Она так часто видела его в лохмотьях или рабочей робе, «по его нынешний респектабельный вид сбивал с толку. И, как всегда, Хоукер безупречно исполнял свою роль. В его наряде присутствовало несколько оттенков серого цвета. В неяркой ткани жилета едва заметно поблескивала серебряная нить. Эта блестящая нотка раздражала, флиртуя с вульгарностью.

Мир вокруг увидит то, что было нужно Хоукеру. — привлекательного молодого щеголя, вальяжно развалившегося на стуле. Только Жюстина видела скрытые под маской праздности напряженные мускулы. Только она знала, что в модном костюме Хоукера спрятано три, а может быть, и четыре ножа. Только ей было известно, что изящная трость с серебряным набалдашником на самом деле очень тяжела и при удобном случае будет использована в качестве оружия.

Никто, кроме нее, не видел, как зол этот привлекательный франт.

Вернувшийся официант поставил перед Хоукером кофе, яблочное пирожное, кувшин с водой и стакан и был отпущен бесстрастным кивком головы. Сегодня Хоукер играл роль богатого пресыщенного жизнью денди, и она давалась ему легко и естественно, словно высокомерие было у него в крови.

Молодой человек погрузил вилку в пирожное и съел небольшой кусочек. Одобрительно кивнул. Изящным движением промокнул салфеткой губы и положил ее на стол.

— Если мне не изменяет память, мы вместе вот уже пять лет.

— Совершенно верно. — Жюстина даже могла назвать день. Могла с точностью сказать, сколько раз они встречались после этого и где именно. Впрочем она подозревала, что и Хоукер помнил каждую секунду их мимолетных, с таким трудом выкроенных встреч.

Молодой человек положил в кофе сахар.

— Пять лет. И вот спустя эти пять лет я заснул в твоей постели и проснулся, чтобы узнать, что между нами все кончено. Вот так просто. Без предупреждения.

— Какой смысл оттягивать неизбежное?

— Ты практичная женщина.

— Я сделала то, что было необходимо. Быстро. Ясно. Пора положить конец череде ошибок. Но это не значит, что между нами не осталось теплых чувств. Это не значит, что мы не можем встречаться и общаться, как здравомыслящие люди. Изменилось лишь одно. — Жюстина набрала в грудь побольше воздуха. — Отныне мы больше не любовники.

— И ты не нашла в себе сил сказать мне об этом в лицо?

— Не было причины. — Жюстина развернула чашку с кофе так, что ручка смотрела в одну сторону, а ложечка на блюдце в прямо противоположную. — И нечего тут обсуждать.

В тишине утра в огромном дворце Пале-Рояль было совсем мало праздношатающегося люда. Столики в кафе «Фой» в большинстве своем пустовали под сенью каменных колонн и огромных деревьев. За одним мужчины играли в шашки. За другим трое солдат увлеченно резались в карты. Пожилая женщина за третьим столиком налила в блюдечко кофе и поставила его перед своей крошечной визгливой собачкой. Сидевшие поодиночке посетители читали газеты, наслаждаясь свежим воздухом и голубым осенним небом.

— Право положить конец этой связи всегда оставалось за тобой, — произнес Хоукер. — Подобные решения — прерогатива женщины. Тебе хватило бы десятка слов, чтобы все мне объяснить. Просто я всегда думал, что ты скажешь мне это в глаза, когда придет время.

— Наверное… я просто струсила.

— Ну конечно! Ведь тебе пришлось бы раздеться донага.

Голос Хоукера источал сарказм.

Отчаянные ласточки сновали меж столами, налету подбирая крошки. Жюстина наблюдала за их полетом.

— У подобных писем длинная история. Они помогают установить необходимую дистанцию. Они избавляют человека от слов, о которых впоследствии можно пожалеть. Высказаться в письме гораздо легче, чем с глазу на глаз.

— Ты возвела осторожность в ранг искусства. Почему, Сова? Почему ты решила порвать со мной теперь?

И Жюстина ответила. Ибо задолжала Хоукеру настолько много, что простого объяснения было недостаточно.

— Я продвинулась по службе в тайной полиции. У меня в подчинении люди. Мне больше непозволительно совершать глупости.

— Я должен поздравить тебя с повышением, не так ли?

— Не такое уж это повышение. Всего дюжина человек в подчинении.

Хоукер наверняка подумал, что теперь, когда она стоит на ступень выше его на служебной лестнице, он стал для нее пустым местом. Но это было не так. Жюстина решила порвать с ним отношения, потому что чувствовала: в один прекрасный день она не сможет поставить свою работу превыше его.

Вот почему теперь в их отношениях нет места близости. Не потому, что это глупо. Хотя и поэтому тоже. И не потому, что это опасно и очень напоминает предательство. А потому, что они стали слишком много значить друг для друга.

Жюстина причинила Хоукеру боль, хотя вовсе не собиралась этого делать. Она не знала, что способна на такое.

— Я поступила неправильно, порвав с тобой отношения посредством письма. И прошу у тебя прощения за это.

— Когда-нибудь я тебя прощу.

— Ты очень добр.

— Хочу заставить тебя немного помучиться. Возможно, — Хоукер взглянул на Жюстину, — ты передумаешь.

— Не обольщайся. — Жюстина ни на секунду не поверила выражению безмятежного спокойствия, с каким Хоукер поедал свое пирожное. И все же она могла с определенностью сказать, что он больше не злился. — А между тем перед нами возникла загадка, которая может изменить ход истории на насколько веков вперед. Полагаю, мы уделим ее решению немного внимания, когда решим наконец, кому с кем спать или не спать?

— Говори. Я слушаю. — Хоукер откинулся на стуле и сложил руки на груди.

— La Dame est prûte. Женщина готова. Все начнется с нее, кем бы она ни была.

— Вполне возможно. Стало быть, мы знаем, что один из этих людей — женщина. Француженка.

— Женщина-заговорщица — не такая уж редкость. Во Франции в девушках воспитывают отвагу и бесстрашие.

— Но кое-что меня смущает… Дело в том, что Миллиан написал слово «La Dame» с большой буквы, словно это титул. Полагаю, он так услышал.

Палец Хоукера. постукивающий по собственному локтю, замер.

— Да. Твое предположение не лишено смысла.

— Это… такой старомодный способ проявления уважения. Например, «La Dame» можно сказать о пожилой женщине. Или аристократке. Такое обращение мог бы употребить убежденный роялист.

Хоукер оживился, и его мысль заработала четко и быстро.

— Давай рассмотрим все варианты. Итак, у нас есть некая женщина, леди. — Он окунул палец в стакан с водой и провел на столе влажную линию. — А еще есть Тур. Кто-то или что-то в городе Туре.

— А что, если попросить британскую разведывательную службу направить своих людей в Тур?

— Подожди. — Хоукер провел на столе еще одну черту. Тур — сонный провинциальный городок, расположенный в сотне миль от Парижа. Что в нем происходит?

— Понятия не имею. На мой взгляд, этот городок играет более чем скромную роль в жизни Франции. Я и думать забыла, что такой город вообще существует.

— Наполеон не собирается туда?

— Нет. Я спрашивала. Все три информатора из дворца Тюильри утверждают, что о подобной поездке не упоминалось.

— Давай вспомним, что находится в Париже. Собор Сен-Жак. например.

— «La Tour» — это попросту башня. И может находиться в любой части города.

— У нас появилась еще одна горстка совершенно бесполезной информации. — Хоукер вновь намочил палец и провел третью линию. — «Le fou». Сумасшедший. Глупец.

— Это очевидно. Только безумный фанатик может спланировать покушение подобного рода. Но это ни о чем нам не говорит. В наше время в фанатиках нет недостатка.

— Ну вот мы и дошли до «англичанина».

— Которых и вовсе бесчисленное количество. А в итоге мы опять остались ни с чем.

Под зеленым навесом, образованным ветвями лип, женщины болтали, точно неугомонные мартышки. Придвинув стулья поближе друг к другу, они что-то рассказывали, а потом дружно охали и ахали. Что-то маленькое блеснуло в лучах солнца. Со своего места Жюстина не могла разглядеть, что именно — драгоценный камень в кольце, позолоченная шкатулка, обрамленная в золотую рамку миниатюра или пузырек с духами. Все это можно было купить в магазинчиках. расположенных на обширной территории Пале-Рояля.

Все эти женщины были немногим старше Жюстины. Беззаботные и довольные собой, они заставляли ее чувствовать себя древней старухой.

Хоукер почти не притронулся к пирожному. Жюстина осторожно подвинула его тарелку к себе и стала есть.

— Я расспросила трех старших офицеров своей службы и нескольких агентов, чувствующих сердцебиение Парижа, точно свое собственное. Никто ничего не знает. Все утро я катала в уме сумасшедшего, леди, англичанина и Пале-Рояль, точно леденцы во рту. Но ничего нового не надумала.

— А я потратил последние три часа на беседу с друзьями этого Миллиана из британского посольства. Никого из них не было рядом с ним. И никто не знает, где именно он находился, когда подслушал разговор.

— Да где угодно. За карточным столом, в ресторане или магазине. Здесь поблизости есть бордель, который, правда, именуется клубом. Он мог подслушать разговор, сидя за вот этим самым столом. Кафе «Фой» — ветеран многих конспиративных встреч. — Жюстина указала вилкой на колоннаду — Видишь? Демулен стоял на том столе, призывая разъяренную толпу к взятию Бастилии. Кофе из кафе «Фой» толкнул людей на безрассудство.

— Может, и так. Но я не стал бы устраивать конспиративную встречу там, где по соседству сидят англичане.

— Я тоже.

— Вычеркнем из нашего списка кафе. Где еще можно смешаться с толпой людей и остаться незамеченным? В игорном доме.

Хоукер говорил как-то отрешенно. Его взгляд напоминал Жюстине безжалостного зверя. Он протянул руку.

— У тебя сахар. Вот здесь. — Он коснулся кончиками пальцев се губы, а потом убрал руку и слизал языком сладкие гранулы.