Мне не составляло труда дурачить Филиппа. Но я спрашивала себя, сколько еще я смогу выдержать, прежде чем потеряю контроль над собой и выложу всю правду.

Когда я вернулась, я увидела, что Анжела чем-то расстроена. Еще утром мы послали ей телеграмму, что задерживаемся и вернемся только к вечеру.

После ухода Филиппа она набросилась на меня.

— Слушай, Лин, — начала она, — ты поступаешь необдуманно. Тебе было отлично известно, что на сегодняшнее утро у нас намечено много дел. Если так будет продолжаться, мы не успеем к свадьбе. На сегодня у тебя было назначено три примерки. Ты и их пропустила, и не пошла к парикмахеру.

— Прости меня, Анжела, — проговорила я, но она не желала меня слушать.

— В конце концов, — продолжала она, — мы с Генри из кожи лезем ради тебя. Временами мне хочется предложить тебе вернуться в Мейсфилд и там готовить свое приданое. Если тебя не волнует, как ты будешь выглядеть, то подумай хотя бы обо мне. Более того, не забывай, что только благодаря мне ты познакомилась с Филиппом.

— Я знаю, Анжела, — примирительно сказала я. — Не считай меня неблагодарной. Все совсем не так. У меня совершенно вылетело из головы, что на сегодня назначены примерки. Завтра я встану чуть свет и все сделаю до обеда. Обещаю тебе.

— Ну ладно, мы еще успеем побывать в “Молино”, — успокоилась Анжела. — Оставь свой ключ, чтобы Бриджит могла распаковать твои вещи, и поехали.

Мне хотелось умыться и переодеться с дороги, но я послушно последовала за ней. Пока мы ехали в “Молино”, Анжела несколько раз напоминала мне, кто платит за приданое и кто взял на себя все хлопоты.

В тот момент я поняла, что иметь много денег так же плохо, как вообще не иметь. Я надеялась, что, став женой Филиппа, не уподоблюсь Анжеле и Генри, отягощенных своим богатством. Кроме того, все заботы и расходы, связанные с подготовкой приданого, были страшной нелепостью. Я видела, что для Филиппа не имеет значения, во что я одета. Он хотел получить жену, и если бы женщина, на которой он собрался жениться, была бы одета в рубище, для него это не сыграло бы никакой роли. Наличие жены способствовало его продвижению по службе, и именно это волновало его в первую очередь.

В течение последующего часа я молча стояла перед зеркалом и примеряла одно платье за другим. Когда примерка наконец закончилась, я попросила Анжелу:

— Давай выпьем чаю. Я умираю от жажды.

— Хорошо, — ответила она. — Но я договорилась, что в шесть к тебе придет парикмахер. Естественно, за это придется заплатить особо — услуги на дому стоят вдвое дороже, — но я же знала, что у тебя не будет времени самой сходить в салон.

— Прости меня, — еще раз проговорила я.

Мы сели в машину и поехали домой. Когда мы остановились возле парадного, к нам навстречу заспешил лакей, и меня удивило, почему он ждал нашего возвращения, стоя на лестнице. Причину этого я выяснила чуть позже, когда мы с Анжелой вошли в холл и к нам направился дворецкий.

— Боюсь, у меня плохие известия, миледи. Позвонили из школы и сообщили, что мастер Джеральд заболел и его на “скорой помощи” отправили в Лондон. Они хотели поговорить с вами, но я не знал, где вы, и тогда я перезвонил господину Уотсону в палату общин.

— Мастер Джеральд заболел! — вскричала Анжела. — А они сказали, в чем дело?

— Кажется, это мастоидит, миледи.

Анжела ахнула. Она рванулась в курительную и принялась набирать номер коммутатора.

— Господин Уотсон вернулся? — спросила она дворецкого, который последовал за ней и остановился в дверях.

— Нет, миледи, — ответил он. — Как я понял, господин Уотсон собирался приехать сразу же после того, как переговорит с директором школы.

Анжела в трубку продиктовала номер и взглянула на часы.

— Почему Генри не возвращается? — обратилась она ко мне.

— Наверное, он скоро приедет, — попыталась я успокоить ее.

Через несколько секунд Анжелу соединили с директором школы. Я увидела, что она побелела как полотно. Я взяла в руки газету, но строчки плясали перед глазами. А Анжела все повторяла: “Да… да… понимаю… да”.

Наконец она положила трубку и посмотрела на меня.

— Ему нужно срочно делать операцию, — сказала она. — О Лин, какой ужас!

Я обняла ее за плечи.

— Родная моя! Я очень сочувствую тебе.

— Он такой слабенький. Из двоих он был самым слабым. — Она вскочила и опять посмотрела на часы. — Почему Генри не возвращается?

Тут в холле послышался шум. Дверь распахнулась, и в комнате появился Дуглас.

— Привет, — весело сказал он.

Я обратила внимание, что Анжела впервые недовольна его приходом.

— А я думала, это Генри, — раздраженно проговорила она.

— В чем дело? — спросил Дуглас.

— Джеральд заболел, — кратко объяснила Анжела. — Его везут в Лондон.

— Сочувствую, — сказал Дуглас. — Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Нет, естественно, — отрезала Анжела. — Не говори глупостей.

Она так резко говорила с ним, что мне стало жалко его. Было совершенно ясно, что ее манера обескуражила его. Говорить было не о чем, и мы молча стояли и ждали. Наконец мы услышали, что к дому подъехала машина, и, выглянув в окно, увидели Генри.

— Наконец-то, — проговорила я.

Анжела бросилась в холл.

— Генри! — воскликнула она и, метнувшись к нему, схватила его за руки.

Я еще ни разу не видела, чтобы она так нежно смотрела на него.

— Все в порядке, дорогая моя, — ласково проговорил он. — Я все устроил. Как только его привезут, им займется сэр Говард Блейк. Он и будет оперировать. Джеральда отвезут в частную лечебницу Пемброка. Мы с тобой сейчас же туда поедем.

— Все будет хорошо? — дрожащим голосом спросила Анжела, и я увидела, что она на грани истерики.

Мне было странно видеть свою уравновешенную и полную самообладания сестру в таком состоянии.

— Конечно, все будет хорошо, — успокоил ее Генри. — Не волнуйся, родная моя. Собирайся. Наш мальчик будет ждать нас.

Мне не хотелось вмешиваться, но Генри сам обратился ко мне.

— Поехали с нами, Лин, — сказал он. — Ты можешь понадобиться Анжеле.

Он полностью игнорировал Дугласа, как будто того здесь и не было. Думаю, и Анжела напрочь забыла о его существовании.

До лечебницы мы доехали на такси, которое привезло домой Генри и которое сообразил задержать дворецкий. Когда мы приехали, нам сказали, что Джеральда еще не привезли, но старшая сестра проводила нас в приемный покой.

— Его привезут минут через двадцать, — сообщила она, взглянув на часы. — Вы хотите посмотреть на приготовленную для него палату?

— Да, будьте добры, — сказала Анжела.

Мы поднялись в небольшую, но очень чистую и уютную комнату. Анжела спросила сестру, можно ли принести еще одну ширму, и попросила Генри позвонить в магазин Мозеса Стивенса, чтобы прислали цветов.

Мы вернулись в приемный покой и расселись на жестких стульях, расставленных вокруг овального стола, на котором стояла ваза с листьями папоротника и лежали стопки журналов.

— Не слишком ли они задерживаются? — в сотый раз спросила Анжела.

— Им ехать тридцать пять миль, — ответил Генри. — К тому же они не могут ехать быстро.

— Да, конечно, ты прав, — согласилась Анжела.

Отражавшееся на ее лице страдание свидетельствовало о том, что она ясно представляет, какую боль может причинить Джеральду тряска.

Вскоре нашему ожиданию, длившемуся, как всем казалось, целую вечность, пришел конец. Появилась сестра, которая объявила, что машина "скорой помощи" прибыла и что нам придется несколько минут подождать, пока Джеральда доставят в палату. Через открытую дверь мы увидели носилки с крохотным тельцем, укрытым одеялом. При виде этой трогательной картины у меня на глаза навернулись слезы, а Анжела прижалась к Генри. Он промолчал, только крепче сжал ее руку.

Время тянулось страшно медленно. Наконец нам сообщили, что сэр Говард Блейк собирается оперировать Джеральда немедленно и что господин Уотсон и леди Анжела могут на несколько минут подняться в палату. Пока их не было, я бездумно перелистывала страницы “Панча”, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Наконец дверь открылась, и вошли Анжела и Генри.

Анжела плакала, она даже не пыталась сдержать слезы, которые ручьем текли по щекам. Генри обнимал ее за плечи. Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками.

— Все будет хорошо, дорогая, — успокаивал ее Генри. — Поверь мне, все будет хорошо. Сэр Говард — лучший хирург в Лондоне. — Тут он резко повернулся ко мне. — Принеси воды.

Я выбежала из покоя и направилась к сестре, которая сидела за регистрационной стойкой у входа.

— Где мне взять питьевой воды? — спросила я.

Она принесла графин и стакан, и я поспешила к Анжеле. Генри сидел на подлокотнике и нежно гладил руку Анжелы. Он взял у меня наполненный стакан.

— Вот, выпей, — мягко проговорил он. — Тебе станет лучше.

Она сделала несколько глотков.

— Мне очень стыдно, что я так распустила себя, — проговорила Анжела, преодолев сдавивший горло спазм. — Если с ним что-нибудь случится, Генри, я себе этого никогда не прощу — никогда! В последнее время я мало внимания уделяла детям — вот Бог и наказывает меня.

— Глупости! — сказал Генри, но по его глухому голосу я догадалась, что слова Анжелы тронули его.

— Ты помнишь, — продолжала Анжела, — когда он был маленьким, он любил играть с красным паровозиком? О Генри, ты на самом деле считаешь, что все будет хорошо? — Она опять разрыдалась и уткнулась в его плечо.

— Послушай, родная, — сказал Генри, — надо держать себя в руках. Ты можешь заболеть, и тогда, если он позовет тебя, ты не сможешь прийти к нему.

Его слова подействовали на Анжелу. Рыдания стали затихать, она выпрямилась и принялась оглядываться по сторонам в поисках своей сумочки.