– Нет, я думаю, им глубоко плевать. – Катерин поморщилась, услышав привычный стук в дверь.

– На площадку через пять минут, Катерин. Живо-живо.

– Как ты с ней разговариваешь? – возмутилась Бренда.

– Что же, мой отпуск во Франции даст мне время подумать в тиши… Господи, как же все идет наперекосяк.

– Не думай об этом сейчас. – Бренда помогла ей облачиться в черное атласное платье, вышитое цветами. – Ты все еще стоишь дюжины этих чурбанов, называющих себя актерами. Черт, Альберт не в состоянии запомнить проклятый текст, даже если записывает его на карточках и раскладывает повсюду.

– Не в пример Ричарду Бартону, он мало чему научился на коленях у Лоуренса Оливье.

– Ричард Бартон к такому дерьму и близко бы не подошел, – фыркнула Бренда.

– Ладно, пошли они все. – Катерин осторожно водрузила на голову огромную бледно-фиолетовую шляпу из органди и соломки, покрытую черными розами. – И пропади они пропадом, все эти туалеты. Мне плевать, я всегда смогу заработать себе кусок хлеба где-нибудь вне Бродвея. По крайней мере тамошние пираньи говорят тебе правду. Слушай, тебе не кажется, что этот туалет уже слишком? – Она искоса взглянула в зеркало.

– Отпад, – улыбнулась Бренда. – Я бы такое ни за что не рискнула надеть. Но зачем менять устоявшиеся привычки ТВ?

Мать Китти позвонила ей днем в воскресенье, чтобы разузнать о ее последнем любовнике, о котором ей поведала «Стар».

– На той неделе это был Клинт Иствуд, на этой – Дон Джонсон. Китти, что происходит, черт побери?

– Ох, мама, это все вранье. Не обращай внимания.

– Да, ну ладно, но будь осторожна, Кит-Кэт. Ты ведь уже не так молода, как раньше, а репутация у тебя довольно разнузданная. Леди такая ни к чему.

– Мама, ради Христа, мне уже почти сорок пять. Я давно уже не ребенок. Ты что, в самом деле веришь, что я бегаю на свидания ко всем холостякам от Джонни Карсона до Арсенио Холла? Право, это смешно.

– Ну, газеты говорят, что бегаешь, а они не всегда лгут. Ты ведь знаешь старую поговорку, дорогая, нет дыма…

– Да, мама, знаю. Слушай, мне пора в душ. Сегодня церемония присуждения премий телевизионным фаворитам, и спасательная команда будет здесь с минуты на минуту.

– Но ведь всего половина второго. Сколько же тебе надо времени?

– Часы, мама, хочешь верь, хочешь нет. Начало в половине шестого. Как ты верно заметила, я уже далеко не так молода, как раньше, и мне требуется основательная помощь, чтобы предстать перед репортерами.

– Ну, я буду смотреть на тебя, – сказала Вера. – С кем у тебя на этот раз свидание?

– С Тони, моим любовником по сериалу. И он голубой, так что не волнуйся.

– Голубой? Осторожнее, Кит-Кэт, особенно в этих сценах с поцелуями. Уж очень они реалистичны, дорогая.

– Мама! Ради Бога! – Катерин услышала звонок в дверь. – Там уже Блэки пришел. Мне надо бежать. Пока, желаю тебе получить удовольствие от телевизора.

– Удачи, дорогая.

– Свидание! – мрачно бросила Катерин. Она даже не могла припомнить, когда в последний раз ходила на настоящее свидание. Ее работа не оставляла времени для романтики. Двери ее сердца были плотно закрыты от посягательств, и она не собиралась их никому открывать.

Катерин принялась за свой сложный туалет для церемонии вручения премий в два часа дня. У нее оставалось три с половиной часа до того времени, как за ней приедет белый лимузин.

Первым с платьем ворвался Максимилиан. Они с Китти провели часы над «Л'Оффисьель» и «Вог» и, используя идеи ведущих модельеров, сотворили настоящую сказку.

Прозрачный воздушный шифон телесного цвета, точно совпадающего с цветом кожи Катерин, сверху паутина черных кружав, местами расшитых черным стеклярусом. Длинные рукава, высокий ворот, настолько в обтяжку, что Максимилиан предупредил ее, чтобы не ела, не говоря уже о резких движениях.

– Bella, – в восторге воскликнул он. – Ты сделала, что я велел? Ты ела очень-очень мало за последнюю неделю? Да?

– Можешь быть уверен. Все, как было приказано. Половина порции всего, в основном рыбы. – Она содрогнулась. – Уф, до чего же я ненавижу эту проклятую рыбу. Теперь вытащи меня из этого, иначе я помру, да и пора начинать боевую раскраску.

Последние три года Катерин причесывала Мона. Теперь она вымыла ей голову в специальном парикмахерском кресле, установленном в комнате за спальней, служащей ей одновременно и ванной и гримуборной. Высушив волосы феном, она использовала тонны лосьона для укладки волос и накрутила их на крупные бигуди. Пока она этим занималась, к делу приступил Блэки.

Потребовался час, чтобы раскрасить и напудрить ее и выщипать лишние волоски. В это время Катерин мечтала о том, что они с Томми будут делать в Европе. Должно быть замечательно. Они впервые едут за границу вместе. Она надеялась, что они на станут ссориться.

– Voila. – Блэки вернул кресло в сидячее положение и с удовольствием полюбовался плодами своих рук. – Как картинка, милочка. Выглядишь, как мечта.

Катерин немного покрутила головой, разглядывая лицо сквозь полуопущенные веки.

– Недурно. Немного напоминает куклу Барби, к тому же, мне кажется, правый глаз надо подрисовать.

– Нет, – ответил Блэки, – наоборот, я считаю тени под левым глазом многовато. – Он быстро произвел необходимые действия, и они оба критически уставились на идеальное овальное лицо, искусно преображенное с помощью дюжины различных пудр и красок.

– Вот так. Можешь подавиться от зависти, Элеонор Норман, – ухмыльнулся Блэки. – Тебя просто съесть хочется, лапочка, и я очень надеюсь, что ты сегодня победишь.

– Спасибо, Блэки, но я на это не слишком надеюсь. Сегодня конкурс популярности, а Элеонор в последнее время его все время выигрывала. К тому же есть другие две девушки, они новенькие в сериале и привлекают внимание. – Она пожала плечами. – Уж я-то точно не новенькая в этом городе, тут сомнений нет. Возможно даже, что я уже перевалила за хребет своей популярности.

– Ни за что в жизни, – заверил Блэки, упаковывая свои причиндалы. – Ты – лучшая актриса в сериале, вернее, во всем том дерьме, которое показывают в наиболее удобное время. Не позволяй этим козлам тебя расстраивать, лапочка.

– Постараюсь, – сказала она. – Теперь иди. Время заняться волосами. – Она бросила взгляд на часы. – Тони и Кингсли будут здесь через сорок минут, а сегодня мы уж точно не можем опоздать.

В полумиле от дома Катерин Элеонор Норман подвергалась такой же мучительной процедуре. Гример уже закончил делать ей лицо, но она принялась настаивать на третьей паре накладных ресниц. Он считал, что она доходит до абсурда, но какое его дело, черт побери? Ему хорошо платили за то, что он делал лица этих дамочек на десять-пятнадцать лет моложе, а сегодня тем более воскресенье, за что он получал еще больше.

Крейг, любимый парикмахер Элеонор, принес огромный пушистый белокурый парик, чтобы показать ей.

– Считаешь, он достаточно большой? – с беспокойством спросила Элеонор.

– Достаточно большой? – Крейг взглянул на сверкающее сооружение и поднял нарисованные брови. – Золотце, да если он будет больше, Долли Партон выцарапает твои прелестные глазки. – Он встряхнул своим фальшивым русым хвостиком, приколотым изнутри к его шляпе, которую он не снимал, чтобы не демонстрировать лысину.

– А теперь голливудская подтяжка. – Он улыбнулся.

– Ой нет, только не это. – Она притворно беспомощно хихикнула.

– Ты хочешь выглядеть на двадцать три перед этими жестокими кинокамерами, не так ли? – спросил он. – Красота требует жертв, детка, и нам надо поднять кожу с подбородка вверх, вверх, вверх, девочка. – Взяв в горсть прядь волос со лба Элеонор, он натянул ее как можно сильнее и принялся плести косичку.

– Ох, – вскрикнула она. – Ох, ох, хватит же!

– Заткнись. – Крейг упивался этими садистскими моментами. – Мне надо заплести еще девять таких крошек на твоем скальпе, прежде чем хватит, золотце. Так что расслабься и получай удовольствие от боли, а Крейг тем временем расскажет тебе несколько пикантных историй.

Элеонор, стиснув зубы и закрыв глаза, слушала его живописные рассказы о наиболее примечательных скандальных событиях в Голливуде и Беверли-Хиллз. Крейг знал все и всех, именно поэтому его так и обожали дамы и позволяли ему брать тысячу долларов за визит.

Прибыл Максимилиан с платьем Элеонор и ждал в гостиной, рассматривая сотни фотографий хозяйки, развешанные по стенам. Сомневаться не приходилось, Элеонор была очаровательным ребенком и прелестной девушкой. К сожалению, годы и ее необузданная любовь к загару сильно огрубили ее красоту. Нежная англосаксонская кожа покрылась сетью морщин, так что к съемкам ее приходилось готовить в два раза дольше, чем Катерин.

Элеонор дурой не была и позволяла спасательной команде работать по максимуму. Она часто дарила им подарки, брала с собой в экзотические путешествия и хорошо платила за их преданность.

Парикмахер Крейг являлся роскошью для особых случаев, Элеонор позволяла себе приглашать его лишь для таких важных событий, как присуждение премии телевизионного фаворита. Обычно ее причесывал Крис, молодой скромный человек, большой мастер по части париков. Сейчас он тихонько стоял рядом, наблюдая за Крейгом, который расчесывал, накручивал, завивал и сплетничал. Однако именно Крису доверялась магическая черная шкатулка Элеонор со всякими волшебными средствами, и именно ему приходилось следить за ее прической и макияжем весь вечер. Многие матроны Беверли-Хиллз восхищались тем, что Элеонор никогда даже взгляда не бросала в зеркало, не поправляла волосы и не подновляла макияж. Они не знали, что рядом всегда Крис, готовый в любую минуту прийти на помощь и произвести необходимый ремонт.

В дверях, наблюдая за происходящим, стоял Дирк, любовник Элеонор, живший в доме. Этот скрытный скандинав со снежно-белыми волосами и здоровым цветом лица обслуживал Элеонор не только в определенном плане. Привлекательный, несколько зловещий, но неотразимый, он отличался сдержанностью и в разговоре зачастую отделывался междометиями. Женщины приглашали его на многочисленные вечеринки, только бы сесть рядом. Ходили слухи, что Элеонор разыскала Дирка по газетному объявлению в разделе «Одинокие сердца». Другие намекали, что у него есть склонность к стройным чернокожим мальчикам и усатым «дамам» в коже. Но поскольку Дирк не откровенничал ни с кем, кроме Элеонор, Голливуд не знал ничего о его личной жизни.