Шелли непроизвольно съежилась от страха. Если за этими словами не последует французский «привет», что же тогда нужно сказать, дабы такового приветствия удостоиться?! Лицо Гаспара приняло выражение, какое обычно бывает при жестоких геморроидальных болях. Шелли испугалась, что сердце от страха выпрыгнет у нее из груди.

– Не обращайте на него внимания, – натужно рассмеялась она. – Вызнаете, как легко можно скатиться до уровня американцев? Достаточно лишь заговорить по-английски!

Не успел Кит отреагировать на ее слова, как Гаспар велел Шелли пройти в его кабинет. Там он указал ей на кресло с массивной тяжелой спинкой. В соответствии с классической полицейской манерой хозяин кабинета присел на краешек письменного стола, нависая над посетительницей всей своей массой. За его спиной, на подоконнике, поворачиваясь то вправо, то влево, устало работал лопастями вентилятор. Шелли почему-то подумалось, что это от недосыпа – машина устала присутствовать на нескончаемых допросах. Она также отметила про себя, что стены помещения напоминают палату для умалишенных – того же стандартного бежевого цвета. Нет ничего более неприятного, мелькнула у нее мысль, чем оказаться в запертой изнутри комнате в обществе психопата.

– Итак, мадемуазель… пардон, мадам Кинкейд, вы слышали про наш закон о подстрекательстве к мятежу? Этот закон от 1881 года считает серьезным преступлением оскорбление должностныхлиц, священнослужителей и полицейских.

– Право, какая из Коко подстрекательница? Разве она с флагом в руках призывает народ к массовым беспорядкам? – начала было Шелли. – Она исполняла песню, которая есть не что иное, как гимн сепаратистов, требующих независимости Реюньона. Эти люди настроены враждебно по отношению к Франции. Коко имеет к ним некоторое отношение. – Слова Гаспара не слетали с губ, а выдавливались наружу через щель, находившуюся между ноздрями и подбородком.

– Отношение? Осмелюсь заметить, мсье комендант, что единственное, к чему Коко имеет отношение, так это к дешевым побрякушкам, которые, по ее мнению, непременно должны гармонировать с цветом лака ногтей на больших пальцах ног.

– Коко – или Тигрица, как ее называют соратники, – опасная женщина, – произнес Гаспар с занудной интонацией налогового инспектора.

– Опасная? – снова переспросила Шелли и искренне рассмеялась. – Заурядная певичка, исполняющая поп-шлягеры! Ей даже голова нужна лишь для того, чтобы носить наушники от плейера.

– Вы ужасно наивны, мадам. Женщины, которых используют в своих интересах коммунисты-террористы, как правило, не вызывают подозрений. Они способны проникнуть куда угодно.

– Коммунисты? Месье Гаспар, уверяю вас, если Коко и сочувствует какой-то партии, то скорее кулинарно-гастрономической. – «Она, например, незваной проникла в мою партию», – мысленно добавила Шелли.

– О, заблуждаетесь! Эти женщины-добровольцы на самом деле пособницы террористов.

– Ваша Коко если на что и способна, то только кривляться перед микрофоном. Наверняка эта дуреха сама не знала, что пела. Ее бюстгальтер перекрывает доступ кислорода к мозгам. У вас есть какие-то серьезные улики? Против этой бестолковой, безголовой певички?

– Мадемуазель Коко поймали на месте преступления – при помощи баллончика с краской она наносила на стену лозунги антиправительственного содержания.

– Девчонке всего двадцать два года. Мы все вее возрасте были немножко бунтарями. Ей только предстоит постичь нехитрую премудрость, что писать неприличные слова на стенах общественного туалета – не значит радовать глаз его посетителей.

– Знаете, за Коко водится еще одна страсть – ее хлебом не корми, дай потрахаться с черным, – осклабился Гаспар.

Шелли решила, что настала самая подходящая минута получше рассмотреть созвездие следов от потушенных сигарет на покрытом линолеумом полу.

– Три года назад местный отель взял ее на работу в качестве певицы. Девка по уши влюбилась в одного типа и не захотела возвращаться в Париж. Ее черный дружок принимал участие в движении сепаратистов. Его застрелили во время уличных беспорядков. Год назад. Вот тогда она прониклась ненавистью к французской полиции и поклялась отомстить.

– Надеюсь, вы простите меня, но ведь это же глупость. Единственное, на что способны дружки Коко, – это снять ее нагишом для «Плейбоя».

– А теперь она сожительствует с очередным черномазым, кстати, другом того, первого. Посоветуйте вашему мужу быть более осмотрительным. Он может случайно ввязаться в крупные неприятности. Я бы рекомендовал вам не спускать с него глаз.

Голос полицейского показался Шелли столь же неприятным, как скрежет гвоздя по стеклу.

– Хотя мы и состоим в браке, он, к сожалению, не моя собственность.

«Боже, – подумала Шелли, – я даже не могу заставить его попробовать сыр, не говоря уже о том, чтобы изменить его убеждения».

– Что касается Коко, то она получила работу в отеле и спальное место.

– Да уж! Эта девица, судя по всему, охотно спит с чужими мужьями, если, конечно, вы это имели в виду.

– Да, мадам. Именно это я и имел в виду. Она обольщает мужчин, а затем выжимает или, если угодно, выдаивает из них деньги, которые передает на нужды сепаратистов. Ваш муж… – голос Гаснара приобрел холодный металлический оттенок, похожий на позвякивание инструментов гинеколога, – он… не изменяет вам?

– Нет. Я ему полностью доверяю.

– Прекрасно, тем не менее присматривайте за ним. Знаете ли, террористы подобны бомбе с часовым механизмом. Разведка – наш самый важный и надежный инструмент. Чернокожих мятежников чертовски трудно поймать – они все на одно лицо и у всех одинаковая ДНК. Это, кстати, объясняет, почему они так глупы.

Шелли никак не могла взять в толк, почему с борцами за независимость острова так трудно справиться. Судя по всему, французы способны лишь задушить их в своих колониальных объятиях.

Гаспар картинно встряхнул рукой с «Ролексом» на запястье и подал Шелли визитную карточку.

– Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно сообщайте!

– Вы хотите, чтобы я шпионила за собственным мужем?

– «Шпионить» – очень грубо, очень агрессивно. Я бы употребил слово «защищать». – Голос Гаспара переключился в новый, покровительственный регистр. – Вашего мужа следует защитить от него самого… и от чар нашей Тигрицы. – Полицейский улыбнулся, однако его улыбка неприятно контрастировала с мертвыми, потухшими глазами. – Иначе… – он резко выпрямился и добавил уже сердитым тоном: – ваш брак, мадам, будет весьма недолгим!

Холодная как лед интонация Гаспара была столь же безоговорочной и не оставляла никакой надежды, как и звук ключа в замочной скважине двери тюремной камеры. Шелли поднялась с кресла, решив, что нужно уходить, не дожидаясь, пока у главного полицейского острова сменится настроение.

Она вернулась в прокуренное помещение приемной полицейского участка. Кит метал громы и молнии, грозясь связаться по телефону с адвокатами. Он стучал кулаком по столу, требуя, чтобы ему сообщили, куда увели Шелли. Когда она появилась в дверях, Кит от радости едва не обнял ее.

– О Господи… – Шелли помахала рукой, разгоняя клубы дыма ядреного «Житана», – они вполне могли бы расправиться со своими революционерами, обкуривая их этим жутким дымом.

– Точно. Я бы также посоветовал выписать на остров отряд философов-экзистенциалистов, чтобы те доконали мятежников рассуждениями о тщете всего сущего, – грустно пошутил Кит, понизив голос. – Как ты? С тобой ничего не сделали? – Шелли кивнула. – Что нужно этому сукину сыну? Подожди, сейчас ничего не отвечай, поговорим в такси. – Кит потянулся к заднему карману брюк, но трое полицейских тут же взвели курки пистолетов, жестом приказав ему поднять руки вверх. Пока Кита обыскивали, один из жандармов выхватил у него бумажник с такой силой, что тот открылся и из него вылетели деньги, какие-то квитанции… и маленькая фотография.

Шелли подняла ее с пола. Моментальный снимок красивой блондинки высокомерного вида. У женщины был красивый, скульптурный профиль. Такие лица можно встретить на рекламе пятизвездочных отелей.

– Твоя мать?.. Вряд ли, что-то не слишком вы похожи, – выдавила из себя Шелли. – Выходит, ты не посчитал нужным сказать мне, что в твоей жизни была другая женщина.

Кит выхватил фотокарточку и сердито разорвал ее на мелкие части.

– Больше нет никакой другой женщины, – заявил он и переключил внимание на бланк для внесения залога. – Мне надо записать твое имя, потому что ты дала деньги. Не хочу тратить время – возвращаться в отель, менять фунты на евро. Как тебя назвать? Партнерша? Подружка? Сожительница?.. Друг. Да, я бы сказал «друг». – И он принялся заполнять формуляр.

«А может, лучше сказать: «Женщина, которая регулярно зазывает меня к себе в номер порезвиться»?» – подумала Шелли.

Почему этот парень – которому не страшно выпрыгнуть из вертолета с водными лыжами на ногах и приводниться с парашютом на поверхности океана или дерзить полицейским, способным запросто превратить его мужские достоинства в паштет, – боится близких отношений с женщиной?

Они подписали бланк, и Шелли заплатила залог, отдав тысячу фунтов из призовых денег, – она успела обменять на евро только эту сумму. Вскоре к ним вышла Коко. Вид у певички был смущенный, как у нашкодившего подростка. Только такой идиот, как Гаспар, мог заподозрить в этой дурочке террористку, подумала Шелли.

Она еще больше укрепилась в своем мнении, когда выпущенная на свободу бунтарка заговорила.

– Наверное, я плохо заботилась о своих чакрах, – прощебетала Коко, беря Кита под руку, когда они вышли из полицейского участка. – Тебе известно, что при помощи медитации можно изменить свою жизнь? – Она повернула Кита к себе лицом – теперь его взгляд был устремлен в ее декольте. – Если хочешь, я научу тебя визуально представлять цели, которых ты хочешь добиться.

У Шелли мгновенно возникло сомнение в том, что Коко имела в виду спортивные рекорды.