— Да, нетрудно. — Джулиан выпрямился, пристально уставился в глаза Стоуну. — Опиши его.

— Я уже говорил, что не видел его вблизи. Но попробую вспомнить. Серые волосы — или то, что осталось от них. Сутулые плечи — черт возьми, да он был стар, как замшелый пень. Бакенбарды, скрипучий голос. Это все, что я помню.

— Этого достаточно. — Джулиан задумчиво потер подбородок. — Фовей — порт на западе отсюда. Вот объяснение тому, что я никогда не встречал его. Я знаю те две пивнушки, о которых ты говорил, хотя никогда не заходил ни в одну из них. «Океан» располагается на пристани, а «Бухточка» — примерно через милю дальше по берегу реки.

— Да. Но тебе не следует появляться там, где может оказаться Маккол со своей саблей. Он бывает в каждой из этих пивных три или четыре раза на дню, выпивая и расспрашивая о тебе. Так что держись подальше от тех мест, Мерлин, иначе попадешь в беду.

— Нет, я поищу Барни. Это Маккол ищет неприятностей. — Джулиан взглянул на Аврору, которая побелела как полотно, и нахмурился.

— Ты должен извинить нас, Стоун, — резко сказал он. — Моя жена выглядит усталой после нашего путешествия. Я хочу проводить ее наверх. Кроме того, наше дело на сегодня решено.

— Да?.. — Стоун, казалось, придерживался совсем другого мнения, но ничего больше не сказал. — Я пойду. Даниелю не надо провожать меня.

Потом засомневался, быстро взглянув на Аврору.

— Помни, о чем я сказал, Мерлин. Маккол охотится за тобой, и сейчас он хорошо вооружен, потому что знает твое уязвимое место. Не дай ему воспользоваться этим оружием. — С этими словами Стоун вышел.

— Аврора? — Джулиан подошел к жене и приподнял ее подбородок. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я считала, что со мной все в порядке, — справилась с собой Аврора. — Но навязчивая идея, которая овладела этим животным, — во что бы то ни стало убить тебя… — Она тяжело вздохнула: — Стоун имел в виду меня, когда говорил об уязвимом месте?

— Не обращай внимания, это не должно тебя беспокоить. Со мной все будет в порядке, так же, как и с тобой. Я позабочусь об этом.

— Ты же человек, Джулиан, а не Бог. Как ты можешь быть таким самоуверенным?

— Потому что я уверен в этом. — Джулиан улыбнулся краем рта. — Значит, ты считаешь, что я не Бог. А я уж подумал, что ты уподобляешь меня языческом божеству.

— О черт, Джулиан! — Рука Авроры сжалась в кулак и уперлась в плечо мужа. — Оставь наконец ев красноречие и самонадеянность. Мы же говорим о жизни, а не об игре.

— Знаю. — Джулиан стал серьезным и поднес ее кулачок к своим губам. — Я пытался сказать тебе об этом с самого начала. Но ты меня не слушала.

— Мне казалось, что такого просто не может быть в действительности.

— И вот мы столкнулись с этим. — Дыхание Джулиана коснулось ее пальцев. — Но все равно еще нет необходимости впадать в отчаяние. Я же довольно долго выживал в таких ситуациях, поэтому собираюсь и дальше поступать так же. Так что тебе ни о чем не нужно волноваться. Я обещал, что обеспечу твою безопасность, — и сдержу свое слово.

— Кого ты подбадриваешь, меня или себя? — Пылкая, Аврора не желала успокаиваться. — Ты повторяешь эту клятву постоянно с того дня, когда попросил моей руки, словно тебе самому нужно убедить себя в собственной надежности. Почему? Я же никогда не подвергала сомнению твое слово, и ты никогда не ошибался и всегда принимал нужные меры, чтобы обеспечить мою безопасность. Или ты думаешь, что меня это не касается и не мое дело указывать тебе на твое самомнение? Неужели ты считаешь, что был еще кто-то, кого ты не смог защитить в полной мере? Если так, то я могу предположить, что этим человеком мог быть только Хьюберт.

Аврора почувствовала, как напрягся Джулиан, но, несмотря ни на что, продолжала добиваться цели. Под ее ласковыми пальцами на его щеках ходили желваки.

— Джулиан, ты не забыл своего брата. Ты пытался обеспечить его безопасность всеми возможными способами. Ты предложил ему в качестве защиты свою дружбу, уважение и порядочность — и это в семье, где существовали только жадность и своекорыстная ненависть. Ты охотно предложил бы ему свою жизнь, если бы это было в твоих силах. Но ведь это не в твоей власти. Некоторые силы просто настолько могучи, что их не преодолеть даже такому надежному защитнику, каким, например, являешься ты. Хрупкость тела — одна из этих трагических сил, которая и определила судьбу Хью. Он был больным, Джулиан, слишком больным и слабым, чтобы бороться. И это очевидный факт, изменить который не в наших силах. Поэтому ты должен перестать обвинять себя. Так позаботься обо всем и обо всех, о чем и о ком ты сможешь позаботиться: обо мне, о своих слугах, о сокровище, которое тебе надо вернуть на место, о жертвах, спасенных тобой. И о Хью тоже — о его принципах, сострадании, душе. Правда, всегда некоторые цели будет слишком трудно претворить в жизнь, даже для тебя. Ведь не все превратности судьбы подвластны тебе. Но, Джулиан, это обстоятельство не должно расслаблять тебя, оно и делает тебя человеком.

Волны напряжения опоясали спазмами горло Джулиана.

— Также ради тебя самого, — продолжила Аврора, — твоего будущего и твоей судьбы я не позволю тебе подвергать себя опасности, словно твоя собственная жизнь не имеет для тебя никакого значения. Она имеет значение для меня.

К ее собственному удивлению, горячие слезы хлынули у нее из глаз и потекли по щекам.

— Джулиан, я люблю тебя. — Она попыталась справиться с рыданиями. — И ты нужен мне.

— И ты тоже нужна мне — сейчас. — Чувство захлестнуло его, голос стал хриплым. Он резко повернулся, толчком захлопнул дверь и закрыл ее на засов. После этого поднял Аврору на руки и отнес на диван.

— Но я имела в виду не это, — запротестовала Аврора, мотая головой.

— Я знаю. — Джулиан ухватил подол ее платья, стараясь стащить его через голову нетерпеливыми движениями. — Но только так я могу заглушить все твои страхи, сомнения и волнения. Только так я могу побороть твою боль и заполнить всю твою пустоту.

— И свою? — тихо спросила Аврора, ища его лицо.

— Да, — хрипло согласился он. — И мою. Джулиан опустил Аврору на подушки. Его пальцы ненадолго задержались на обнаженных бедрах жены, а потом он стал расстегивать пуговицы на своих панталонах.

— Не прогоняй меня.

— Я не в силах этого сделать, — шепнула Аврора, в ее глазах отражалась страсть.

Джулиан тяжело вздохнул — и потом резко выдохнул:

— Наверное, я не смогу ждать.

— Значит, и не надо ждать. — Она распахнула объятия навстречу ему.

Джулиан любил Аврору как дикарь, погружаясь в нее с сокрушающей силой, подстегиваемый исступленным голодом, который он не мог ни понять, ни сдержать. Он выкрикнул имя жены, вместе с ней возносясь к звездному сиянию безумного наслаждения…

Джулиан едва переводил дух, его сердце бешено колотилось. Слияние страсти с предшествующими этому событию волнующими признаниями оказалось для него более тяжелым испытанием, чем он мог вынести.

Медленно тянулись минуты.

По спокойному дыханию Авроры Джулиан догадался, что она заснула. Медленно он приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на прекрасное лицо жены, ее влажные ресницы веером покоились на щеках, словно лучи красно-золотого пламени.

Бог помог ему, он был безумно влюблен.

То, что начиналось как восхитительное приключение — страсть и цель, требующие соблазнительного и невероятного союза, — за несколько дней переросло в нечто гораздо большее, чего он никогда не мог представить в своих самых необузданных фантазиях.

Его жена влюбилась в него.

Даже воспоминание о признании Авроры сдавило грудь Джулиану и разрушило все смешные возражения, которые он выдвигал про себя в пользу своей независимости. Было бы абсурдно притворяться, будто ничего не изменилось, что признание Авроры, несмотря на всю его искренность и трогательность, ничего не меняет.

Он был бы обманщиком и дураком.

Джулиан медленно поднял руку, лаская тыльной стороной ладони нежные щеки жены. Если признаться, то он хотел услышать эти слова — и жаждал чувства, которое породило их. Джулиан наслаждался тем, что Аврора отдала ему свое сердце, и получил несравненное удовольствие, услышав, как она вслух произнесла эти слова. Даже его тело горячо реагировало на ее слова, каждый раз взрываясь все сильнее и сильнее, когда Аврора рассказывала о своих чувствах.

Он считал, что это сильное притяжение между ними основывалось на плотском влечении. Для Джулиана разумным объяснением происходящего было то, что пылкость Авроры и ее красота возбуждали это небывалое и ненасытное желание у него.

Теперь очевидно, что здесь замешано нечто более значительное.

Одно лишь желание, независимо от его силы, не могло объяснить ту нежность, которую он чувствовал, когда наблюдал, как Аврора познает мир, отправляется навстречу первому приключению, радуется первой победе, испытывает в первый раз страсть. Но и это не могло объяснить его собственную возрастающую потребность делить с ней жизнь. Ему было необходимо, чтобы Аврора была каждую секунду рядом с ним. Джулиан познакомил ее с теми сторонами своей жизни, к которым прежде не допускал никого, не говоря уж о том, чтобы самому предложить кому-то узнать о них: встречи со Стоуном, экспедиции за трофеями, рассказы о своем прошлом.

Помоги ему Бог, он беседовал с ней даже о Хью. Джулиан никогда не чувствовал потребности обсуждать с кем-либо этот вопрос, отчасти потому, что для него это было слишком болезненно, а отчасти потому, что ему никогда не встречался человек, с которым бы он захотел поделиться чем-то личным. Физическая близость — это одно, а душевная — совсем другое.

Хотя к Авроре это не относилось.

С ней стали возможными даже поездки в Морленд. Надо заметить, что всякий раз, когда Джулиан вспоминал об этом мавзолее, в котором он провел свое детство, дом вызывал у него только чувство пустоты и боли. Теперь при воспоминаниях о Морленде Джулиан представлял не жестокие стычки со своим отцом, а увлекательные мгновения, проведенные в объятиях Авроры.