—Обожаю, когда моя девушка сыплет бейсбольными терминами. — Митч поднял ее ногу повыше и поцеловал лодыжку. — Я заберу свою долю дневников, почитаю на ночь.

—У тебя самого был тяжелый день. Думаю, и после свадьбы не будет поздно, — Роз закинула голову и закрыла глаза, когда Митч провел большим пальцем по ее горлу. — Но если ты уйдешь, кто будет массировать мне ноги?

—Моя взятка сработала, как я и надеялся.

—Тебе не нужны никакие взятки. Я надеялась, что ты останешься.

—Так уж случилось, что мой парадный костюм лежит в багажнике.

Не открывая глаз, Роз улыбнулась:

—Люблю предусмотрительных мужчин.

—Просто я не был уверен, что в доме найдется место для мужчины. Канун свадьбы, женские ритуалы.

—Мы начали ритуальные игры утром в салоне и продолжим завтра. Стелла с Логаном будут прелестной семьей, правда?

—Они уже семья. А как достойно мальчики дали отпор Кларисс! Я наслаждался их поведением, твоими элегантными выстрелами и финальным ударом Харпера.

—Мы все были изумительно грубыми, правда? Разумеется, Кларисс больше не станет с тобой общаться, не поможет тебе с твоей книгой.

—Меня это не волнует. И вряд ли кузине Рисси понравится то, что я напишу о ней.

—Зато это наверняка понравится мне. Митч, она знает. Она знает, кто такая Амелия и что с ней случилось. Думаю, всегда знала... Боюсь, она уничтожила дневники, в которых было хотя бы малейшее упоминание об Амелии. Все, что касается Харпер-хауса, для Кларисс священно. Мы должны принимать это во внимание.

—Для размножения мне хватит нескольких семян.

Роз открыла глаза.

—А ты умный. Обожаю, когда мой парень сыплет садовыми терминами.

—Ты еще и половины обо мне не знаешь, Розалинд. Ты соблазнила меня своими ножками.

—Ножками?

—Я с ума по ним схожу. Никогда не знаешь... — Митч медленно стянул один толстый носок, — что там найдешь. Ах! — Он погладил кончиком пальца бледно-розовые мерцающие ногти. — Сюрприз, сюрприз!

—Один из моих маленьких секретов.

Митчелл провел губами по ее ноге.

—Обожаю секреты.

Он чувствовал себя необыкновенно могущественным, соблазняя сильную женщину, наблюдая, как она постепенно уступает и наконец капитулирует. Едва заметная дрожь и тихий вздох безумно эротичны, если помнишь, что эта женщина никогда не сдается.

От влечения к страсти, от страсти к любви. Путешествие, которое он не планировал, в которое не собирался снова отправляться. И вот пожалуйста. Лаская Роз, он точно знает, что ласкает единственную женщину, с которой хочет прожить оставшуюся жизнь. И непонятно, как он прожил столько лет, не ведая о ее аромате, звуке ее голоса, завораживающей, бархатистой коже.

Когда Роз приподнялась, обвила руками его шею и прижалась теплыми губами к его губам, сердце Митчелла чуть не выпрыгнуло из груди.

—Я могу увидеть тебя в непроглядной тьме. Я могу услышать тебя за тысячи миль.

Господи, какую бурю чувств вызывают просто слова и самые легкие прикосновения! Розалинд чуть не задохнулась от любви, от благодарности за эту любовь, за то, что нашла ее, когда уже и не надеялась.

Она будет бережно хранить эту любовь. Хранить Митча.

Роз обняла ладонями его лицо, повернула так, что их глаза встретились.

—Труднее любить, когда многое уже испытала, много знаешь. И в то же время сейчас чувства ярче, сильнее. Я хочу, чтобы ты знал, как я тебя люблю. Ярко и сильно.

—Вряд ли я теперь смог бы жить без тебя, Розалинд.

—Хорошо, — она легко поцеловала Митча. — Хорошо, — повторила она и крепче прижалась губами к его губам.

Роз обвилась вокруг него, вдыхая запах его волос и кожи, испытывая невыносимую нежность и медленно вскипающее возбуждение. Не отрываясь от его губ, Розалинд расстегнула пуговицы, разжала руки, чтобы Митч смог сбросить рубашку и прижаться теплым телом к ее груди.

Он опустил ее на диван, лаская руками, губами ее грудь, плечи, шею, ее невыразимо изящное тело, давшее жизнь трем сыновьям... Он на мгновение прижался щекой к ее животу, изумляясь, за что ему подарена эта женщина, такая полная жизни, такая неотразимая.

Роз гладила его спину, словно скользя на волнах своих ощущений. Ее руки лениво опустились к пуговице его джинсов, и она почувствовала, как он хочет ее, как дрожит от предвкушения и желания.

Они нетерпеливо сорвали друг с друга остатки одежды. Роз оседлала его и, утопая в бутылочно-зеленых глазах, медленно вобрала в себя.

—О господи!

Стиснув ногами его бедра, вцепившись в спинку дивана и еле сдерживаясь, она увлекла Митча в медлительную утонченную пытку. Его ладони скользили по ее телу, пальцы отчаянно впивались в нее и наконец оказались на груди.

Роз содрогнулась, откинула голову... Их руки сомкнулись, пальцы переплелись, глаза закрылись, она перестала сдерживаться и помчалась к победному финишу.


Проснулась Розалинд в четыре часа утра. Слишком рано для пробежки, слишком поздно, чтобы уговорить себя снова заснуть. Она полежала немного в безмолвной темноте, удивляясь, как быстро привыкла к Митчу в своей постели. Он совершенно не стеснял ее, ей не пришлось приспосабливаться. Даже спросонья она не удивлялась, находя его рядом, ей не казалось странным начинать новый день с другим человеком в своем личном пространстве. Она привыкла по очереди пользоваться ванной комнатой и непринужденно разговаривать — или молчать, — пока они одевались.

Может, все кажется естественным потому, что, сама того не сознавая, она ждала этого. Не искала, не тосковала, а просто ждала. Каким-то образом годы одиночества помогли ей измениться, и новая Розалинд готова разделить остаток своей жизни, свой дом, свою семью с этим мужчиной.

Роз тихонько соскользнула с кровати, отметив краем сознания еще одну перемену — много времени прошло с тех пор, как она боялась потревожить спящего мужчину. Она прошла в свою гостиную, чтобы выбрать один из дневников. Розалинд ласково погладила кожаный переплет бабушкиной тетради, решила, что оставит ее напоследок, почитает ради удовольствия и сентиментальных воспоминаний.

А сейчас она должна выполнить свой долг.

Меньше чем через пятнадцать минут Роз поняла, что никогда бы не нашла общего языка со своей прабабушкой.


Погода стоит прекрасная. Дела задерживают Реджинальда в Новом Орлеане. Я так и не нашла шелк того оттенка синего, какой искала. Местные лавочники просто не au courant[23] . Полагаю, пора организовать поездку в Париж. До отъезда необходимо нанять девочкам новую гувернантку. Нынешняя уж слишком независимая особа. Когда я думаю, сколько денег уходит на ее жалованье и содержание, мое недовольство ее услугами безмерно возрастает. Недавно я подарила ей очень милое повседневное платье, которое мне не подошло, так она просто приняла его, и все. Никакой благодарности. Однако, когда я прошу о какой-либо услуге, она откликается весьма неохотно. Разумеется, не имея других обязанностей, кроме как присмотреть за девочками и дать им пару уроков, она вполне может выполнить простые поручения.

У меня сложилось впечатление, что она забывается и слишком задирает нос. Прислуга должна вести себя скромнее.

Роз потянулась, перелистнула несколько страниц. Записи мало чем отличались. Недовольств о прислугой, отчеты о покупках, планы устраиваемых приемов, впечатления о посещенных. И очень мало о детях.


Отложив первый дневник, Розалинд взяла другой, полистала, прочитала об увольнении горничной за хихиканье в коридоре, остановилась на описании пышного бала. Затем, зацепившись за пару слов, стала читать внимательнее.


У меня снова был выкидыш. Почему потеря ребенка так же болезненна, как роды? Я измучена. Как я смогу пережить новую попытку подарить Реджинальду наследника, которого он так отчаянно желает? Он опять захочет лечь со мной, как только я оправлюсь от выкидыша, и, подозреваю, мне придется нести этот тяжкий крест, пока я снова не забеременею.

Я не нахожу никакого удовольствия ни в супружеских обязанностях, ни в девочках — ежедневном напоминании о том, что я еще должна совершить.

По крайней мере, как только я снова забеременею, Реджинальд на месяцы ожидания оставит меня в покое. Мой долг — родить сыновей. Я не уклоняюсь от своего долга, однако, похоже, не в моих силах привести в этот мир что-то, кроме без умолку тараторящих девчонок.

Я хочу лишь заснуть и забыть о том, что опять потерпела неудачу, опять не смогла подарить мужу и этому дому столь необходимого им обоим наследника.


«Снова дети как долг и только долг», — подумала Роз. Как печально. Что же чувствовали те маленькие девочки, если к ним относились как к неполноценным только потому, что они не мальчики? Было ли в этом доме во времена правления Беатрис хоть немного радости или здесь царили лишь долг и показное благополучие?

Роз так расстроилась, что чуть не переключилась на одну из бабушкиных тетрадей, но заставила себя просмотреть еще один дневник Беатрис.


Меня буквально тошнит от этой назойливой Мэри Луиз Беркер! Можно подумать, что если она выродила четырех сыновей и с новой беременностью растолстела, как корова, то больше всех понимает в зачатии и воспитании! Ну, это вряд ли. Сыновья Мэри носятся по ее гостиной, как дикие индейцы со своими грязными собаками — тремя! — и хватаются за мебель потными сальными ручонками. А она лишь смеется и говорит,что мальчики есть мальчики.

У нее еще хватило наглости предложить мне обратиться к ее доктору и какой-то там колдунье. Уверяет, что на этот раз у нее будет желанная девочка, так как она ходила к этой ужасной колдунье, купила амулет и повесила его над своей кроватью.

Мало того, что Мэри хлопочет самым неприличным образом и часто на людях над своими хулиганами, так она еще смеет говорить со мной о таких вещах и все под предлогом дружбы и заботы.