– Знаешь ли ты, как я люблю тебя, маленькая Львица? – прошептал он спящей жене. – Какие мучения и какое желание я терплю вдали от тебя?

Он поцеловал ее в лоб и заснул, не разжимая объятий.

Лайонин проснулась первой и долго смотрела в умиротворенное лицо Ранулфа. Черные, как сажа, ресницы были длиннее девичьих, а губы – мягкими и нежными. Она осторожно поцеловала тонкий шрам на его щеке. Он открыл глаза, улыбнулся и бережно отвел локон с ее лица.

– Я счастлива снова видеть тебя, – тихо сказала она. – Я уже начинала сомневаться, что ты меня помнишь.

– Иногда забываю, но есть вещи, которые напоминают о тебе.

– Какие же, милорд?

– Солнце, луна, ветер, трава – все вокруг. Она рассмеялась и придвинулась ближе.

– Как я не хочу, чтобы ты возвращался на войну! Мне страшно.

– Но никакой опасности нет! Разве только подвыпивший рыцарь запустит в мою голову деревянный бочонок.

– Нет. Я не шучу. И боюсь не сражения, а чего-то другого.

– Тебе стоило бы страшиться гнева Черного Льва. Вместо того чтобы ласкать его, ты болтаешь без умолку. Неужели не можешь найти лучшего способа проводить рыцаря на войну?

Она прильнула к нему, и страхи были временно забыты. Но позже она снова помрачнела, наблюдая, как Ходдер помогает хозяину надеть тяжелую кольчугу.

– Не смотри на меня так, словно видишь в последний раз! Иди и прикажи Доукину приготовить мне еды в дорогу.

Пока ее не было, Ранулф заметил, как в углу что-то поблескивает. Он нагнулся и поднял вышитую Лайонин ленту, точную копию львиного пояса. Ранулф нахмурился, не понимая, как лента попала сюда. В последний раз он видел ее в шатре, далеко отсюда. Что-то явно тревожило ее, но она отказывалась объяснить причину, а эта лента каким-то образом связана с ее бедами.

Ранулф вздохнул и сунул ленту в кошель на поясе. Когда она доверится ему, непременно поведает о своих страхах. А пока ему придется ждать, поскольку лишь пыткой можно вынудить жену ответить на его вопросы.

Лайонин не плакала, когда он ускакал в сопровождении одного из стражей, но долго молча стояла во дворе. Сердце сжималось от дурных предчувствий. Она даже погуляла по саду в надежде успокоиться, но все было напрасно.

Неделя прошла без происшествий, и Лайонин почти забыла о своих страхах. Но как-то раз внизу раздался шум, заставивший сердце тревожно забиться. Дверь солара отворилась, и в комнату вбежала Кейт:

– Миледи Лайонин, простите меня. Но она подняла такой скандал! Требует, чтобы ее провели к вам.

– Что же, впусти.

Ей не требовалось объяснять, кем была эта «она».

Амисия медленно вплыла, величественно оглядывая комнату. Лайонин показалось, что она еще больше похудела за это время.

– Все, как и было.

– И никаких приветствий, Амисия?

– Леди Амисия, – подчеркнула француженка. – Никаких приветствий. Графиня Мальвуазен не обязана приветствовать дочерей мелких баронов.

– Твои слова неясны мне, ибо я и графиня, и дочь мелкого барона.

– Ею навсегда и останешься. Вот только титул вряд ли сохранишь.

Лайонин вспыхнула от гнева:

– Не смей говорить загадками. Объясни, что тебе нужно! Говори поскорее и убирайся.

– Леди Лайонин, зря вы меня боитесь. Я принесла вам новости и рада сообщить, что теперь между нами, возможно, воцарится мир.

– Между нами не может быть мира. Что за новости? – допытывалась Лайонин, бледнея. – Ранулф? Что-то случилось с ним?

– Нет. Когда я в последний раз видела его, он был здоров и очень… энергичен. Но вы так разволновались! Значит, сильно любите его?

– Мои чувства к мужу – исключительно мое дело. Если тебе больше нечего сказать, оставь меня.

– Нет, миледи, мне многое нужно вам сказать. Любовь, которую вы питаете к мужу, тревожит меня, ибо тут мы с вами соперницы.

– О, не начинай все заново! Однажды я поверила твоей лжи, i ю бол ьше не попадусь на удочку. Убирайся с глаз моих! – взмахнула рукой Лайонин и встала, готовая собственными руками вытолкать француженку за дверь.

– О, вы выслушаете меня, ибо от этого зависит ваша жизнь, – холодно бросила Амисия. – Именно так. Ваша жизнь.

Лайонин, с сомнением глядя на нее, снова села. Впрочем, эта женщина способна на все, и нужно ее остерегаться.

– Повторяю, говори побыстрее – и вон отсюда.

– Насколько я поняла, лорд Ранулф показал себя человеком непостоянным, когда речь идет о женщинах. Взять хотя бы то, что он обручился с вами после одного-единственного дня знакомства. Я предупреждала вас, но вы не слушали и теперь должны расплачиваться за легкомыслие, а главное – за свое обращение со мной.

Бледные глаза мерцали, как у змеи, готовой наброситься на жертву.

– Ранулф выбрал вас в спешке, но и бросит так же скоро.

– Я не верю ни единому твоему слову. Всего неделю назад муж был здесь. Судя по его поведению, он вряд ли устал от меня.

– Видите ли, я знаю Ранулфа лучше вас. И понимаю, что ему необходимы женщины, много женщин. Я готова смириться с этим свойством его характера. А вы, леди Лайонин?

Лайонин молча смотрела на эту особу, ненавидя ее и все же прислушиваясь к ее словам, хотя разум подсказывал, что в ее речах нет ни слова правды.

– Я принимаю мужа таким, какой он есть. В этом мой долг жены и хозяйки замка.

– Хорошо сказано. Так и подобает любящей супруге. Но повторите ли вы то же самое, когда муж поселит другую в этом прекрасном замке и посадит ее за стол рядом с вами? Что, если ребенка другой станут любить больше вашего?

Последнюю фразу она почти прошептала.

– О каком ребенке идет речь? У Ранулфа нет других детей, кроме того, которого ношу я.

– Но скоро будут, моя невинная леди, ибо я тоже ношу дитя графа Мальвуазена. И готова в этом поклясться.

– Ни за что не поверю! Это ублюдок другого мужчины… если он вообще поместился в таком тощем, как доска, животе.

– Я предупредила вас и показала доказательства любви вашего мужа ко мне. Или снова предъявить вам письма? Впрочем, вы их уже успели увидеть. Описать тот наивысший момент страсти, когда он подарил мне ленту с вышитыми львами, ленту, которую вы у меня отняли? Нет, я вижу, что вы наконец поверили.

Лайонин пыталась успокоить тревожно бьющееся сердце, не давать воли чувствам и призвать на помощь здравый смысл.

– Многим женщинам приходится смотреть сквозь пальцы на бастардов мужа, – отчетливо выговорила она. – Я не менее сильна, чем они.

– Что же, вполне разумно, но вы забываете о короле Эдуарде.

– И какое отношение имеет король к твоему распутному поведению?

– Боюсь, имеет, и немалое, – объявила Амисия, пристально наблюдая за реакцией Лайонин. – Как уже упоминалось, вы – всего лишь дочь барона, а я – наследница владений и состояния герцога де Берне. Король наверняка захочет, чтобы граф породнился со столь знатной фамилией. Разве он не гневался, когда его граф женился на столь низкородной особе?

Лайонин не смогла ответить, захваченная вихрем воспоминаний.

– Знаете историю Гилберта де Клерра, графа Глостера? Он получил развод и скоро женится на принцессе Джоанне. Что, по-вашему, скажет король Эдуард, узнав, что дочь герцога де Берне носит в чреве дитя графа Мальвуазена? Воображаете, что он рассмеется и хлопнет лорда Ранулфа по плечу? Или подумает о войне, которая может начаться после такого оскорбления, нанесенного Франции?

Лайонин по-прежнему молчала.

– И что вы сделаете тогда? – продолжал неестественно высокий голос. – Будете спокойно ждать, пока папа расторгнет ваш брак? А ваш ребенок? Ребенок, которого вы уже считали наследником, будет забыт, а мое дитя станет графом Мальвуазе-ном. Останетесь здесь и будете по-прежнему делить постель с лордом Ранулфом, только уже в качестве его любовницы? Похоже, он действительно наслаждается вашим телом и захочет по-прежнему спать с вами, даже если вас не будут связывать брачные узы. А может, вернетесь к родителям? Разве они не будут гордиться дочерью? Бывшая жена самого Черного Льва, да еще с его сыном в придачу! Отец без труда найдет вам другого мужа. Захотите ли вы делить постель с другим мужчиной? Может, он не будет так красив и силен, как лорд Ранулф, но зато даст вам новых детей.

– Замолчи! – крикнула Лайонин, затыкая уши. – Оставь меня! Я больше не вынесу твоего присутствия!

– Вас беспокоит правда, которую вы распознали в моих словах. Я уйду, но вы от меня не избавились, так и знайте!

Оставшись одна, потрясенная Лайонин долго сидела, не в силах шевельнуться. Способность связно мыслить покинула ее. Вошедшая Кейт что-то спрашивала, но ушла, не дождавшись ответа. В словах француженки была доля правды. Теперь Лайонин вспоминала каждое слово, произнесенное придворными, всякий намек на неравный брак.

А Ранулф? Он, казалось, презирал общепринятые условности, но любил короля, и честь стояла для него на первом месте. Что, если король станет настаивать на разводе?

Она знала ответ. Ранулф не ослушается повелителя. Разве не он с ненавистью говорил о Симоне де Монфоре, посмевшем восстать против властителя? Мятежник пытался сбросить с трона отца Эдуарда и жестоко поплатился за это. Ранулф – человек благородный и поступит так, как велит ему совесть.

Она попыталась снова взяться за шитье, но руки так сильно дрожали, что пришлось отбросить иглу и нитки. Наглые речи Амисии не давали покоя. Мысль о том, что ее коснется другой мужчина, вызвала дрожь отвращения. Но хватит ли у нее отваги остаться и стать его любовницей? Видеть Амисию законной женой, проводящей каждую ночь в постели мужа? Нет. Только не это.

Лайонин принесли ужин, но она не замечала ни подноса с едой, ни верной Кейт. Она долго бродила по комнате, прежде чем остановиться у окна. Внизу продолжалась обычная жизнь. Слуги, как всегда, суетились, не ведая, что в этот день мир Лайонин разлетелся в осколки.

Казалось, из каждого угла на нее смотрел Ранулф. Доносился его голос. Сияла его улыбка. Как она может не верить ему?