Хью Фоконье и Рольф де Брияр возвратились в Лэнгстон в конце июля. В боях пали шестеро из лэнгстонских лучников; потери оказались сравнительно небольшими, и Хью считал это удачей. Король Генрих остался весьма доволен верной поддержкой Хью и Рольфа. Пускай крупные сеньоры восстают против него сколько угодно; в действительности главной опорой Генриха в борьбе с мятежниками и чужеземцами были мелкие лорды вроде Хью. В награду за верную службу король сделал друга своего детства бароном, а когда Хью спросил, следует ли ему поехать в Нормандию, король ответил:

— Безусловно, барон Лэнгстон, отправляйся и отвези моему брату белого сокола. Это лучше всего убедит его, что я не считаю его ответственным за дурные поступки Монтгомери. Теперь эти лорды стали его проблемой, и да поможет ему Господь. Бедняга Роберт! Уверен, рано или поздно они доставят ему немало хлопот. Да, поезжай и оставайся в Нормандии до тех пор, пока герцогиня Сибилла не родит ребенка. Потом возвращайся и привези мне все новости, общедоступные и частные, какие тебе только удастся узнать при дворе моего брата.

— Я хотел бы, чтобы ты могла поехать со мной, Белли, — сказал Хью своей жене. — Ах, если бы наш сын был хоть немного старше и не нуждался в твоих ежедневных заботах, дорогая!

— Но пока что я нужна ему, — ответила Изабелла. — Я не хочу отдавать его кормилице, милорд. — Она взглянула на кровать, где их маленький сын лежал обнаженным на овечьей шкуре, брыкаясь и тихонько воркуя. Ему уже исполнилось четыре месяца от роду, и Изабелле казалось, что он меняется на глазах с каждым днем.

— Я уже успел соскучиться по Хью Младшему, — печально произнес ее муж. — Так уж случилось, что мне снова приходится ехать. Когда король укрепит свою власть, в Англии станет спокойно. Тогда я буду уезжать только на ежегодную службу, совсем ненадолго. Я смогу оставаться дома столько, сколько пожелаю, и учить нашего сына ездить верхом и охотиться.

Хью улыбнулся младенцу, а тот ответил отцу широкой беззубой ухмылкой. Хью протянул ему палец, и малыш вцепился в него с удивительной силой.

— Клянусь распятием. Белли, у него уже мужская хватка! — Он наклонился и поцеловал мальчика в лоб. — Позаботься о своей маме, Хью Младший. Я постараюсь вернуться домой как можно скорее.

— А когда? — спросила Белли.

— Король желает, чтобы я привез ему новости о родах герцогини и узнал, какого пола будет ребенок. Она должна разродиться в середине осени. Я вернусь домой к Мартынову дню, если на море не будет сильных бурь.

— Самая лучшая погода обычно бывает либо перед бурей, либо сразу же после нее, — сообщила ему Белли. — Отправляйся, милорд, и исполни то, что должен. Рольф останется здесь, и нам теперь нечего бояться.

Хью Фоконье снова покинул свой дом в праздник урожая, 1 августа, в сопровождении сокольничего Алана и шестерых лэнгстонских стражников. Он взял с собой Бланку — подарок герцогу Роберту, а также очаровательного маленького ястреба-перепелятника, которого собирался подарить герцогине. У этого ястреба, размером с ласточку, спинка и хвост были рыжими. Ястреб-перепелятник считался настоящей дамской птицей. Он будет выслеживать свою добычу, взмывать над ней, стремительно трепеща изящными крылышками, а затем стрелой падать вниз, убивая жертву.

Изабелла стояла на стене замка с сыном на руках, глядя, как ее муж скачет к побережью, где уже ожидал корабль, готовый перевезти его через пролив в Нормандию.

И снова в Лэнгстон пришла пора собирать урожай с полей и садов. Зерно смолотили и ссыпали в закрома. На господской мельнице намололи муку; часть распределили между крепостными и прочими обитателями поместья, часть отправили на хранение. Варили сидр и эль, делали вино; все это тоже будет храниться в кладовых замка. Освободившиеся от урожая поля вспахали и снова засеяли озимыми. Домашний скот согнали с летних пастбищ и перевели поближе к домам, чтобы успеть поставить в стойла, когда испортится погода. Отметили Михайлов день.

Начали прясть лен.

Кристиану де Брияру шел десятый месяц от роду, а его крепышу племяннику Хью Младшему исполнилось шесть с половиной месяцев. Алетта сообщила по секрету своей дочери, что ожидает ребенка.

— Так скоро? — удивленно спросила Изабелла.

— Я уже немолода, дочь моя, — ответила Алетта. — Я хочу подарить Рольфу хотя бы двух сыновей, пока еще могу рожать.

— А что, если у нас с Кристианом появится сестричка? — поддразнила ее Белли.

— Дочка меня тоже вполне устроит, — заявил Рольф, подслушавший часть их разговора, пока они сидели в зале, наблюдая за ползающими вокруг малышами. Он наклонился и поцеловал свою жену, а затем повернулся к Белли:

— Поместье уже готово к зиме, что бы она нам ни принесла, — сообщил он. — Всем пришлось тяжело потрудиться, госпожа дочь моя. Я хотел бы наградить крепостных, позволив им один день поохотиться на ваших полях и в лесах. Не больше чем один олень на деревню и два кролика на семью. Вы позволите?

— Да, — ответила Белли. — Они это заслужили. Подари им этот день. Все ли дома готовы к зиме, Рольф?

— Прежде чем наступят холода, надо будет заделать две крыши, одну — в ближней деревне, другую — в самой дальней. Я уже отдал на этот счет распоряжения, миледи, На завтра я позволил детям и женщинам подбирать остатки колосьев в полях и падалицу в садах. Сытые крестьяне никогда не станут поднимать мятеж. А зимы здесь довольно суровые.

Наступил Мартынов день. Пришло письмо от Хью Фоконье, сообщавшего своей супруге, что у герцога и герцогини родился сын. Герцог, однако, пожелал, чтобы Хью остался у него подольше, принял участие в журавлиной охоте и испытании Бланки. Герцогиня осталась весьма довольна ястребом-перепелятником. Хью обещал вернуться домой как можно скорее. Самое позднее — весной. Изабелла вздохнула, но ничего не оставалось делать.

Ей пришлось смириться с решением своего мужа. Едва ли Хью мог бы отказаться от приглашения герцога, не рискуя оскорбить брата короля.

Рождество отпраздновали в новой лэнгстонской церкви, которую по желанию Хью назвали в честь Святой Елизаветы. Церковь была деревянная, покрытая штукатуркой и побеленная. Крыша — соломенная. Хью хотел построить каменную церковь, но тогда пришлось бы ждать слишком долго: камень надо было добывать в каменоломнях, а затем волоком тащить через топи и холмы из Нортгемптоншира. Но, возможно, позднее им удастся построить церковь из камня.

Хозяин Лэнгстона хотел, чтобы церковь появилась в поместье как можно скорее. Его крепостные прилежно трудились все лето и осень, рубили деревья, строгали доски, месили гипс, плели соломенную кровлю: они спешили, чтобы встретить Рождество в новой церкви. А рядом с церковью построили маленький домик для отца Бернарда.

В канун Рождества церковь украсили ветками тиса и падуба. Алетта и Изабелла целые дни напролет делали свечи из чистейшего воска для подсвечников на алтаре. Гобелен, который Алетта начала после отъезда своего первого мужа в крестовый поход, повесили за алтарем. На нем был изображен Христос, кормящий многочисленные толпы голодных; по словам отца Бернарда, это было наставление господину в том, как обращаться с менее удачливыми людьми; наставление, которое отлично принималось во внимание здесь, в Лэнгстоне.

К Рождеству все жители поместья, и крепостные, и свободные, получили по две меры пива, ломоть свинины и буханку хлеба. Кроме того, детям раздали по пригоршне изюма. Толпа крестьян собралась в зале замка, радостно распевая песни о рождении младенца Христа. Выпили за здоровье отсутствующего хозяина и за его добрую жену.

Потом семейство владельцев Лэнгстона оставили наедине для тихого праздника. Впрочем, Изабелла была печальна.

От Хью не приходило больше никаких вестей. Она смирилась с тем, что не увидит его до весны. Она смотрела на своего крошечного брата Кристиана де Брияра, решительно ковылявшего по залу на толстеньких ножках; рядом с ним ползал его племянник Хью Младший.

Хорошо, что они вырастут вместе. Белли взглянула на мать и отчима, довольных жизнью и счастливых в ожидании второго ребенка. Она вздохнула.

Зима оказалась суровой, очень холодной и сырой. Случилось несколько жестоких снежных бурь, повредивших много плодовых деревьев. Овцы в этом году оказались куда менее плодовиты, чем в прошлом, а вдобавок много новорожденных ягнят погибло во время ужасной метели, обрушившейся на Лэнгстон в конце января. Только овцы, подумала Белли, могут быть такими непроходимо глупыми, чтобы приносить потомство в худшее время года.

Весна была поздней, холода не хотели отступать. Как только завершили сев, посевы тут же смыло ливнем, и все пришлось начинать заново, что оказалось не так-то просто: почва размокла и с трудом поддавалась плугу. Озимая пшеница пострадала от сырости и холодов.

— Помолитесь Господу, — однажды после утренней мессы сказала Изабелла отцу Бернарду, — чтобы летние всходы были изобильными.

— Без хозяина, миледи, в Лэнгстоне все будет идти не так, — дрожащим голосом произнес старый кузнец Альберт. — Где же лорд Хью? Он нам нужен.

Изабелла взяла старика за руку и сказала ему:

— Господин сейчас находится при дворе герцога Роберта по поручению короля. Старый Альберт. Он скоро вернется. Я знаю.

— Не будет в Лэнгстоне удачи до тех пор, пока хозяин не вернется домой! — заявил Старый Альберт. — Вы стараетесь, миледи, изо всех сил, и любите нашу землю, это правда, но в Лэнгстоне должен быть хозяин. Только он приносит удачу.

Наступила и миновала Пасха. Пятого мая Алетта де Брияр родила второго сына. Мальчика окрестили Генрихом, в честь короля. До сих пор от Хью Фоконье не было ни единой весточки. Изабелла не находила себе места от беспокойства. Куда же подевался ее муж?

— Мы пошлем гонца к королю за сведениями о Хью, — однажды вечером, сидя рядом с падчерицей в зале, сказал Рольф. — Король наверняка получал от него какие-нибудь известия и знает, когда он вернется.

— Нет, я поеду к королю сама, — тихо произнесла Изабелла. Они с Рольфом были одни: слуги уже отправились спать, Алетта кормила в спальне новорожденного сына. — Письмо может затеряться среди обильной почты, которую получает король. А если я сама явлюсь к нему, он обязательно обратит на меня внимание, верно?