Повернувшись спиной к морю и удобно облокотившись о борт, молодые люди обратились к палубе, по которой прохаживался чрезвычайно высокий, худощавый человек в рубашке с короткими рукавами, белое льняное полотно которой контрастировало с его смоляными кудрями, спадающими на плечи. Рост короля Карла превышал два ярда; его смуглое, мрачное лицо казалось еще смуглее из-за черных широких бровей и усов. Взглянув на короля, можно было счесть его уродливым из-за толстых губ, длинного шишковатого носа и печальных темных обезьяньих глаз, но как только он начинал говорить, все подпадали под власть его обаяния, а если король улыбался, можно было удивиться, отчего до сих пор было незаметно, как он красив.

– Думаю, теперь о таком нарушении этикета ему придется надолго забыть, – проговорил Эдуард. – С прогулками в одной рубашке будет покончено.

Хьюго улыбнулся.

– Не советую тебе держать об этом пари, Нед. Как только король окажется дома, он вновь вернется к прежним дурным привычкам. Кстати, о дурных привычках: смотри, кто сейчас рядом с ним. – Они заметили, что красивая блондинка встала на пути короля так, что он был вынужден предложить ей руку. – Клянусь Богом, но у миссис Палмер сегодня утром чересчур голодный вид. Она надеется заполучить недурную добычу прежде, чем закончится этот день.

– Она очень красива, – ответил Эдуард, критически оглядывая любовницу короля. – Но я бы не хотел оказаться на месте мастера Палмера. Я не смог бы мириться с ее поведением.

– О, Роджер всецело доверяет ей, – отозвался Хьюго. – К тому же королю неприлично иметь незамужних любовниц. Он довольствуется тем, что она предлагает ему. Не стоит сочувствовать Палмеру, пожалей лучше беднягу короля – эта женщина способна пожирать рубины как виноград, и принимать бриллианты с такой же легкостью, как стакан воды.

– Он всегда может отказаться от ее услуг, если захочет. Он ведь король, – удивился Эдуард.

Хьюго покачал головой в насмешливом сожалении.

– Конечно, но боюсь, что наш повелитель страдает редкой и неизлечимой болезнью – он не умеет говорить «нет». Или, по крайней мере, не может говорить это женщинам. Он едва ли может быть тверд с мужчинами, даже с друзьями или с отъявленными мошенниками. Вот потому все мы ходим за ним по пятам, как собаки за загнанной лисой.

– Король обещал вернуть тебе твои владения? – поинтересовался Эдуард.

Хьюго с сомнением приподнял бровь.

– Кто знает? Ему потребуются сокровища Эльдорадо, чтобы возместить ущерб всем, кто потерял состояние по вине беспорядков.

Эдуард улыбнулся.

– Значит, ты остаешься с ним без всякой задней мысли? Я так и думал. Под этой непроницаемой, суетной оболочкой...

– ...кроется непроницаемая, суетная сущность, – закончил за него Хьюго. – Нет, не приписывай мне никаких добродетелей, Нед, во мне нет чувства альтруизма. Я бедный изгнанник, нищий в потертом бархате. Сияя отраженной славой короля, я могу обеспечить себе приемлемую жизнь с картами, игрой в кости и ухаживанием за дамами. Невыносимо думать, что всего этого я лишусь.

На палубу из каюты вышел Эдуард Гайд и направился к королю.

– Вон твой хозяин, – кивнул Хьюго. – Смотри, как склонился к нему король, терпеливо выслушивая слова этого жирного и скучного типа. Как видишь, король любит его, а Карл Стюарт предан тем, кого любит. Будь умным и постарайся держаться поближе к своему хозяину, если хочешь попросить... я думаю, ты должен сделать это. Кто из нас сейчас не осаждает его просьбами?

– Конечно, – признал Эдуард с печальной улыбкой, – и меня заботят потеряные владения – конфискованные или проданные с целью уплаты штрафов, или, подобно землям в Шотландии, попросту украденные. Если бы только король счел возможным...

– Заяви свои требования как можно скорее, вот тебе мой совет, – отозвался Хьюго. – Скоро все слетятся в Уайтхолл с одной и той же мыслью, и тем, кто попросит первым, может улыбнуться удача.

– Я уже говорил об этом с королем, – ответил Эдуард, и Хьюго засмеялся, дружески похлопывая его по плечу.

– Отлично сделано, Нед Морлэнд! Ты пристыдил меня, стреляного воробья! А я-то думал, ты такой пугливый и совестливый, что тебе понадобится ободрение заинтересованного друга, прежде чем ты сможешь забыть о своем бескорыстии. Эдуард неохотно усмехнулся.

– Мне самому это неприятно, – произнес он, и когда Хьюго недоверчиво хмыкнул, он настойчиво повторил: – Нет, в самом деле! Когда меня представили королю, он сразу же заявил, что ему известно имя Морлэндов, и спросил, не родственник ли я Морлэндам из Йорка. Вот и пришлось признаваться, и он пожелал узнать, как живет моя родня...

– Король – худший враг самому себе, – вздохнул Хьюго. – Если он и впредь будет напоминать людям о своих долгах перед ними, то вскоре ему придется одалживаться у миссис Палмер, чтобы заплатить эти долги.


Народ Англии был рад до безумия, что король возвратился на родину. Вдоль дорог из Дувра в Лондон стояли толпы людей, в каждой деревушке церковные колокола звонили, как во время праздника. Торжественный парад по Лондону намечалось провести в день рождения короля, поэтому вся процессия в ночь на двадцать восьмое мая остановилась у Блэкхит. Здесь к ней присоединились все желающие участвовать в церемонии вступления в столицу. Начинался ясный и солнечный день, солнце сияло в безоблачном небе, как доброе предзнаменование. Процессия должна была достичь Лондона после полудня, но уже к восьми утра люди, принарядившись, стояли прижатые плечом к плечу, терпеливо дожидаясь своей очереди двинуться вперед. Владельцы домов, стоящих вдоль дороги, продавали места у окон, и сами вместе со своими семьями толпились около них, едва не падая с подоконников.

Улицы разукрасили самыми яркими майскими цветами; зеленые ветви образовывали арки над дорогой. В окнах богатых домов вывесили гобелены, сияющие в лучах солнца; над домами возвышались флаги на шестах. Гирляндами перевитых лент, алых, золотых, зеленых и лазурных, были украшены и фронтоны домов, и уличные фонари. По приказу лорда-мэра во всех городских фонтанах весь день текло вино, а церковные колокола звонили, не переставая, с рассвета до самой темноты. В два часа пополудни пушка с Тауэр-Хил разразилась салютом в честь короля, и процессия начала пробираться по узким улицам города.

Вокруг стоял оглушительный шум от приветственных криков толпы, цоканья лошадиных подков, звона церковных колоколов, барабанов и труб военных и гражданских оркестров, сопровождающих этот блистательный парад, но весь этот шум превратился в неимоверный рев, когда наконец показалась высокая фигура самого короля верхом на белом коне. Люди кричали в безумии обожания, падали на колени, простирали к нему руки, крича: «Да благословит Бог ваше величество!» и «Да здравствует король!». Они бросали цветы под копыта лошади, и аромат раздавленных роз примешивался к множеству уличных запахов. Трубачи и барабанщики надрывались, однако их музыку почти заглушало людское ликование, заполнившее узкие улочки, подобно реву штормового моря.

Процессия проследовала по Лондону и вышла на Стрэнд, где располагались элегантные особняки знати с садами, спускающимися к реке. Потребовалось семь часов, чтобы пропустить всю процессию – настолько она была длинна. Двадцать тысяч солдат, конных и пеших, несли свои мечи обнаженными, и солнце вспыхивало на их лезвиях; маршируя, они кричали почти так же громко, как толпа; здесь были сам лорд-мэр и глава городской управы в своих парадных одеждах с золотыми цепями и мечами, за ними в полном составе шествовали городские гильдии в ярких одеждах, неся знамена и цеховые знаки отличия; присутствовала вся знать, которая была с королем в изгнании – весь оборванный, обнищавший двор Карла в кричаще-ярких одолженных нарядах из парчи, алого атласа, золотистого и лазурного бархата, с золотыми цепями на шеях и длинными перьями на шляпах. Среди них на своем Байярде ехал Эдуард; лошадь ему привел слуга Ричарда. Он был одет лучше прочих, которым пришлось спешно покупать или занимать себе одежду; его конь выделялся среди низкорослых лошадей и пони прочей знати. Байярд был не слишком подходящим конем для медленно движущейся процессии, окруженной хлопающими знаменами и вопящей толпой: он вздрагивал, прижимал уши, закусывал удила и пятился. Когда процессия достигла Ладгейт-Хила, Байярд неожиданно ринулся в толпу и сшиб трех человек, которые, однако, поднялись на ноги, не прекращая радостных криков, как будто ничего не заметили.

Хьюго, который ехал рядом с Эдуардом, усмехнулся и воскликнул:

– Это животное когда-нибудь доставит тебе немало хлопот.

– Похоже, люди не слишком оскорбились, – ответил Эдуард.

– Конечно! Если уж тебе так хочется сбить кого-нибудь, выбери простолюдинов – они сочтут это за честь. Кроме того, они почти впали в истерику от радости, сегодня можно отрезать им и руки, и ноги, а они будут танцевать под волынку! Смотри только, чтобы твое чудовище не лягнуло другую лошадь. У тебя и без того самый хороший конь среди всех наших мулов.

Наконец они достигли Уайтхолла, где Эдуард разглядел Ричарда среди группы встречающих. Здесь было еще больше солдат в алых и серебристых мундирах, оркестров, церковных колоколов и пушечных залпов, а также приветственных речей. Король, его братья герцог Йоркский и герцог Глостерский, генерал Монк, лорд-мэр, герцог Бэкингемский и мастер Гайд спешились и застыли с обнаженными головами, слушая речь, а затем Гайд представил встречающих королю. Ричард был единственным, кто выступил вперед и опустился на колено, чтобы поцеловать руку королю.

Эдуард подтолкнул Хьюго и сказал:

– Смотри, это мой брат, Ричард. Он один из тех, кто принимал участие в подготовке возвращения короля.

Хьюго улыбнулся.

– Следует напомнить об этом, когда ты пойдешь к королю со своей просьбой. Постоянное напоминание о себе – важная часть игры. Слава Богу, пора заходить. Если я еще побуду на солнце, то упаду в обморок.

Эдуард зажал ладонями уши.