Звева Модиньяни - Черный лебедь

Она закусила нижнюю губу.

– Ты же мне обещала…

– Что обещала? – улыбнулась я.

– Что мы пойдем с тобой гулять.

– А ты, значит, передумала. Что ж, очень жаль. – Я изобразила разочарование.

– Почему это я передумала? – закричала Эми. – Ничего я не передумала. Я хочу гулять с тобой! – Она побежала мне навстречу и обняла меня, наполнив дом своим серебристым смехом.

Недовольное выражение исчезло, и ее личико светилось радостью.

Я поговорила с адвокатом Декроли, продумала свои честолюбивые планы и могла теперь полностью посвятить себя своей дочери, этому солнечному утру, которое ожидало нас, бесконечной болтовне с ней о легкомысленных и незначительных вещах, но исключительно приятных.

Через несколько минут, держась за руки, мы вышли из дома.

– Мамочка, куда мы пойдем? – спросила дочь.

– Куда ты захочешь, – снисходительно ответила я.

– Пешком или на Камилле? – продолжала расспрашивать она.

Эми тоже называла мой автомобиль Камиллой. Многие вещи у нас имели имена; стиральная машина звалась Гвендалина, холодильник – Бернардо, а миксер – Джиг-Робот.

Камилла стояла все там же, у тротуара, где я поставила ее накануне вечером, когда вернулась из Римини. Я прошла рядом с машиной и дружески похлопала ее по капоту.

– Пойдем пешком, – решила я. – Это приятно, удобно, экологично и, главное, полезно для здоровья.

– Привет, Камилла, – поздоровалась с ней Эми. – Сегодня у тебя выходной, – добавила она, подражая Федоре, – можешь делать что хочешь.

– Начнем с новостей, – предложила я. – Пойдем купим газеты. – Я показала на газетный киоск на углу, на другой стороне улицы.

– Можно мне тоже выбрать для себя газету? – спросила Эми.

– Ну, конечно. – Если бы сегодня она попросила у меня луну с неба, я бы нашла способ ее достать.

Мы направились через дорогу. В нескольких шагах от тротуара я услышала крик: «Берегитесь!»

Я увидела, как Эми вспрыгнула на тротуар, на который я инстинктивно ее вытолкнула, душераздирающий крик разорвал мой слух, и ревущее железное чудовище бросило меня в пустоту. И наступила тишина…

Я не знала, где нахожусь и что со мной, но я двигалась. Или, вернее, что-то двигалось подо мной. Единственное, в чем я была уверена, – это рука Эми, которую я сжимала в своей. Я слышала какие-то далекие шумы, таинственные отголоски. Я словно бы стояла на эскалаторе, который двигался в темноте. Скрежет зубчатых колес, по которым бежала лента транспортера, болезненно отдавался у меня в голове.

Я издала стон, который лишь усилил мои страдания.

– Кажется, она приходит в себя, – радостно сказал голос, который доносился откуда-то из темноты.

Боль неизмеримо усилилась.

– Слух начинает восстанавливаться, – сказал тот же голос. – Завтра мы сделаем еще одну пункцию. Все остальные анализы хорошие.

Маленькая ручка дочери в моей руке была для меня сейчас единственным утешением.

– Арлет, – позвал женский голос. – Арлет, ты меня слышишь?

Кто такая Арлет? Боль была не такая ужасная теперь, но все еще очень сильная.

– Мне плохо, – пожаловалась я неизвестному.

– Она говорит, – сказал прежний голос.

Я утонула в пустоте, в то время как чернота перед глазами постепенно рассеивалась, превращаясь в молочно-серую пелену. Я находилась в тумане или в облаке? Боль была терпимой. Сквозь серую дымку проступил большой освещенный диск. Это были часы, показывавшие четыре. Они выплыли из тумана и вернули меня к действительности. Меня везли на каталке.

Когда мы с Эмилиано вышли из аэропорта Линате, такие же круглые часы показывали четыре. Мы возвращались тогда из нашего первого путешествия в Париж.

В самолете, летящем в Милан, мы сидели один напротив другого, разделенные столиком, подобным тем, что в вагоне-ресторане Восточного экспресса. Эмилиано положил на его блестящую поверхность кипу бумаг, которые внимательно изучал. Он оторвался от них, чтобы сказать мне, что я изменяю его жизнь и его восприятие мира. Я сказала ему в ответ, чтобы он не смеялся надо мной, и спросила, продиктовано ли это его поведение стандартной техникой обольщения, которую он использует со всеми женщинами, или это какой-то запасной вариант.

Я попросила его отпустить мою руку, которой он уверенно завладел и от которой, казалось, не имел намерения отказаться. Он сжимал мою руку и бросал на меня страстные взгляды, шепча какие-то любовные слова.

– Я больше не отпущу тебя, – сказал он с юношеской пылкостью, словно это было с ним в первый раз.

– А с чего ты взял, что я согласна? – с вызовом спросила я.

– Я это знаю, и довольно, – решительно заявил он.

И он был прав. Я чувствовала, что готова идти за ним на край света, что сделала бы все, что он захотел. Он нравился мне, я любила его. Меня все увлекало в нем: как он говорил, как двигался. Даже в этой его угловатой юношеской дерзости было что-то, что околдовывало меня.

Эмилиано отодвинул в сторону бумаги и взял мою вторую руку, как бы держа меня в своем плену.

– Я спрашиваю себя, как я мог жить без тебя все эти годы, – сказал он, нежно глядя в мои глаза.

– Но ты ведь даже не знал моего имени, – отшутилась я.

Стюардесса принесла нам бутылку шампанского в серебристом ведерке со льдом. Это был единственный момент, когда я почувствовала неудобство при мысли, что эта девушка, должно быть, видела подобные сцены много раз.

Ее отстраненная улыбка и та изящная ловкость, с которой она управлялась с сервировкой, свидетельствовали о высокой профессиональной выучке.

– Я все знаю о тебе, – сказал Эмилиано, когда стюардесса ушла.

– Послушаем, – подстегнула я.

– Диплом с отличием филологического факультета. Принята в издательство корректором. Краткая стажировка в отделе документации. Через шесть месяцев редактор в «Универсо Донна». Через год перешла в «Оридзонти» с повышением. После курсов повышения квалификации специальный корреспондент. Продолжать? – спросил он.

– Давай, – с вызовом сказала я.

– Ты была специальным корреспондентом вплоть до дня твоего увольнения. В прошлом, – продолжал он, – у тебя был роман, довольно серьезный, но не очень пылкий, с архитектором Джованни Полетти, консультантом одной нашей книжной серии. Ты бросала его и снова сходилась с ним пару раз. Потом связалась, но тоже не слишком прочно, с Арриго Бьонди, фотографом из «Оридзонти». Потом, примерно год, не встречалась ни с кем. Некоторые ухаживали за тобой, но не добивались успеха.

Я вспыхнула от унижения и злости.

– Досье собрано по всем правилам. – Я вырвала свои руки из его рук с энергией и силой, на которые не считала себя способной. – Значит, твои информаторы следили за мной даже в спальне, – рассердилась я.

– Эмилиано примирительно улыбнулся.

– В твоем случае они ограничились поверхностным наблюдением. Не верится, что я разговариваю с журналисткой, которой должны быть известны некоторые механизмы добывания информации.

– Гнусные, подлые! – вспылила я. – И коварные, – добавила я, пока он молча наливал мне выпить.

– Ты и вправду не знала, что многие фирмы заводят досье на своих служащих? – удивился он.

– Я считала это полицейским методом, давно вышедшим из употребления, – сказала я.

Эмилиано разразился смехом.

– Тогда они правильно сделали, что уволили тебя, – шутливым тоном сказал он. – В мире, построенном на вымогательстве и шантаже, определенная информация является необходимой. Я лично приказал убрать подслушивающие устройства из моего кабинета, но не уверен, что они не установлены в других помещениях нашего издательства. Таков мир, в котором мы живем, таковы правила игры, в которую мы играем.

– Постыдные правила, – обрушилась я на него.

– Не стану спорить, – согласился он. – Это, однако, не меняет существа дела.

– Уверена, что именно твои сестры заправляют этим деликатным отделом, – с презрением заявила я. – Если это вообще не их изобретение.

– На этот раз должен тебя разочаровать, – сказал он. – Идея принадлежала отцу. Он считал, что его издательство – это одна большая семья, где не должно быть секретов.

– Свои, тем не менее, он крепко держал при себе, – ядовито заметила я.

– Полагаю, что да, – согласился Эмилиано.

Самолет пошел на посадку и через десять минут приземлился. В стороне от летного поля нас ожидал роскошный лимузин. Было четыре часа пополудни.

– Думаю, мы больше никогда не увидимся, – сказала я, направляясь к стоянке такси.

Я чувствовала себя уязвленной, разъяренной этим грубым вмешательством в мою личную жизнь.

– Мы еще увидимся с тобой, Арлет. И намного раньше, чем ты воображаешь, – пообещал Эмилиано.

Он повернул меня к себе и крепко поцеловал, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей, поцеловал так нежно и настойчиво, что у меня захватило дух.

– Отвези синьору домой, – приказал он шоферу.

Улыбнулся мне и добавил:

– А я возьму такси и поеду в издательство. Отдыхай. В восемь я за тобой заеду. Поужинаем вместе.

– Меня не будет дома, – солгала я в попытке вернуть хоть часть своего достоинства.

– Держу пари, что будешь, – возразил он, продолжая улыбаться.

И тут лицо Эмилиано расплылось и странным образом превратилось в лицо моей матери, которая, склонившись, нежно смотрела на меня.

– Час, – прошептала я, едва улавливая звук своего голоса.

– С возвращением, – сказала она.

– Что со мной? Где я была?

– Ты была в коме целых две недели. Сегодня ровно четырнадцатый день.

– Что со мной произошло? – спросила я.

– На тебя наехал грузовик. Возле нашего дома. Помнишь?

– А Эми? Где она? – спросила я, боясь, что с ней что-то случилось.

– Она дома. С ней все в порядке.

– А я где?