ей, – добавила я лукаво, чтобы развеселить его.

Мне это удалось, поскольку граф тоже улыбнулся и ответил:

– У меня еще никогда не было беременной жены, и я совершенно не знаю, как вести себя с нею. Однако обещаю выполнять все ваши капризы.

– В таком случае давайте уедем в Эммерли на будущей неделе. И прошу вас никогда больше не вспоминать обстоятельства, приведшие к моей беременности.

Граф готов был на радостях пообещать мне все, что угодно, и сдержал обещание. Никогда я не слышала от него ни намеков, ни предположений, ни вопросов.

Вызванный графом врач подтвердил мои предположения и прописал свежий воздух и здоровое питание. Ночью я сидела в кресле и плакала. На словах легко отказаться от любви к мужчине ради любви материнской, но в двадцать лет потерять надежду смотреть в любимые глаза и не страдать при этом – невозможно. Особую горечь я испытывала оттого, что мне придется обмануть Уильяма и даже, скорее всего, поссориться с ним. Иначе он наверняка приедет в Эммерли, а я не могла допустить этого. Уверенность в своей правоте давала мне силы, но их было недостаточно для того, чтобы вернуть прежнее спокойствие и безмятежность. С трепетом ожидала я нашего последнего свидания с Уильямом. И вот час настал. Я собрала все свое мужество и сказала своему возлюбленному, будто устала притворяться и обманывать супруга и хочу расстаться с любовником в тот момент, когда наша любовь еще не принесла обид и взаимных упреков.