– А где черный лебедь? – спросила я, вспомнив рассказы Эмилиано.

Фабрицио с некоторым удивлением посмотрел на меня своими добрыми глазами.

– Его больше нет, – ответил он.

– Умер? – спросила я.

– Этого я не знаю, – пожал плечами Фабрицио. – Знаю только, что черный лебедь улетел.

– Когда? – допытывалась я.

– Когда умер Эмилиано. Это случилось летним вечером. Неожиданно для всех он вдруг поднялся в воздух и начал кружить над прудом. Сначала он набирал высоту с трудом, но потом поднимался все выше и выше. Садовник видел, как он трижды облетел вокруг всего парка, прежде чем отдалиться, превратившись в черную точку на фоне гор, и окончательно исчезнуть. Садовник клянется, что слышал при этом какое-то странное мелодичное пение, разносящееся по округе, – не очень охотно пояснил Фабрицио.

– Лебеди поют перед смертью, – тихо сказала я.

– Это легенда, – ответил Фабрицио. – Но, как бы то ни было, очень странно, что Эмилиано и лебедь исчезли одновременно.

Легкий ветерок погладил мне щеку, словно нежное касание крыла.

– Нет, не странно, – возразила я. – По-моему, они улетели вместе к другим, более чистым и высоким небесам.

Мне хотелось верить в это на самом деле. Ведь если так, то мой друг все же не настолько одинок в этом бесконечном путешествии в вечности, в холодной, может быть, пустоте.

Фабрицио не стал спорить со мной. Он посмотрел на лебедей и перевел взгляд на озеро, погруженный в какие-то давние свои воспоминания.

– Там, возле пристани, была прежде старая гостиница, – сказал он. – В детстве мы с Эмилиано ходили туда рыбачить и относили улов хозяину. Его звали Моссотти. Он жарил нам рыбу на углях, и мы вдвоем, сидя там под навесом, ели ее, запивая газировкой.

Почему Эмилиано никогда не рассказывал мне этот эпизод, которому Фабрицио придавал такую важность и который нравился мне тем, что приоткрывал чувства, сближающие двух братьев?

– Уходя, Эмилиано унес с собой часть моей жизни, – задумчиво произнес Фабрицио. – У нас была с ним привычка ходить по деревенским остериям, болтать, сидя там, и пить красное вино. Мы говорили с ним обо всем: о книгах, о женщинах, о работе. Даже в зрелом возрасте, хоть и не так часто уже, мы продолжали делать это. Однажды он мне сказал: «Я познакомился с одной девушкой. Ее зовут Арлет. Она покорила мое сердце». В этом старомодном выражении, которое заставило его самого слегка покраснеть, была правда о встрече на всю жизнь. Так я узнал о тебе. И я полюбил тебя, даже еще не будучи знаком с тобою.

Я слушала рассказ Фабрицио, глядя на белых лебедей, которые величаво плавали среди нимф, и глаза мои наполнялись слезами.

Слуга-филиппинец пришел позвать нас, и мы последовали за ним на виллу. Когда мы входили в дом, Фабрицио бросил на меня долгий ободряющий взгляд, и я ответила ему ласковой улыбкой.

В гостиной, где витал едва уловимый аромат ладана, все наследники Монтальдо уже собрались и вместе со своими адвокатами поджидали меня. Эстер сидела за столом на месте, некогда принадлежавшем ее мужу. У Ипполиты Кривелли был усталый и болезненный вид – она казалась старше своей бывшей свекрови. Франко Вассалли смотрел на меня со своим обычным испытующим выражением, а Джанни Монтальдо окинул веселым оценивающим взглядом. Лола и Валли сидели в таких напряженных позах, что, казалось, долго не выдержат ожидания. Я кожей чувствовала напряжение, витающее в воздухе.

Все оделись подчеркнуто элегантно, словно сошли с глянцевой обложки модного журнала. И я не отстала в этом от них. Как и они, я выставляла напоказ великолепный загар, прическу от лучшего миланского парикмахера и модное платье отличного покроя.

Овидий пошел мне навстречу и почтительно указал на кресло. Я уселась с медлительной сдержанностью важной особы, озабоченная тем, чтобы скрыть свое волнение и страх перед этой баталией.

Медленным взглядом я обвела лица присутствующих. Все знаменитое семейство Монтальдо было сейчас в сборе в желтой гостиной, и на этих людей стоило внимательно посмотреть.

Джанни и Франко были сыновьями одного отца, но между ними не было ни малейшего сходства, если не считать маленькой ямочки посреди лба. Они приходились моей дочери дядьями, а Валли, значит, она могла бы звать тетей. Лола была посторонней здесь, по сути дела, была незаконной, но она этого не знала и взирала на меня с оскорбленным видом человека, вскормившего змею у себя на груди. То же самое выражение я, по правде говоря, читала и на лицах всех присутствующих, исключая, может быть, Ипполиту и Эстер. Но и хозяйка дома уже не была столь приветлива со мной, как во время нашей последней встречи. Сейчас она казалась скорее кошкой, защищающей своих котят, чем милой и интеллигентной пожилой дамой. Ипполита же, наоборот, улыбалась мне почти сообщнически. Я сразу поняла, что имею в ее лице верную союзницу. Другие же Монтальдо стояли против меня глухой стеной, как против чужака в их общих владениях, хотя и разоренных порядком междоусобной войной.

Благодаря урокам Декроли и его сотрудников я уже знала все детали реального положения дел и была готова к схватке. Кроме того, мне была известна история всех присутствующих здесь, даже в самых интимных ее аспектах. Это был мой туз в рукаве. Они меня не любили, но я должна была отстоять свои права, используя для этого любые средства. Овидий меня предупреждал накануне:

– Они соберутся там, наточив когти, готовые сообща растерзать тебя. И Эстер будет на их стороне, не заблуждайся на ее счет. Она питает к тебе слабость и любит твою дочь, которая плоть от плоти ее, но не поступится интересами семьи ради вас. Ее главная цель, видимо, в том, чтобы Джанни снова мог войти в дело.

Овидий сам открыл это собрание. Он напомнил, что Эмилиано перед смертью перевел на счет швейцарского финансового общества свою долю акций, что Эстер и Ипполита присоединились к этой операции и что теперь это финансовое общество моя собственность, что делает меня обладательницей самой "большой доли акций «Монтальдо». От моего имени он заявил, что я ищу партнера, готового предоставить мне недостающие шесть процентов, и что при наличии разумного компромисса от такого варианта выиграют все.

– Согласно данному ранее обещанию синьоры Монтальдо, этим партнером, – сказал адвокат, – мог бы стать ее сын Джанни. Не так ли? – поочередно глядя то на мать, то на сына, спросил он.

– Что касается меня, то я не против, – начал Джанни, в то время как у Лолы и Валли позеленели лица. – Но я хочу знать, что я буду иметь взамен.

– Кресло исполнительного директора, – заявила я.

Это был тот самый пост, которого он лишился, когда его исключили.

– Хорошо, – кивнул он. – Но я хочу максимальных полномочий.

Наступила долгая тягучая тишина. Я ждала, что Эстер скажет что-нибудь, но она молчала. Тогда слово опять взял Декроли:

– Это означало бы, что моя клиентка окажется президентом чисто номинальным.

– И все же это было бы прекрасное положение для нее, – бросил Джанни.

– Ну да, совсем как у английской королевы: главенствовать, но не управлять, – прокомментировала я, с трудом сдержав вспышку гнева от этого неожиданного удара ниже пояса. – А все решать будет премьер-министр.

Теперь я понимала, какую почетную, но чисто номинальную роль уготовила мне эта семья в своей фирме. Эстер была явно согласна с этой позицией, и, если бы я воспротивилась, она тут же забрала бы свои акции из моей компании и перевела их своему сыну Джанни. На моей стороне оставалась лишь Ипполита, но этого было явно недостаточно, чтобы победить остальных.

Именно в этот момент, скучающая и усталая, она подала свой голос:

– Я обещала Эмилиано, что буду уважать его волю, – сказала она, – и тот факт, что его больше нет в живых, ничего не меняет. Если он хотел передать свои капиталы Арлет, у него, наверное, были для этого свои основания. Учитывая это, я голосую за нее. Что же касается тебя, Франко, – обратилась она к сидящему напротив сыну, – я надеюсь, что ты сделаешь то же самое. Давайте решим это все поскорей и закроем собрание.

По правде говоря, мне не совсем было ясно, что двигало Ипполитой сейчас, откуда такая неколебимая верность человеку, который был ее мужем всего лишь несколько месяцев, да к тому же давно, больше тридцати лет назад. Объяснение могло быть только одно: она все еще пыталась искупить свое прошлое.

– Я тоже в свою очередь хочу спросить, что я буду иметь в обмен на доверие Арлет, – сказал Вассалли.

– Телевизионную сеть Монтальдо. И все провинциальные газеты, – выстрелила я в упор.

Это было в точности то, о чем мы договорились с Овидием. Речь здесь шла о сухих ветвях, о тех убыточных на сегодняшний день секторах, которыми я могла поступиться.

Франко Вассалли кивнул:

– Это хорошее предложение.

– Но этого недостаточно для синьорины Аризи, если наша мама не окажет ей свое содействие, – заявила Валли, обратив к матери умоляющий взгляд. – Разве не так, мамочка?

Эстер молчала, и я понимала раздиравший ее душу конфликт, конфликт между разумом и чувством. Она была женой великого предпринимателя и умела ценить способности людей. Главное для нее было спасение издательства, и она верила в способности Джанни повернуть судьбу всего дела в более благоприятную сторону. И вот теперь все зависело от нее.

Я почувствовала, как сильная рука Овидия сжала мое плечо. Никто не рискнул нарушить молчание. Все ждали, что скажет Эстер. Но она продолжала молчать.

На пике невыносимого напряжения тишину прервала Лола:

– Это папино издательство. Это достояние нашей семьи.

Реплика была произнесена так взволнованно и патетично, с таким расчетливым пылом театральной актрисы, что я бы не удивилась, если бы присутствующие зааплодировали. И возможно, они готовы были уже это сделать, но только я не дала им для этого времени.

– Значит, по-вашему, тот, кто не принадлежит к семье, должен быть исключен? – Я вперилась глазами в Эстер, делая упор на каждом слове. – Но вы ведь не собираетесь следовать этому критерию? Не так ли, синьора Монтальдо?