– Да, верно, это так, но, дорогая, ты бы посмотрела на наряды! Прямо-таки dernier-cri[25] из костюмного фильма ужасов.

Она засмеялась своим смехом-колокольчиком, вынесенным из театральной школы, и, несмотря на огромную надпись «Не курить», закурила сигарету.

– Ну и что же происходит, дорогая? – спросила она.

– Где что происходит? – холодно поинтересовалась Катерин.

– Где же господин Красавец, мечта всех девственниц? Тут слушок прошел, дорогая, что лягушатник тебя кинул.

Элеонор сняла с век примочки и с любопытством уставилась покрасневшими глазами на Катерин, которая сидела, плотно сжав веки. Гримеры понимающе переглянулись. Поговаривали, что плохое настроение Катерин вызвано неурядицами по мужской части. Теперь они могут узнать поточнее.

«Значит, эта сука что-то подозревает?» – подумала Катерин. Это означает, что спасательная команда распустила языки. Что им еще делать после утренней работы, как не сплетничать? Дураками их не назовешь. Жан-Клод обычно звонил на съемочную площадку по меньшей мере дважды в день. Если команда знает, что он перестал звонить, да и у Элеонор есть свои подозрения, сколько времени пройдет, пока об этом узнают газеты?

Но Катерин не собиралась доставлять Элеонор радость. Она открыла глаза и с отвращением посмотрела на черные корни, которые просвечивали сквозь белокурые волосы Элеонор.

– Я всегда полагала, дорогая моя Элеонор, что англичане самые цивилизованные люди на земле. Но это было до того, как я познакомилась с тобой.

– О! – усмехнулась Элеонор. – Я сделала правильные выводы, так, дорогая? Жан-Клод тебя бросил, верно?

Китти вспомнила вечеринку у Джейка Моффатта. Две головы, склоненные друг к другу, смех: Жан-Клод и Элеонор. Было между ними что-нибудь?

– Ну, душечка? – ликующая Элеонор настаивала на ответе. Не получив желаемого, она продолжила: – Я всегда считала его геем. Блондин, сорок лет, холост. Мне кажется, похоже на гомика.

Гримеры и гримерши затаили дыхание и с усиленным старанием принялись накладывать тон на раскрасневшиеся лица своих подопечных. Скрытая вражда, так хорошо улавливаемая камерой, сейчас рвалась наружу, и они не хотели пропустить ни минуты интересного зрелища.

– Ты, милочка, компенсируешь недостаток таланта избытком злости, – ледяным тоном заметила Катерин.

– Ха! – ехидно воскликнула Элеонор. – А ты воображаешь, что уж больно талантлива, душечка? И ведь я попала в точку! Почему бы тебе не спросить режиссера, у кого больше текста в новом сценарии? И еще, позвони в отдел писем и узнай, на чье имя приходит больше писем от поклонников в последнее время.

– Полагаю, на твое. – Катерин устала от ссоры, но в гримерном кресла она находилась как в ловушке.

– Можешь поспорить на свои шелковые трусики, именно на мое, – радостно возвестила Элеонор. – Может, поначалу зрителям ты нравилась больше, лапочка, потому что ты так замечательно изображала крутую суку, но сейчас все изменилось, дорогая. Посмотри-ка сюда.

Она торжественно извлекла что-то из своей огромной сумки от Гуччи. Это был экземпляр «ТВ Квотиент», сверхсекретного документа для ведущих режиссеров и руководящих работников студии. Маленькое, сугубо конфиденциальное издание, выпускаемое компанией, подсчитывающей рейтинги. Считалось, что такового не существует в природе, во всяком случае, ни один актер его никогда не видел. Оно касалось оценки популярности. Как Элеонор смогла достать экземпляр, даже догадаться было невозможно.

– Семнадцатая страница, – злорадствовала Элеонор. – Читай и рыдай, дорогая Катерин. Твои дни вина, роз, шампанского и журнальных обложек сочтены, так я думаю.

Блэки передал тонкий помятый журнал Катерин. Список актеров состоял из трехсот или четырехсот имен. Первым (так было последние три года) шел Билл Косби, потом Джонни Карсон, Анжела Лэнсбери и Ларри Хэгман. Номером пятым, на котором, по слухам, три года держалась Катерин, теперь стояла Элеонор Норман.

Катерин быстро пробежала список, разыскивая свое имя. Вот оно, номер двадцать три, между молодой ведущей игровых передач и стареющей ковбойской звездой. Двадцать три – Катерин Беннет! Она и не подозревала, что это может произвести на нее такое впечатление, но ведь даже во время турне по стране, постоянно окруженная визжащими фанатами, Катерин иногда подозревала, что принимают ее не с таким энтузиазмом, как было два года назад. Это оказалось той ценой, которую ей приходится платить не только за то, что она играет роль стервы, но и за всю ту грязь, что появлялась в газетах всего мира.

– Высоко взлетаешь, низко падаешь, лапочка. – Элеонор упивалась своей победой.

– И наоборот, – спокойно ответила Катерин. Блэки закончил свои труды и передал ей зеркало, но она отмахнулась. Прошествовала к двери, обернулась и с достоинством произнесла:

– Для твоего сведения, Элеонор, дорогая, этот журнал – вчерашние новости. Гейб сказал мне, что со следующей недели сценарий будет больше уделять внимания Джорджии, чем остальным. Так что засунь этот список в свою сигарету и выкури, зайчик. – Она вышла, потом снова просунула голову в дверь и с ехидной усмешкой добавила: – Увидимся на съемочной площадке, дорогая, и ради разнообразия постарайся не перевирать текст.

Несмотря на то, что Катерин слегка взбодрилась после ссоры, сердце ее томилось при воспоминании о Жан-Клоде. Она продолжала звонить Квентину ежедневно и изливала свои чувства Стивену и Бренде. Они были единственными друзьями, кому, она знала, может довериться. Она не могла разговаривать об этом с Томми; он пребывал в явном восторге в связи с исчезновением Жан-Клода.

Однажды во время ленча Катерин, парящаяся в толстом костюме из ирландского твида, в котором ей было жарче, чем в сауне, услышала новую запись на автоответчике Квентина. В ней сообщалось, что старик остановился в гостинице «Цезарь палас» в Лас-Вегасе.

Вечером Катерин позвонила ему.

– Квентин, где Жан-Клод? Ты о нем что-нибудь знаешь?

Последовала длинная пауза.

– Разумеется, знаю. – Катерин могла слышать в отдалении стук костей за игорными столами.

– Где он? Скажи мне, пожалуйста.

– Слушай, девочка, ты ведь знаешь, что не могу. Он не хочет, чтобы кто-то знал, где он.

– Даже я?

Снова пауза.

– Особенно ты, девочка.

Катерин почувствовала, как по рукам побежали мурашки, и вздрогнула.

– Квентин, послушай, ты мне должен сказать, очень тебя прошу. Мне надо во всем разобраться. Жан-Клод не мог всерьез со всем покончить. Квентин, это какое-то, ну, не знаю, наваждение. Я его никогда таким не видела. Он был просто сам не свой.

– Ну, ты же знаешь, какие они, мужики, Китти.

– Я думала, что этого мужика я знаю. Квентин, ты же видел нас вместе, ты знаешь, что мы значим друг для друга, как он меня любит.

– Китти, это ваше дело. Что я могу тебе сказать? Жан-Клод он… и есть Жан-Клод. И, Китти, он не велел мне говорить никому, где он и чем занимается.

Ей стало совсем холодно.

– Не понимаю. Но я намерена все выяснить, значит, мне надо его найти. Он всегда был сам по себе, и, возможно, я не совсем верно вела себя с ним в последнее время. Он считает, что я поглощена своей карьерой и не интересуюсь его работой, но, честно говоря, он никогда и не высказывал желания рассказать о себе. Я его много раз спрашивала, но он всегда менял тему.

– Он ведь наполовину француз, Китти.

– Знаю. И наполовину ирландец. Какое это имеет к моей просьбе отношение?

– Это очень сильное сочетание, взрывное, упрямое и самолюбивое.

– Да знаю я. Но он тебе рассказал, что у нас произошло? По крайней мере, хоть это мне скажи.

– Ну, разумеется. Но не спрашивай больше ни о чем. Я не хочу его предавать. Он мне как сын.

– У него другая? – настаивала она. – Другая женщина? Или, Бог мой, другой мужчина? Ответь хоть на этот вопрос.

– Как ты можешь такое спрашивать, Китти?

– Так есть?

– Жан-Клод убьет меня, если узнает, что я с тобой говорил. – В голосе звучала озабоченность.

– Пожалуйста, скажи мне. Если он встречался с кем-то, пока я ездила по стране, я смирюсь. Слушай, я могу смириться с другой женщиной, но я с ума схожу, не понимая, что случилось.

«Сейчас он мне скажет, что Жан-Клод трахал какую-нибудь бабенку, пока я была в турне», – подумала Катерин.

– Уж эти мне дамы! – сухо сказал Квентин. – Никогда не доверяй дамам. Дамы и игральные кости могут лишить мужика яиц куда быстрее, чем что-либо еще.

– Слушай… – Катерин быстро взяла на вооружение все свое обаяние. – Мне надо увидеть Жан-Клода еще хоть раз и выяснить, действительно ли между нами все кончено. Пожалуйста, Квентин, миленький, если ты знаешь, где он, скажи мне.

После долгой паузы он медленно произнес:

– Я скажу тебе, Китти, потому что ты действительно очень милая дамочка. Но если ты когда-нибудь проболтаешься об этом Жан-Клоду, тогда, девочка, конец нашей дружбе.

– Конечно, я обещаю, я не скажу ни слова. – Катерин почувствовала, как кровь прилила к щекам. Она схватила карандаш и лист бумаги с прикроватного столика.

– Он здесь, в Вегасе, остановился в «Цезаре». И если найдешь его, не признавайся, что узнала это от меня.

– Спасибо тебе, Квентин, спасибо, – благодарила она, но он уже повесил трубку.

Катерин откинулась на подушки с довольной улыбкой на лице. «Цезарь палас», Вегас. Она хорошо знала это место. Она найдет своего потерянного любимого и вернет его.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Катерин тщательно продумала, как она будет вести поиски Жан-Клода в Вегасе так, чтобы ее никто не узнал. Она решила открыться Бренде и отчасти Блэки, но не Томми. Блэки она сказала, что решила провести уикэнд без суеты в Лас-Вегасе. Они перепробовали несколько вариантов и наконец остановились на том, что она должна выглядеть как толстая пожилая дама, для чего и подобрали эластичный комбинезон с подкладками, тугой седой парик в перманенте и большие пластиковые очки.