Он обвел безумным взглядом лордов.

— Как так?! Никто из вас не трогается с места! Я отдаю приказ, а вы ничего… ничего… ничего не делаете!

Джон задохнулся, потом вдруг сник.

— Понятно, — медленно проговорил он. — Мне все ясно. Каждый из вас — мой враг. Вы все предатели. О, какое вероломство!

Он развернулся и, громко топая, вышел вон.

Итак, Вильям Маршал против него, архиепископ Хьюберт тоже. Бароны затевают мятеж.

— Им не удастся меня остановить! — кричал Джон Изабелле. — Я все равно поступлю по-своему! Вот увидишь! Меня нельзя остановить!

Приготовления к отплытию были ускорены.

* * *

Вильям Маршал вновь явился к королю. Вид у него был печальный, виноватый, и впервые Джон воспрял духом — он решил, что рыцарь явился просить у него прощения.

Но не таков был Маршал. Джон внутренне кипел. Этот человек — мой вассал, а держится так, словно у меня нет над ним никакой власти. А ведь я могу засадить его в тюрьму, могу ослепить. Неужто он об этом забыл?

Нет, ты не можешь этого сделать, нашептывал разум. Против тебя восстанет вся страна. Маршала любят лорды, любит простой народ. Не обманывай себя — без поддержки Маршала ты ничто.

И все же Джон накинулся на рыцаря с упреками:

— Ну, зачем вы ко мне явились? Шли бы к своему господину, которому присягнули на верность!

— По эту сторону моря у меня только один господин, — ответил Вильям. — Я служу и всегда хотел служить только вам. Присягнуть французскому королю я был вынужден потому, что он захватил мои земли. А присягу я никогда не нарушаю.

— Неужто вам земли дороже собственной чести?

— Моя честь осталась при мне, государь. Неужели вы не понимаете, что, сохранив за собой наши земли в Нормандии, мы тем самым облегчаем вам задачу? Когда вы отвоюете эту провинцию обратно, вам не придется брать с бою каждый замок. Все главные твердыни Нормандии принадлежат мне и другим английским лордам.

— Неужто вы думаете, что я вам поверю? — язвительно спросил Джон.

— Конечно, милорд. Ведь это сущая правда. Сегодня же я явился к вам, чтобы просить вас распустить армию.

— Что, не хотите, чтобы я воевал с вашим приятелем?

— Если вы имеете в виду французского короля, то я и в самом деле не хотел бы, чтобы вы с ним воевали. Я пришел, чтобы вновь попытаться переубедить вас, хотя знаю, что навлеку на себя ваш гнев. Посмотрите правде в глаза. Филипп захватил обширную территорию, у него многочисленная армия, более мощная, чем ваша. Бароны Пуату коварны и ненадежны, доверять им нельзя. Сегодня они ваши друзья, а завтра, когда ветер подует в другую сторону, переметнутся на сторону Франции. Вы будете воевать на континенте, забрав с собой всех лучших воинов, а Англия тем временем останется беззащитной. Вы нужны здесь, государь. В стране неспокойно. Народ ропщет, он не доволен податями, которые понадобились для снаряжения войска. Бароны того и гляди взбунтуются. Лучше всего распустить армию и остаться в Англии, чтобы не потерять последнее.

— Вы разочаровали меня, Маршал. Я-то думал, что могу на вас положиться.

— Вы можете доверять мне, как и прежде. Я не совершил измены. Вы сами позволили мне принять условия Филиппа. Год истек, и у меня не было выбора. Вот почему я не могу сопровождать вас в походе — тем самым я запятнал бы свою честь… Но я надеюсь, что вы тоже откажетесь от этой затеи.

Джон стиснул кулаки и выругался, но до припадка дело не дошло. Неповиновение баронов произвело на короля тяжкое впечатление. Кто знает, чего можно ждать от этих людей.

Вслух же король сказал:

— Я вызову баронов и поговорю с ними.

Маршал удалился успокоенный.

* * *

Джон оглядел собрание, думая, что все эти лорды настроены против него. Правда, у короля есть наемники, которые последуют за ним повсюду, но нельзя же действовать вопреки воле всех министров и всех баронов!

— Вы советуете мне отказаться от войны, — сказал Джон. — Что же, по-вашему, я должен делать?

Некоторые бароны считали, что нужно послать в Пуату небольшой отряд рыцарей, дабы поддержать местное дворянство, сохранившее верность Джону.

— Отряд рыцарей! — фыркнул король. — Неужто этим я спасу Пуату и отвоюю Нормандию? — На глазах у короля выступили слезы. Он один, совсем один, не на кого рассчитывать, не на кого положиться. — Что ж, прекрасно! — воскликнул король. — Я распущу армию. Но меня вы все равно не остановите. Я отправлюсь воевать, захватив с собой лишь по-настоящему преданных мне людей.

Бароны воспротивились и этой затее. Они считали, что в столь смутное время король должен оставаться в Англии.

— Не смейте указывать мне, как я должен себя вести! — взорвался Джон, уже не помня, что сам спросил у лордов совета. — Вы в любом случае остаетесь здесь.

Он покинул собрание и отправился в гавань, где под парусами стоял его личный корабль.

— Готовьтесь! — крикнул Джон. — Мы немедленно отплываем.

Капитан поразился, узнав, что из всего флота в плавание отправляется только одно судно.

— Никто не желает за мной следовать, — объявил Джон. — Я отправляюсь в путь один.

И королевский корабль покинул порт, а войско разошлось по домам.

Джон вовсе не собирался плыть во Францию. Когда полоска берега растаяла вдали, гнев короля утих и он понял, что было бы смехотворно высаживаться на вражеской территории с такой горсткой людей.

Поэтому он велел капитану плыть в Уэрхем и там высадился на берег, горько причитая, что со всех сторон окружен одними изменниками. Он собирался воевать с Францией, дабы защитить свое наследство, а подданные бросили короля в беде. Это они виноваты во всех бедах последнего времени. Король не боится войны, но английские бароны — трусы. Многие из них перекинулись на сторону французского короля, забыв о долге. Поддавшись алчности, они покрыли себя вечным позором.

Джон повсюду говорил о своей горькой участи. Хуже всего, по его словам, было то, что его со всех сторон окружают изменники.

Филипп, разумеется, воспользовался замешательством в стане противника, и в скором времени ему покорилась вся провинция Пуату, кроме городов Рошель, Туар и Ниор.

* * *

Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, отправился в город Боксли, где ему предстояло рассудить спор между епископом Рочестерским и тамошними монахами. Дорога показалась примасу необычайно тяжелой — возраст давал себя знать.

Стар он уже для таких путешествий, да к тому же на шее выскочил здоровенный карбункул, вконец измучивший старика. Утром, едва проснувшись, он почувствовал, что весь горит в лихорадке, и подумал, не прервать ли поездку. Но ссора между церковниками — дело серьезное, ее необходимо вовремя прекратить. В стране и без того бед хватает. В последнее время Хьюберт постоянно испытывал тревогу, особенно после встречи с королем в Порчестере, когда пришлось отказаться от вторжения во Францию. Как ужасны припадки ярости, которым подвержен Джон! Хьюберт хорошо знал, сколь бурным темпераментом обладают отпрыски Анжуйского рода. Почти каждый из королей и принцев страдал пороком несдержанности. Может, и правду говорят, будто в древние времена один из герцогов Анжуйских женился на ведьме. Генрих II тоже был бешеный. Ричард Львиное Сердце в гневе повергал окружающих в ужас, однако у Джона ярость достигала поистине чудовищных размеров. Король буквально терял рассудок, и казалось, что в него вселяется дьявол. Опасно, когда человек с таким нравом стоит во главе государства.

Архиепископ частенько ломал голову, пытаясь понять, что произошло с юным Артуром. Юношу содержали в Руане, затем туда отправился Джон, после чего принц исчез. Дай Бог, чтобы король не обагрил своих рук невинной кровью. Тем самым он навлек бы страшную беду и на себя, и на Англию.

Отношения между королем и примасом вроде бы наладились, но в любой момент могла вспыхнуть новая ссора. Все монархи испокон веков враждовали с Церковью, но Джон частенько переходил границы допустимого, да и дипломат из него неважный.

Может быть, все-таки лучше было сделать королем Артура? Привезли бы мальчика в Англию, воспитали бы как положено…

Архиепископ покачивался в седле, лицо его пылало от жара. Карбункул дергал, пронизывал болью. Скорей бы уж привал. К тому времени, когда кортеж достиг городка Тинхем, Хьюберт так выбился из сил, что сразу же улегся в кровать, даже есть ничего не стал. Свита встревожилась не на шутку.

— Дайте мне немного отдохнуть, — сказал Уолтер. — Высплюсь хорошенько, а наутро с Божьей помощью продолжим путь. Сделаем наше дело и вернемся к себе в Кентербери.

А на следующее утро ему стало еще хуже. Опухоль воспалилась, жар усилился. Архиепископ то и дело начинал бредить. Пришлось остаться в Тинхеме на несколько дней.

Лихорадка все усиливалась и усиливалась. На третий день по приезде в Тинхем Хьюберт Уолтер скончался.

Нужно было немедленно известить короля о смерти примаса, и гонец с печальной вестью во весь опор поскакал в Вестминстер, где в это время находилась королевская чета.

Посланца сразу же провели к трону, ибо было ясно, что он привез какую-то важную новость.

— Милорд, — воскликнул гонец, — архиепископ Кентерберийский умер!

Джон вскочил на ноги, губы его растянулись в неспешной улыбке.

— Это правда?

— Да, милорд. У него на шее была опухоль, и он умер в Тинхеме от лихорадки.

Джон с улыбкой взглянул на королеву.

— Ты слышала? Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, умер. Вот теперь я стану настоящим королем.

* * *

Когда в Кентербери стало известно о смерти архиепископа, монахи обители святого Августина собрали конклав, чтобы обсудить кандидатуру нового пастыря. По давней традиции монахи этого монастыря сами избирали архиепископа, и отказываться от своей привилегии они были не намерены.