— ОТПУСТИ!! — отчаянно заколотила руками по спине.


— Нет.

* * *

— Черт, Киряева! Ты, может, подождала бы…. пока я соберу свои вещи и выйду из комнаты, и лишь тогда начала раздеваться?


— Да пошел ты. У меня там — ТУРНИР!

— Бог мой, кто бы еще так визжал про соревнования?


(бурчит, рычит,

перебирает свою дрянную… сломанную мной рацию

— от злости я так била, била его (пока он меня нес), что нечаянно вышибла передатчик из кармана, а потом еще, когда Юра наконец-то опустил меня на землю (дабы отыскать свой утерянный аппарат), нечаянно наступила на нее…;

в общем, забудьте,

результат таков — рации гаплык, и я… "типа" виноватая и наказанная)


Молчит, хмурится.

Собирает какие-то инструменты, чтобы поковыряться в этой глупой, хрупкой… "трубке".


Неожиданный стук в дверь. И резко распахнулось полотно — я только и успела испуганно, пристыжено вскрикнуть.


Вмиг обернулся на меня… и гость, и мой Юрасик.


Черт! Черт!! ЧЕРТ!!! Стыдливо скрючилась, прикрывая все свои оголенные места руками…

И какой леший меня дернул раздеваться при Карасике?


Глаза округлились. Замер, не дыша, мой Юрочка.

Жадно прикипел взглядом.

— Черт! И долго вы будете на меня пялиться????


Пришел в себя гость. Нервно рассмеялся и тут же, спешно отвернулся.

— О-го-го. Ну, и страсти кипят, — (ядовито прошептал, кинул мне через плечо, Дежурный)


… Юрка торопко схватил, сорвал со стола скатерть,

вмиг подскочил ко мне, и завернул в нее,

пряча от позора и стыда.


Нервно дернула за края (вырывая из рук) и тут же укуталась плотнее.

— Сволочь ты, Филатов!

(взволнованно, растерянно, злобно прорычала… я, утопая в бесчестии)


— Я вот чего зашел, — вдруг отозвался "гость". — Не отзываешься ты, Юра, на позывные. Вот ТОС и переполошился. Меня прислали, узнать, что тут, да как.


— Да нормально всё, вот только рацию сломал. Сейчас попробую починить.


— Говорят, ЧП у тебя было? — несмело обернулся (а взгляд так жадно и выискивает повторного "бонуса")


Юрка (живо подобрав с пола разбросанные свои вещи), приблизился, поравнялся с парнем. Резкий рывок — и открыл дверь, навязчиво, недвусмысленно, выпроваживая гостя на улицу.


…

Захлопнулось деревянное полотно, пряча обоих от моего… гневного, злобного взгляда.


— Да нет. Всё нормально. Так, ложная тревога, — послышался приглушенный голос Юрки, уже "оттуда".


(все еще стою, растерянная; внимаю звукам)


— Ладно, — (раздраженный вздох), -

Тогда так и передам.

А с девушкой-то что? — (послышался едкий смешок в голосе)


— Ничего. В озеро упала. Мокрая. Вот и переодевается.

— Отвод?


— Нет. Всё еще в строю.


— Ладно. Тогда я побежал?


— Беги.


Стук в дверь.

— Свет, ты оделась?


Не знаю, не знаю, зачем я это делаю…

Зачем???


— Да.


…


Тихий скрип — и вошел в комнату.


Спешно обняла…

(накинулась со спины)


Насильственный, дерзкий напор, рывок — и обернула к себе лицом.


Припала, припала жадным поцелуем к губам. Притиснулась… всем своим обнаженным телом к нему.

Ой, не могу, не могу…


Мамочка, я сошла с ума… с ума.

Но не могу я без него. Не могу…

а потому… и творю всё это.


Нервно дрогнул, попытка оттолкнуть — но удержала.

Прижимаюсь. Целую…

Не отдам.


— ЧЕРТ! Киря-я-яева! — (жалобный, растяжной стон;

и вдруг грубый рывок — и отодрал от себя) —

…

Зачем ты так со мной, Света? — едва слышно, печально прошептал.


— Мне всё равно. Пусть делают, что хотят. Юра…


— Нет. Нет. Это — НЕПРАВИЛЬНО!

Несмело оттолкнул, высвобождаясь окончательно из объятий

… - и тут же вылетел за дверь.


— ТРУУУУУС!!!!!! — завизжала, зарычала, закричала ему вслед,

неистово воя от боли…

Глава Двадцать Вторая

Света.

* * *

Позор. Стыд. Боль. Обида…

ЗЛОСТЬ.

Я ненавидела его…


Нет. Я пыталась ненавидеть его, хотя весь гнев был искренне направлен лишь в мою, свою, собственную, сторону.


Как можно так навязываться? Буквально вешаться на шею — чтобы тебя… потом сгребали, соскребали с себя… как дерьмо.


Больно. Больно… очень больно. Быть отверженной. Выброшенной.

И дело даже не в самооценке, настроении, истерике, депрессии.

Просто… не хочешь жить. Жить с таким прошлым. Жить дальше…

И всё.

Не можешь себя простить за былой поступок. Себя, его. Весь мир.

Ненавидишь. Ненавидишь всё вокруг — и проклинаешь.


Срываюсь, ору, дерусь — но легче не становиться. Не забываешь, НЕ ПРОЩАЕШЬ себя — а значит, всё — тщетно.


Бес. Бес бы побрал эти чувства — да не как. Не зачем. Ведь боль людская — намного смачнее покоя. Разодранные, окровавленные души — лучшее веселье… для Вечных. Экстазное… лакомство.


А потому болит. А потому противно. А потому — не проходит…

* * *

Пытаюсь не смотреть, не видеть, не слышать его. Нет. Нет больше Юрчика в моем царстве.


Трус… или, просто, ненужная…


Не знаю, не знаю, что уже думать.


Я пытаюсь объяснить себе, пытаюсь. Это поведение — лишь желание, попытка избежать проблем, как он высказался: " ибо не увидимся никогда".


Но не знаю… Черт. ЧЕРТ!!! Ааааааа! Убейте мне память — я хочу, чтобы стало ЛЕГЧЕ!!!!!!!!!!


Хочу забыть всё.


***********************

* * *

Юра.


Ти взяла мене у сво долонi


Без одеколонiв i томних ночей.


Ти взяла мене так сильно i тонко,


Твоя Амазонка затопить мене.


Ти хочеш мене на стiл постелити,


Собою зашити без жодного шва.


Ти хочеш мо запаленi очi


Заклети скотчем… Яка то цiна?


Я — твоя, твоя, твоя Модель;


Ти — моя, моя Коко Шанель.


"Коко Шанель", Океан Эльзы.


— Киряева, ты что? Оглохла?

— Да пошел ты, — злобно прорычала… и тут же отвернулась.

— Давайте, я проверю, — спешно отозвалась Валерия. Тут же выхватила протянутые бумаги и скрылась в подсобке.


— Света, что такое?

— Знаешь…. я вот подумала…


— Ну-ну.


— Зря вы на состязаниях не боевыми патронами стреляете. Кто-то бы сделал… очень даже нужное дело.


(резкий разворот — и скрылась… прочь)


Нервно рассмеялся.

А на душе так гадко стало. Противно.


Значит, вот что ты мне желаешь? Вот какие чувства у тебя теперь ко мне?

Ненавидишь… Ненавидишь за мой поступок?

Что же… Может, и правильно.

Отличная замена. Хороший ответ на мою попытку защитить нас от боли.

Хороший.


Смерти. Смерти мне желаешь?

Ну, ничего… не так уж и заоблачная эта, твоя мечта.

Слишком вероятный случай — подохнуть, как пес бешеный…

Уж слишком хороша моя жизнь, чертова, больная, дерьмовая жизнь. И потому не скудна… на ТАКИЕ подарки.


Чертовая девка.

Схватилась, вцепилась, как гребанный клещ, в мое сердце… и теперь сосёт понемножку оттуда… кровь.


Делать больно. Вырывать с корнем, с мясом, воем и криком душу из тела — это всегда приятно. Приятно делать кому-то больно

… каждый раз — чтобы не расслаблялся. Не забывал.

Отменный способ не дать жить спокойно.


Забыть?

Да как тут можно забыть? Когда и так…. куда б не шел, что б не делал, всё говорит, напоминает о ней. В голове лишь одни только мысли — Киряева, Киряева, гребанная сучка… Киряева.


Ненавижу ее… за то, что ворвалась в мой мир. Переполошила всё там. Разломала к чертям собачим давно уже размеренный, четко вычеканенный уклад пропащей жизни.

Я смирился со всем. Давно уже смирился. Забил на всё.

А теперь? Как жить теперь?

Когда снова в голове мечты, а в сердце — растаяли льдины… и вновь закипают чувства?

Как?


Чертов паразит, а не женщина. Гадюка, желчная, ядовитая змеюка. Залезла в душу, в сердце, тело — и теперь пытается вытянуть всё изнутри. Жилу за жилой. Миллиметр за миллиметром… вывернуть наизнанку.


а я… уже… и не против.


Ее, ее я уже. Раб. Прирученный котенок.

Шиплю, шиплю только злобно — в попытках отвоевать, заступиться за последнее, что осталось.

Последнее…

За мечты… без приговора на поражение.

За надежду.


Не могу я без Киряевой.

Но — к себе не подпущу.


Не подпущу. Я не сдамся.

Глава Двадцать Третья