Объективно оценивая свое супружество, она понимала, что Эдисон Монтальдо был не худшим из мужей. Он вел себя так же, как большинство мужчин его круга: за внешней благопристойностью, формальным уважением к святости семейного очага стояли постоянные интриги и связи на стороне, более или менее длительные. Все это она безропотно терпела, хотя деньги, которые она принесла ему в приданое, давали ей материальную независимость.

Эдисон до женитьбы на Эстер Фаббри был мелким типографским служащим. Отец Эстер, человек очень состоятельный, решил отдать ему в жены свою дочь, чтобы покрыть браком бесчестье, нависшее над семьей вследствие ее связи с Витторио Донегани Тестой, молодым и распущенным отпрыском одной знатной моденской семьи. Юная Эстер познакомилась в его компании с азами плотской любви и с вошедшим тогда в моду кокаином. Но семья Донегани Тесты оказалась весьма снисходительной к своему сыну. Мальчика пожурили за легкомыслие и срочно отправили за море, а Эстер осталась в Модене со своим «бесчестьем», о котором тут же затрещали все злые языки. Скорый и решительный в поступках отец тут же выдал ее за Эдисона Монтальдо, и пересуды прекратились.

Эстер пошла на этот брак сознательно. От Монтальдо у нее родилось трое детей, но зачаты они были скорее по долгу, чем по любви.

Супружеская верность, которую ей не стоило большого труда соблюдать, все эти годы была полезна ей, поскольку, кроме спасения души, гарантировала еще и здоровье. По крайней мере, таково было мнение врачей, которые обнаружили у нее болезнь сердца. Заводить новых детей они категорически запрещали.

– Не шевелитесь! Оставайтесь неподвижной, – услышала она вдруг рядом взволнованный мужской голос, который вывел ее из дремоты. – Ваша хрупкая и драгоценная красота – еще одно верное доказательство существования бога.

С удивлением Эстер открыла глаза и, приложив к ним руку козырьком, защищаясь от солнца, взглянула на стоявшего перед ней мужчину.

Сверкающие отблески солнца на воде ослепили ее, и она скорее почувствовала, чем увидела контуры его сильного мускулистого тела. Когда же очертания фигуры, поначалу размытые и нечеткие, сделались резче, Эстер восхитилась красотой этого незнакомца, словно материализовавшегося из ничего. У него был мощный торс, длинные ноги, крепкие, как колонны, и открытое сердечное лицо.

– Добрый день, – поздоровался мужчина, с улыбкой глядя на нее.

И она почувствовала себя в плену обаяния, которое эта улыбка производила на нее. Она хотела что-то сказать, строго спросить, почему он находится в частном владении, но вместо этого ответила на приветствие слабой улыбкой и томным взглядом.

В этот момент она жила вне реального мира: в ее памяти, в ее сознании не было и мысли ни о семье, ни о детях, ни о муже. Оказавшись вдвоем с этим незнакомцем на пустынном пляже сентябрьским утром, она точно снова стала девушкой, ничем не связанной и жаждущей любви. Эстер ощущала мощный ток чувственности, исходящий от этого мужчины, и была готова ответить на него.

Она грациозно поднялась с шезлонга и встала напротив мужчины, который по-прежнему улыбался ей. Эстер хотела заговорить с ним, но не нашла слов и, чтобы разрядить ситуацию, в смущении бросилась в воду и быстро поплыла от берега.

Бодрящая прохладная вода успокоила ее. Но когда через несколько минут она вышла на берег, то не увидела незнакомца на пляже: мужчина исчез также внезапно, как и появился.

Вместо него Эстер увидела свою золовку Полиссену и двух старших детей, Эмилиано и Валли, которые спускались от виллы на пляж. Полиссена заметила, что Эстер бросает по сторонам тревожные взгляды.

– Ждешь пиратов? – пошутила золовка, снимая сарафан.

У нее было сухое тело несколько мужского склада, и только груди, чрезвычайно развитые, опровергали это первое впечатление.

Эстер ничего не ответила. Она стояла с отсутствующим видом, устремив узор на сверкающую морскую ширь. Уж не магическое ли очарование моря нарисовало ей образ таинственного мужчины, который так ее взволновал? Но воспоминание о нем было так живо и вызывало в ней такую трепещущую радость, что просто видением это быть не могло.

В тот вечер Эстер ужинала в ресторане «Пескаторе» с Этторе и Эмануэлой. Детей она оставила под надзором Полиссены и чувствовала себя свободной и счастливой.

Этторе и Эмануэла Франци были парой спокойной и очень счастливой. Этторе, преуспевающий сорокалетний антиквар, был склонен к полноте и чрезвычайно любил хорошо поесть. Его добрые улыбающиеся глаза выражали симпатию и сердечность, Эмануэла с чувственным лицом, обрамленным густой копной золотистых волос, как на картинах Тициана, была убеждена, что вызывает восхищение у мужчин.

Разговор зашел об Эдисоне и его поездке в Соединенные Штаты.

– А у тебя не было желания поехать с ним? – спросил Этторе у Эстер, одновременно отдавая, должное изысканной рыбной закуске.

Нью-Йорк и вообще Америка уже несколько лет занимали его мысли. Они могли расширить сферу его деятельности как антиквара. Он постоянно переписывался с одним коллегой из Манхэттена, которому с большой выгодой продал несколько старинных вещичек. Богатые американцы сходили с ума от итальянского антиквариата. В Америке Этторе Франци мог бы найти немало денежных клиентов. Жить он предпочитал в своей родной Пизе, где он родился и вырос, но короткое пребывание в Нью-Йорке представляло бы для него большой интерес.

– Я бы не прочь была отправиться туда с мужем, – кивнула Эстер, – но я ужасная трусиха. Оказаться посреди огромного океана, бесконечно далеко от берегов – эта мысль приводит меня почему-то в ужас, – призналась она.

– Что же тебя так пугает? – вмешалась Эмануэла.

Эстер положила вилку и улыбнулась.

– У нас с Эдисоном трое детей. Если мы поедем вместе, и корабль потонет, с кем они останутся?

– Надеюсь, ты шутишь, – укоризненно сказала Эмануэла.

– Естественно, – солгала Эстер, согласившись с подругой, которая не имела детей и не могла ее понять.

Один официант появился у их столика с блюдом, на котором лежала рыба, жаренная на углях, и начал раскладывать порции по тарелкам, в то время как другой налил в хрустальные бокалы легкое белое вино.

В этот момент Эстер подняла глаза и увидела мужчину, которого встретила сегодня на своем пляже. Он сидел один за столиком в углу и пил из стакана молодое кьянти. На нем была голубая тенниска, которая оттеняла его загорелую кожу. Незнакомец с восхищением неотрывно смотрел на нее.

Их взгляды встретились. Он улыбнулся и слегка наклонил голову, приветствуя ее. Эстер вспыхнула и тут же почувствовала, как у нее закружилась голова.

Этторе, сосредоточенно наблюдавший, как официант раскладывает рыбу, ничего не заметил, но Эмануэла тут же уловила этот необычный обмен взглядами, улыбку и румянец на щеках Эстер.

– Ты с ним знакома? – с любопытством спросила она.

Эстер отрицательно покачала головой. Потом призналась:

– Я его встретила сегодня утром на пляже.

Этторе, забыв на мгновение о рыбе, вступил в разговор, сообщив известные ему сведения.

– Он живет на вилле Памфили, – объяснил антиквар. – А приехал вчера вечером на синей «Ланче». Если не ошибаюсь, он из Рима. Какой-то друг или дальний родственник старого князя Памфили.

– Вряд ли! – покачала головой Эстер. – Мне показалось, что у него не романский выговор. – И тут же прикусила язык, сообразив, что проговорилась.

– Так вы уже и разговаривали? – ехидно осведомилась подруга.

У мужа и жены Франци был небольшой летний домик за мысом, который ограничивал владения Монтальдо. С террасы их дома виднелась въездная аллея виллы Памфили, принадлежащая Асканио Памфили, восьмидесятилетнему старику, очень богатому и не имеющему наследников. Обычно гостеприимный хозяин принимал на ней своих римских друзей, но в это лето князь Асканио не приехал. Возможно, он стал уже слишком стар для путешествия в Кастильончелло. Однако в начале сентября виллу снова открыли, вероятно, чтобы принять того одинокого гостя, который сидел сейчас неподалеку от Эстер и ее друзей.

– Так ты говорила с ним или нет? – настаивала Эмануэла, которую снедало любопытство.

Эстер опустила глаза и в замешательстве ковыряла вилкой рыбу на своей тарелке.

– Мы встретились на пляже и поздоровались. Вот и все, – наконец объяснила она.

– А он видный мужчина, – заметила Эмануэла, и глаза ее заблестели.

Уязвленный этим утверждением, Этторе укоряюще посмотрел на жену своими добродушно-круглыми глазками.

– Даже пошутить нельзя, – засмеялась она, обращая все в шутку.

– У него вид человека очень одинокого, – заметил Этторе.

«Лучше быть одному, чем вместе с кем попало», – пришло на ум Эмануэле, очарованной незнакомцем.

Эстер молчала, стараясь скрыть свое беспокойство. Но стоило лишь ей поднять голову, как она снова встретилась глазами с этим мужчиной.

– А ты произвела на него впечатление! – с оттенком зависти воскликнула Эмануэла.

Когда мужчина покинул зал ресторана, их беседа продолжилась, но для Эстер было мучением участвовать в этом обмене банальностями. Она хотела лишь одного: лелеять в одиночестве воспоминание о чудесной, хотя и кратковременной встрече. Незнакомец словно околдовал ее, и желание снова встретиться с ним вытесняло все другие чувства. Кровь бурлила в жилах, сердце лихорадочно билось.

– Тебе нехорошо, – забеспокоилась Эмануэла, видя, что на лбу подруги выступила испарина, и она то краснеет, то бледнеет.

Она была в курсе, что у Эстер больное сердце.

– Я чувствую себя неплохо. Спасибо, – успокоила Эстер встревоженных друзей. – . Возможно, немного устала. Не беспокойтесь.

Они вместе дошли до калитки сада и расстались. Эмануэла и Этторе проводили взглядами ее стройную фигуру, удаляющуюся по аллее, сели в машину и уехали. Тихо шагая по белому гравию дорожки, на который падала тень от цветущих кустов, Эстер слушала ничем не нарушаемую ночную тишину. Из больших окон гостиной первого этажа на живую изгородь из бугенвиллей струился мягкий свет. Свет зажгли для нее, зная, что она вернется поздно. Тихо журчащий фонтан посреди овальной цветочной клумбы дополнял таинственное очарование ночи.