– Муж вызвал меня запиской, когда вы уже покинули дом Кэтрин. Он получил письмо от моих родных, требующее нашего присутствия в коттедже. Моя матушка упала и сломала ногу, и мы выехали той же ночью.

– Простите меня, я ничего не знал о вашем горе. Я был уверен, что вы нарочно покинули меня. Но скажите же, если бы не болезнь вашей матушки, вы бы пришли на свидание со мной? – Я боялась обольститься напрасно, но голос его словно бы немного дрожал.

– Да, я собиралась прийти, – просто ответила я, сдерживая желание прикоснуться к его лбу губами.

– Тогда я хотел предложить вам свою привязанность и рассказать правду вашему мужу. Я уверен, что он понял бы стремления двух молодых сердец. А если нет – я бы уехал и постарался никогда не встречаться с вами.

– И оставили бы меня с разгневанным супругом? Это называется бегством. – Я говорила холодно, но в любой момент могла сорваться и выдать ему всю правду о своем браке.

– Сначала я хотел спросить вас, почему вы стали графиней Дэшвилл и что связывает вас с вашим мужем. – Он внимательно посмотрел на меня. – Я уверен, что вы привязаны к нему и глубоко уважаете его, но не может быть, чтобы юная девушка, обладающая пылкой и страстной натурой, не испытывала потребности в чувственной любви.

Я поняла, что краснею. Говорить с посторонним человеком об этой стороне отношений я, похоже, могла только после принятия дозы спиртного.

– Вы правы, я вышла замуж по настоянию родных, чтобы помочь им обеспечить свою старость, и граф хорошо знает это. Его не ослепила вспышка последней страсти, и он понимает, что молодой жене старого мужа трудно удержаться от соблазнов. Однако он выбрал именно меня не случайно – прежде, чем сделать мне предложение, он убедился, что я воспитана в уважении к браку и не нарушу данные обеты. – Мне было противно лгать, но ничего другого не оставалось.

– С его стороны жестоко и неблагородно покупать себе жену, я не ожидал такого поступка от столь уважаемого мною человека. – Гнев очень шел выразительному лицу Филсби.

– Я приняла решение сама и сама буду расплачиваться за свои поступки, – сказала я довольно резко, чтобы прервать объяснения на эту тему.

Герцог выпустил мою руку и поднялся на ноги.

– Наша беседа никак не направляется в нужное русло. Пожалуй, я письменно изложу все, что думаю о вас и о себе, а вы решите дальнейшую судьбу наших встреч. – Он поклонился и направился к двери. – Только умоляю вас не спешить с ответом.

– Это я могу вам обещать. Года через три вы получите мой ответ и очень удивитесь: а кто такая эта Эмма? – Моя шутливость в последнее время чаще мешала мне, чем выручала из трудной ситуации.

Он почти мгновенно оказался рядом со мной и вдруг обнял меня обеими руками так крепко, что я только слабо пискнула, но вовсе и не подумала сопротивляться.

– Если бы я мог забыть вас, я бы уже сделал это, сударыня. Но я даже не пытался заставить себя не думать о вас. Я не хочу забывать ни одной минуты, проведенной рядом с вами.

Филсби наклонился ко мне, и я поняла – он все-таки поцелует меня. Это было так чудесно, как я не мечтала даже в ранней юности, когда проза жизни еще не отрезвила мои романтические представления о любви. Я не хотела отпускать его – как бы это ни было безнравственно. Я обняла его и прижалась к нему, чувствуя какую-то странную расслабленность во всем теле и в то же время нервную дрожь. Герцог целовал мое лицо и шею, его волосы щекотали меня, и я даже в такой момент почему-то с облегчением вспомнила, что не боюсь щекотки. Не хватало еще взвизгнуть или глупо захихикать!

Внезапно он подхватил меня на руки и закружил по комнате.

– Эмма, вы сводите меня с ума, и я рад этому! Я впервые счастлив, что потерял голову, и не собираюсь искать ее!

– Поставьте меня, сэр. Я не хочу получить синяки и ссадины из-за вашей потерянной головы. – Все-таки я ненормальная: время ли сейчас для шуток?

Похоже, герцог оказался со мной согласен:

– Вы сводите меня с ума и ставите в тупик каждой фразой. Ни одна другая красавица не может быть столь непредсказуемой и оригинальной! – Он опустился в кресло, усадив меня к себе на колени.

– Как долго вы собираетесь сравнивать меня с другими красавицами? Если вы сами всегда выбирали скучных замороженных любовниц, это говорит о вашей ограниченности в пристрастиях, а никак не о банальности женского пола вообще. – Оказывается, сидеть у него на коленях очень удобно и приятно.

– В словесных поединках я терплю от вас одно поражение за другим. В качестве дани могу предложить вам свою собственную персону. – Его шепот прямо в ушко завораживал меня, но я не собиралась оставлять за герцогом последнее слово.

– Я бы предпочла караван с жемчугами, ваша персона вряд ли умеет что-нибудь, кроме как драться на дуэлях из-за легкомысленных дам.

– Обещаю не смотреть ни на одну даму и прислать вам целый мешок жемчуга, если вы признаетесь, что хоть немножко увлечены мною.

– Ни за что не признаюсь, я еще и сама не знаю этого. – Ну и завралась же ты, Эмма!

– Что мне сделать, чтобы помочь вам разобраться в своих чувствах? – Похоже, он спрашивал вполне серьезно.

– Оставьте меня сейчас и напишите мне полный отчет, – ответила я полушутя-полусерьезно.

– Как прикажете, синьора. – Я спрыгнула с его колен, и он поднялся. – «Я отправляюсь в дальний путь, но сердце с вами остается».

У двери он снова обнял меня и прошептал:

– Как же вы живете без поцелуев и объятий? Вы созданы для нежности и ласки, несмотря на колючий язычок.

– До сих пор я прекрасно обходилась без них, – так же тихо ответила я, но тут же опомнилась: – Вы забываете, что у меня есть муж.

– Я действительно забыл, что вы замужем, и я связан… Прощайте. – Он коснулся губами моих губ и вышел, а я медленно побрела к своему креслу.

Как повернут капризные житейские волны лодочку моей судьбы, я не знаю. Но какие бы страсти ни пришлось мне пережить, я никогда не забуду этот вечер и первые в моей жизни настоящие поцелуи. То, что случилось на маскараде, почти забылось, да и случилось скорее под влиянием чувства долга и алкоголя – странное, но действенное сочетание.

Последующие два дня я только и думала о случившемся и пыталась вообразить, как повел бы себя Россетер, будь мы совсем одни, и что бы я при этом испытывала. Я была уверена, что он сделал бы все, чтобы мне было хорошо, но смущалась при мысли о собственной неопытности. Герцог не являлся новичком в любовных интригах и наверняка не ожидал от замужней женщины девической стеснительности. Ну да ладно, при необходимости я смогу убедить его, что мой супруг старомоден и не требует от жены слишком рьяного исполнения супружеских обязанностей. На этом я успокоилась и принялась раздумывать над его словами, а не над поступками.

Рассказать мужу о моих чувствах к герцогу казалось мне не слишком хорошей идеей. Я в любом случае была вольна поступать по собственному желанию, но обсуждать свою безнравственность с графом, даже если он сам хотел моего счастья, а также и наследника, виделось мне оскорбительным для нас обоих. Ладно бы еще герцог Россетер предложил мне развестись и стать его женой, но об этом он, похоже, и не думал, а тревожить покой графа из-за небольшого приключения – значит наверняка причинить ему боль, напомнив о его мужской несостоятельности.

Вопрос о невесте Россетера, его отношении к Аннабелле и ко мне я решила не обдумывать до тех пор, пока не получу обещанное письмо с разъяснениями.

Оставался открытым вопрос, как я отношусь к герцогу и как мне вести себя с ним впредь. Позволив Филсби целовать себя, я переступила черту, отделяющую страдающую, но остающуюся добродетельной и уважаемой женщину от дамы, позволяющей чувствам одержать верх над долгом и потому недостойной уважения. Как отнесется герцог к этому свидетельству моего падения, мне было пока неизвестно. Возможно, он добивался меня только потому, что я отличалась от других и казалась недоступной, а сейчас он потеряет ко мне интерес? Такой вариант не устроил бы меня по самым разным соображениям. Во-первых, я все-таки была влюблена в него, пусть как-то странно, на свой лад, но влюблена, в этом не оставалось сомнений после тех чувств, которые пробудили во мне его поцелуи. Во-вторых, я уже хотела большего, чем просто поцелуй, к моему давнему любопытству примешивалось теперь желание не просто узнать тайну взаимоотношений между полами, а познать ее с любимым человеком.

Еще одно соображение поставило меня в тупик: героини романов были готовы на полное самоотречение ради счастья своих любимых, а я думала пока только о собственных переживаниях. Разве это не признак эгоизма, роднящий меня с Аннабеллой? Я промучилась всю ночь, мне было стыдно и досадно. Надо же – я готова поступиться всем для счастья своего супруга, а мысли о том, чтобы сделать что-то приятное для любимого мужчины, даже не появилось в моей голове! Я не испытывала ни малейшего желания угождать ему, вышивать платочки и завязывать галстук, проливать слезы при каждой поездке на охоту и отдать ему свою кровь, руку или ногу, буде в ней возникнет необходимость.

Я была уверена, что Розмари именно так представляет свое будущее счастье. Почему же я так самолюбива, ведь мне прививались те же понятия о добре, зле, любви и ненависти, что и ей?

Все эти вопросы раздражали меня, и визит миссис Бертон никак не улучшил моего настроения. Она уже знала откуда-то о поражении Аннабеллы и спешила позлорадствовать. Меня даже насмешило удивленное сочувствие, с которым Кэтрин отзывалась о бедной мисс Гринхауз:

– О чем же она думала? Неужели Аннабелла могла вообразить, что нравится герцогу, когда все прекрасно видели, как он страдает из-за моей несвободы? Надеюсь, впредь она не будет столь самонадеянна!

Мне совершенно не хотелось говорить на эту тему с кем бы то ни было. Я извинилась перед Кэтрин, сославшись на головную боль, и заперлась в своей спальне.

Глава 24