– При виде этой мирной картины, – начал Ральф, указывая куском ячменного хлеба на обширные поля, залитые солнцем, – трудно поверить, что хаос так близок. Помнишь, я благодарил Бога за смерть протектора? – Мэри кивнула. – Ну вот, а теперь я был бы рад, если бы Кромвель воскрес.

Мэри вопросительно взглянула на мужа.

– Да, – продолжал он, – каким бы дурным он ни был, он был силен и мог удержать своих людей в повиновении. А теперь нами правит его немощный сын, а шайка еще более немощных прихлебателей поделила власть между собой и определяет нашу судьбу силой своей армии. Долгий парламент вновь созван! – воскликнул он с отвращением. – Это сборище ничтожеств, злобных, самоуверенных, невежественных и порочных! Когда же все это кончится? Любой человек с отрядом солдат может захватить чужую собственность, а закон и правосудие будут просто забыты!

Услышав эти слова, Эдуард оставил беседу с Аннунсиатой и заметил:

– Так было всегда, и теперь времена ничем не хуже, чем прежде.

– Нет, не всегда! – возразил Ральф. – Прежде у нас был король и церковь.

– Я слишком молод, чтобы помнить это. Подозреваю, что и ты тоже, – ответил Эдуард. – С тех пор как началась война, действует только один закон – закон силы. Так почему же теперь что-то должно измениться? Этот сатана Кромвель умер, раздоры усилились, и мы должны призвать войска, чтобы решить, кто будет нашим следующим правителем. Вероятно, это лучший способ – начнется настоящая война, с битвами и походами, наступлениями и отступлениями. Что хорошего в нашей теперешней жизни? На войне мы найдем себе настоящее дело.

Ральф замер, пораженный горечью в голосе Эдуарда, и порадовался, что никто его не слышал, кроме Мэри и Аннунсиаты. Не следовало поднимать панику и зря тревожить людей.

– Не говори так, Эдуард. Еще одна война просто немыслима.

– Нет, вполне возможна и даже нужна, – возразил Эдуард.

Нахмурившись, Аннунсиата спросила:

– Вы и в самом деле думаете, что будет еще одна война? Вы пойдете воевать?

– Почему бы и нет? – беспечно отозвался Эдуард. – Жизнь наемника, как я слышал, не так уж плоха. Вам бы она тоже понравилась, Нэнси. Там, где война, всегда хватает балов и вечеринок.

– В самом деле? – просияла Аннунсиата. – Замечательно! Сейчас жить так скучно – ни танцев, ни пения, ничего хорошего.

– Война – как раз то, что надо, – торжественно продолжал Эдуард, и Ральф расслабился, видя, что он шутит и опасности больше нет. – Вы будете королевой всех балов, за вас будут поднимать тосты, вы вволю натанцуетесь с храбрыми и галантными воинами, сознавая, что они, уходя на смерть, унесут с собой самые приятные воспоминания.

По лицу Аннунсиаты было видно, что описанная сцена полностью завладела ее воображением, и Эдуард продолжал еще более торжественным тоном:

– А я – я буду самым храбрым и галантным из всех них, и погибну как герой. Когда найдут мой труп, в моих руках будет сжат ваш миниатюрный портрет, который с последним вздохом я подносил к холодеющим губам.

Аннунсиата вздрогнула, ее глаза наполнились слезами, и она поспешила отогнать от себя грустную картину.

– А вы будете оплакивать меня, милая Нэнси, и поймете, что теперь ваша искренняя любовь мне не нужна. Вы навсегда отречетесь от мира и уедете во французский монастырь.

Он зашел слишком далеко. Возбуждение исчезло с лица Аннунсиаты, ее губы сжались, когда девушка поняла, что над ней просто насмехаются.

– Нет, я этого не сделаю, – решительно возразила она. – Я только порадуюсь, что такой негодяй, как вы, получил по заслугам, и выйду замуж за первого, кто попросит моей руки.

Эдуард расхохотался.

– Держу пари, что так оно и будет. Ваша вспыльчивость, милая моя кузина, не доведет до добра.

– Ну хватит, Эдуард, не надо больше дразнить ее. Не следует играть чувствами девушек.

– О, я знаю, он не может без насмешек, – беззаботно отозвалась Аннунсиата.

Мэри почувствовала тревогу. Наблюдая за лицом Эдуарда, она все сильнее изумлялась, ибо горечь, выплеснувшаяся из него, так и осталась в глазах юноши – даже когда он весело смеялся.

Глава 2

Обратно возвращались длинной дорогой – солнце так припекало, что все предпочли обогнуть лес вместо того, чтобы продираться через него. Пока кавалькада объезжала лес с восточной стороны, две большие пестрые борзые Ральфа, Брен и Ферн, внезапно насторожили уши и заворчали, и спустя несколько минут впереди раздался шум. По мере приближения он становился более отчетливым, ясно слышались голоса. Брен и Ферн залаяли и бросились вперед, Ральф и Эдуард пустили лошадей галопом, когда из леса донесся чей-то вопль.

Как только они свернули за поворот тропы, им пришлось туго натянуть поводья: лошади внезапно влетели в самую середину стада свиней, мечущихся возле тропы и упорно не желающих идти туда, куда их гнали двое коренастых мужчин. Ральф и Эдуард с радостью поняли, что именно свиньи издавали те душераздирающие вопли. Однако неподалеку находилось четверо вооруженных мужчин, двое из которых не обращали внимания на свиней, а стояли рядом со стариком и крошечной девочкой. Старик казался испуганным, но яростно спорил с ними, а девочка плакала, и даже издалека Ральф увидел, что слезы промыли светлые дорожки на ее неимоверно грязном лице.

– Эй, вы! Что происходит? – крикнул Ральф. Мужчины оглянулись на его крик, но не сдвинулись с места, а свиньи, движимые новым испугом, шарахнулись в сторону от лошадей. Услышав пронзительный визг, Рыжий Лис раздул ноздри и поднялся на дыбы, но Ральф сумел удержать его, натянув поводья и покрепче сжав шпоры. Лошади ненавидят свиней: вскоре оба коня бешено завертелись на месте, фыркая и брыкаясь, пока черные свиньи разбегались подальше от их копыт, вопя как резаные. Шум и суматоха достигли пика – мужчины изрыгали проклятия, ребенок плакал, старик почти кричал, что-то доказывая, собаки лаяли, а Ральф громко приказывал кавалькаде повернуть назад, пока не взбесились все лошади. Он обливался потом и чертыхался, пытаясь удержать своего буйного жеребца, с ужасом представляя себе, как Мэри падает с лошади.

Наконец Ральфу удалось отвести Лиса подальше и спешиться, передав поводья подоспевшему Варнаве. Лис вращал глазами и рыл копытом землю, тряс головой и фыркал, как будто неосторожно наступил на муравейник. Эдуард тоже передал поводья своего коня Варнаве, и оба мужчины пошли вперед, окликая Брена и Ферн. Собаки подбежали и встали рядом, угрожающе рыча.

– Что здесь происходит? – спросил Ральф, пробиваясь среди свиней, которые немного успокоились и принялись рыть землю в поисках корешков. Старик повернулся на звук его властного голоса. Ральф узнал старика – это был крестьянин из Раффорта, ближайшей деревушки.

– Хозяин, слава Богу, вы здесь! Рассудите по справедливости, скажите им все. Уже шестьдесят лет я пасу здесь свиней, а до меня стадо пригонял сюда мой дед. Никогда еще такого не слышал! Скажите им, хозяин, вы же знаете!

– Знаю что? – терпеливо переспросил Ральф, а потом обратился к мужчинам: – Чьи вы люди?

– Мы – слуги Макторпа, – ответил один из них коротко, как будто его слова объясняли все.

– Да, мастер Макторп послал их, – сердито проговорил старик. – Он здесь чужак, и думает, что может приказывать нам, а в этом лесу все пасли скот всегда, испокон веку, вы же знаете, хозяин.

– Конечно, – подтвердил Ральф. – В этом лесу всем разрешено пасти скот, крестьяне всегда пригоняли сюда свиней. Так в чем же дело?

– Они говорят, чтобы я убирался вместе со своими свиньями! – пожаловался старик.

– Верно, – заявил один мужчина. – Это земля хозяина Макторпа, он купил ее, а ты нарушил границу, старик, вместе со своими чертовыми свиньями. А вам, хозяин, лучше убраться вместе со своими людьми и не совать нос в дела, которые вас не касаются.

– Постойте, о чем разговор? – изумленно уставился на него Ральф. – Макторп не покупал этот лес.

– Нет, покупал, – упрямо повторил мужчина. – Этот лес и все земли до самого торфяника – так сказано в купчей. А лес находится по эту сторону торфяников.

– Но даже если он купил эту землю, существуют еще права общины, и Макторп не может нарушать их.

– Вот как? – усмехнулся другой мужчина, пнув носком сапога свинью, попавшуюся ему под ноги. – Лучше уведи свой скот отсюда, старик. Я люблю жареную свининку на ужин.

– Нельзя запретить крестьянам пасти скот в этом лесу, – твердо повторил Ральф. – Права общины остаются неизменными, даже если эта земля продана.

– Мы можем запретить и сделаем это, – заявил второй. – А кто нас остановит – вы, хозяин, или, может быть, ваш брат? Вместе с двумя псами?

К говорящему подошли другие мужчины и без страха посмотрели на Морлэндов. Эдуард осторожно тронул Ральфа за локоть. Что могли они сделать вдвоем против четырех вооруженных мужчин?

– Я найду на вас управу, – жестко проговорил Ральф.

Второй мужчина почти дружелюбно улыбнулся.

– Здесь закон и управа – сам хозяин Макторп, – сказал он, а потом повернулся к старику: – Ступай отсюда, дед. Забирай своих свиней и девчонку и иди домой. И передай всем, чтобы впредь держались подальше от леса, а то всякое бывает, понимаешь? Иди, иди отсюда.

Ральф и Эдуард отправились к ждущей вдали кавалькаде. Ральф в ярости сжимал кулаки.

– Будь он проклят! Хотел бы я проучить его! Он не смеет поступать так с моими людьми!

– Ты знаешь, что он смеет, – напомнил Эдуард, и его голос вновь наполнился горечью. – Вот об этом я и говорил тебе – любой человек, у которого есть вооруженный отряд, может делать все, что ему захочется. И это только начало, Ральф. Верно сказал тот парень – Макторп здесь закон и управа. Кто же станет сочувствовать тебе? Кто встанет на твою сторону и на сторону бедняков? Не Макторп – это ясно. Ему нет дела ни до людей, ни до справедливости – для него все это пустой звук. Он знать не желает о долге хозяина. Наступают совсем иные времена.