Сознание своей красоты и изысканности наряда (а на ней было георгианское шелковое платье с золотой сеткой поверх юбки) значительно прибавляло удовольствия Лавинии. Волосы ее были напудрены и завитыми локонами обрамляли лицо. Они были полуприкрыты изящными кружевными воланами, а сверху накинут серый капюшон. Ее палантин был отделан золотым шнуром под стать юбкам, и она застегнула его брошью, усаженной рубинами. Рубины, сверкающие в ее висячих серьгах, были такой величины, что другие дамы оборачивались, чтобы бросить на них еще один завистливый взгляд. Браслеты, надетые ею поверх длинных перчаток, также полыхали громадными красными камнями. Она была очень довольна внешностью Ричарда и размышляла о том, что, когда захочет, он может выглядеть очень модно. Его винно-красный бархатный кафтан смотрелся изысканно, а золотые стрелки на чулках были просто восхитительны.

Они находились в Садах не более десяти минут, а вокруг них собралась целая толпа мужчин, изъявлявших свой восторг при виде прекрасной леди Лавинии. Один принес ей стул, другой бокал негуса, остальные нетерпеливо толпились поблизости.

Очаровательно раскрасневшись от триумфа, миледи протянула свою маленькую ручку мистеру Селвину, бывшему когда-то ее страстным поклонником, посмеялась его изящному комплименту и объявила, что он ужасный, дьявольский льстец, и ей безусловно не стоит его слушать!

Вдруг выяснилось, что сэр Грегори Маркем, принесший ей негус, только что вернулся из Парижа. Услышав это, она оборвала на середине свой разговор с французским шевалье и, обернувшись к нему, подняла свои фиалково-голубые глаза, сжимая руки в туго-облегающих перчатках.

– О, сэр Грегори! В Париже? Тогда расскажите мне… пожалуйста, скажите… вы не видели там моего дорогого Дьявола?

– Ну, конечно же, сударыня, – отвечал Маркем, подавая ей принесенный бокал.

Она отпила немного негуса и дала подержать бокал шевалье.

– Тогда заявляю, что я вас просто люблю! – воскликнула она. – Что он поделывает? И когда, о! когда вернется в Англию?

Сэр Грегори улыбнулся:

– Откуда мне знать? – протянул он. – Боюсь monsieur s'amuse [9] .

Она кокетливо поиграла веером.

– Вы – ужасное существо! – вскричала она. – Как осмеливаетесь вы говорить такие вещи!

– Бельмануар? – осведомился лорд д'Эгмонт, вертя в пальцах трость. – Он вроде бы увлечен Помпадур, кажется так… не при вас будет сказано, леди Лавви!

Лавиния уронила веер.

– Помпадур! Ему следовало бы поостеречься!

– По-моему, там уже были какие-то неприятности по поводу Дьявола между Его Величеством и прекрасной Жанной. С тех пор считается, что она к нему охладела.

– Я слышал, что это ему надоела мадам, – заметил Маркем.

– Пусть так. Как бы то ни было, я рада, что этот эпизод закончился, – объявила Лавиния. – Это слишком опасно, заигрывать с любовницами Людовика. О, мой дорогой шевалье! Я чуть не забыла о вашем присутствии! Но я уверена, вы тоже говорите всякие нехорошие вещи о нашем Георге, не правда ли? О! И вы все это время держали мой негус?! Как ужасно благородно с вашей стороны! Вот, я сейчас допью его, и Джулиан отнесет пустой бокал…

– Voila! [10] – она передала его д'Эгмонту и, хлопнув веером по руке мистера Селвина, стоявшего за ее стулом, лукаво полуобернувшись, посмотрела на него.

– Гадкий человек! Перестанете вы когда-нибудь шептать мне в ухо. Клянусь, я не слушаю ваши дерзкие шутки! Нет, нет! Я не смеюсь над ними! Сэр Грегори, вы мне не ответили. Когда Трейси вернется? Может быть, к рауту у Кавендишей в следующую среду? Ах, скажите «да»!

– Конечно, я скажу «да», прекрасная мучительница! Но, по правде говоря, когда я его видел, Трейси ни слова не сказал о возвращении в Лондон.

Она надула губки.

– Теперь я вас ненавижу, сэр Грегори. Ведь его нет с мая! О, Джулиан, вы уж вернулись? Тогда проводите меня поближе к фейерверкам. О, мой веер! Где же он? Я знаю, я уронила его на землю… Селвин, если вы взяли его… О, Дикки, он у тебя! Спасибо! Видишь ли, я ухожу с Джулианом, а ты можешь пококетничать с миссис Клайв, я вижу, она идет сюда… Да, несомненно, можешь строить ей глазки, я не буду ревновать! Прекрасно, Джулиан, я иду! Шевалье, надеюсь увидеть вас в среду на рауте, но до этого времени вы должны меня навестить. Лицо француза повеселело.

– Мадам так добра. Значит, я могу нанести визит в Уинчем Хаус? Поистине до этого дня я буду не жить, а существовать! – и отчетливо слышным всем шепотом он доверительно сообщил Уайлдингу, что «Miladi est ravissante! Mais ravissante» [11] .

Леди Лавиния удалилась, опираясь на руку благородного кавалера, встречая на пути множество поклонов и восхищенных взглядов, а покинутый ею муж не стал строить глазки прекрасной Китти, как она советовала, но в обществе Тома Уайлдинга и Маркема проследовал к Павильону.

Д'Эгмонт провел миледи одной из извилистых аллей, и вскоре они вышли на большую лужайку, переполненную людьми всех сословий. Им навстречу сразу попался брат Лавинии, полковник лорд Роберт Бельмануар, очень богато и щегольски одетый. Когда он увидел сестру, на его румяном лице отразилось изумление, и он лихо ей поклонился:

– Честью клянусь… Лавиния!

Миледи этого своего брата недолюбливала и ответила на его приветствие легким кивком.

– Рада видеть тебя, Роберт, – чопорно проговорила она.

– Простое «рад» не может выразить моих чувств, – отвечал ей полковник, растягивая слова и произнося их довольно неприятным тоном, свойственным и ему, и герцогу. – Ваш слуга, д'Эгмонт. Я-то считал, Лавви, что ты в деревне.

– Ричард привез меня в Лондон в прошлый вторник, – ответила она.

– Как неразумно с его стороны, – язвительно проговорил полковник, – или ты не оставила ему выбора? Она сердито вскинула голову:

– Если ты решил быть неприятным, Роберт, разреши мне не задерживать тебя! – вспыхнула она.

Д'Эгмонта совершенно не смутил этот обмен колкостями. Он слишком хорошо знал семейство Бель-мануаров, чтобы чувствовать себя неловко при их пикировках.

– Покинем его? – улыбаясь спросил он Лавинию.

– Да, – надула губки она. – Он настроен говорить мне гадости.

– Дорогая моя сестрица! Наоборот, я надеюсь доставить тебе некоторое развлечение. Лавлейс в городе.

– Капитан Гарольд? – недоверчиво воскликнула она.

– Он самый.

– О, Боб! – она порывисто выдернула руку из под руки Джулиана и положила ее на руку полковника. – Я немедленно должна его увидеть! Подумать только, что он вернулся после всех этих лет! Быстрей, Джулиан, дорогой мой… пойдите и найдите его… и скажите ему, что это я, Лавиния, хочу его видеть! Вы ведь знакомы с ним? Да… я так и думала. Пришлите его ко мне немедленно! Немедленно!

У д'Эгмонта был очень разочарованный вид: его прогулка с богиней так быстро оборвалась, ему пришлось поцеловать ей руку и повиноваться.

– Да, я так и думал, что ты будешь довольна, – заметил со смешком Роберт. – Разреши мне указать тебе, что вон там стоит стул… два стула… даже, пожалуй несколько стульев… прямо позади тебя.

Она присела, продолжая возбужденно болтать:

– Подумать только, прошло почти пять лет с тех пор, как я видела Гарри! Он изменился? Бог мой! Он, наверное, решит, что я старуха! Интересно, долго он пробудет в Лондоне? Смотри, Боб, на двух дам возле того стула!.. Ради всего святого! Что за невероятные прически, ей-Богу! И вишневые ленты впридачу! Скажи мне, Боб, где ты встретил Гарри Лавлейса?

Полковник, который вместо того, чтобы слушать ее монолог, посылал нежные взгляды явно смущенной девушке, цеплявшейся за руку отца, который беседовал с полной вдовой, неохотно перевел глаза на сестру.

– Что ты сказала, Лавви?

– Как это раздражает, что ты меня совсем не слушаешь! Я спросила, где ты встретил Гарольда?

– Где я его встретил? Дай подумать… где же я его встретил? О, вспомнил. В «Какао-дереве», две недели назад.

– Он изменился?

– Никоим образом, дорогая сестрица. Он такой же сумасшедший отчаянный повеса, как и раньше. И не женат.

– Как чудесно! О, я буду счастлива снова увидеться с ним!

– Тебе надо представить его Ричарду, – насмешливо проговорил полковник, – как свою старую любовь.

– Да, пожалуй, надо будет, – согласилась она, не замечая иронии. – О, я вижу его! Смотри! Вон он идет по траве!

Она поднялась навстречу высокому белокурому гвардейцу, который торопливо направлялся к ней, и присела в реверансе, который умела делать только леди Лавиния: одновременно величественном и кокетливом.

– Капитан Лавлейс! – она протянула ему обе руки.

Лавлейс схватил их в свои и склонился над ними, так что мягкие напудренные локоны его свободного парика упали вдоль его лица.

– Леди Лавиния!.. Чаровница!… У меня нет других слов! Я немею!

– Я тоже!

– В этом случае. – протянул полковник, – ваше общество вряд ли будет занимательным. С вашего разрешения, я удаляюсь! – он поклонился и зашагал прочь по дорожке с особенно злорадной улыбкой на губах.

Лавиния и Лавлейс нашли два стула, стоявших несколько в стороне от остальных, и сели, продолжая пылко разговаривать.

– По-моему, вы забыли меня, капитан Лавлейс? – поддразнивала она его.

– Никогда! – не кривляясь, ответил он. – Хотя вы почти разбили мое сердце!

– Нет, нет. Я не делала этого. Я никогда не хотела ранить вас.

Он недоверчиво покачал головой.

– Вы отвергли меня, чтобы выйти замуж за другого! Вы хотите сказать, что не собирались этим меня ранить?

– Вы гадкий Гарри!.. Вы так и не женились?

– Я? – на его тонком лице отразился болезненный ужас. – Я? Женился? Нет! Я всегда оставался верен моей первой любви.

Она развернула веер, и он затрепетал в ее руках от испытываемого ею удовольствия.

– О! О! Всегда, Гарольд? А теперь говорите правду!

– Почти всегда, – поправился он.

– Ужасный человек! Значит, признаетесь, что у вас были прегрешения?